[1101]. Нидерланды в конце концов были его главной целью. Уговоры Фердинанда Венгерского на него не подействовали, испанские и имперские войска вновь разделились, кардинал-инфант, взяв с собой несколько германских вспомогательных отрядов под командованием Пикколомини, пошел к Рейну, король Венгрии направился на запад через Франконию и Вюртемберг.
Победа вдохновила имперские войска, и они, проходя по Вюртембергу, сметали все на своем пути. Иоганн фон Верт, командующий баварской конницей, в прошлом рядовой кавалерист, и Исолани, командовавший хорватским контингентом, подавили последние очаги протестантского сопротивления. 15 сентября пал Гёппинген, 16-го — Хайльбронн, 18-го — Вайблинген, а 20 сентября венгерский король вошел в Штутгарт и фактически овладел всем Вюртембергом. Тем временем Пикколомини и испанцы быстро продвигались к Рейну. 18 сентября они взяли Ротенбург, 19-го — форсировали Майн, 30-го — захватили Ашаффенбург, 15 октября — Швайнфурт. Хайльброннская лига спешно переместилась из Франкфурта-на-Майне в Майнц. Оксеншерна остался в городе, чтобы принять бежавшие войска — не более двенадцати тысяч человек, деморализованных, измотанных и мятежных[1102]. У него не было иного выхода, кроме как назначить Бернхарда главнокомандующим и просить денег у Ришелье[1103].
На глазах Оксеншерны обрубались одна за другой ветви только что выросшего дерева Хайльброннской лиги. 23 сентября был взят Нюрнберг, 5 октября — Кенцинген, 21 октября — Вюрцбург. На юге Германии еще держались Аугсбург и крепость Гогентвиль, на Майне — Ханау, в южном Рейнланде — Страсбург и Гейдельберг. Лига потеряла два из четырех округов и все главные города, кроме Аугсбурга, в Центральной и Южной Германии. В оскудевшей Швеции уже было не собрать столько податей, как прежде, сами шведы все настойчивее требовали мира[1104], а ресурсы германских союзников были в значительной мере потеряны. От Банера из Силезии поступили удручающие известия о том, что курфюрсты Саксонии и Бранденбурга вот-вот уйдут от шведов, голодные и оборванные войска в Северной Германии остались без денег, в Силезии им отказали в зимних квартирах[1105], и им придется искать пристанище на зиму в Магдебурге или в Хальберштадте[1106].
В этих тяжелых условиях Бернхард и те немногие еще уцелевшие члены Хайльброннской лиги и повели переговоры с Ришелье. 1 ноября 1634 года они подписали так называемый Парижский договор: Людовик XIII обещал выделить двенадцать тысяч человек и выплатить сразу же полмиллиона ливров[1107] в обмен на гарантии католической веры в Германии, уступку Шлеттштадта и Бенфельда в Эльзасе и плацдарма в Страсбурге. Без ведома Франции не позволялось заключать ни мир, ни перемирие; французское правительство не брало на себя обязательств вступать открыто в войну и готово было предоставить только двенадцать тысяч человек, не более[1108]. Аксель Оксеншерна, давший согласие на переговоры, отказался ратифицировать договор от имени юной королевы Швеции[1109]. Он рассудил верно: Ришелье, радовавшийся поражению своего чересчур могущественного союзника, еще не осознавал всей серьезности собственных проблем. Когда он их поймет, то, конечно же, изменит условия договора. Оксеншерна умел сохранять хладнокровие в моменты опасности и тянуть время.
Где-то в начале ноября кардинал-инфант миновал фламандскую границу и вошел в Брюссель при полном параде: не как священник, а как полководец, одетый в пурпур и золото и опоясанный мечом своего бургундского предка Карла V.[1110] На Рейне Бернхард Саксен-Веймарский перебрался на левый берег, чтобы соединиться с французскими войсками, спешно для него набранными[1111]. В Германии наступала сравнительно мирная зима.
7
Зима 1634/35 года давала Бурбонам и Габсбургам последнюю возможность для того, чтобы одуматься, и последний шанс, по крайней мере в теории, для установления мира в империи. Именно в это время Иоганн Георг, тянувший за собой курфюрста Бранденбурга, выступил инициатором и добился нужного ему мирного урегулирования. Однако условия, нацеливавшиеся на мир, способствовали продолжению войны.
Переговоры, закончившиеся подписанием Пражского мира, и объявление Францией войны Испании были знамением нового времени. За семнадцать лет в Европе сформировалась совершенно иная военно-политическая ситуация.
Стареющий император, курфюрсты Саксонии, Бранденбурга и Баварии, шведский канцлер и Ришелье придерживались прежних политических приоритетов, но вокруг них появилось новое поколение полководцев и государственных деятелей. Выросшие в атмосфере войн, они выработали в себе подозрительное, пренебрежительное и даже циничное отношение к прежним духовным идеалам.
Человеческая похоть и страсть к наживе способны погубить любой идеологический крестовый поход, и в Тридцатилетней войне исчезли последние признаки религиозного противоборства. «Великая борьба верований перестала интересовать человека», — заключил Ранке[1112]. Объяснялось это очень просто. Увлечение естественными науками открыло перед просвещенными людьми новый мир, а прикладная религия дискредитировала церковь, взявшую на себя роль руководителя государства. Это еще не свидетельствовало о том, что вера потеряла свое значение, она по-прежнему занимала важное место и в мировоззрении образованных людей, но приняла более личностный характер, превратившись в комплекс личных отношений между человеком и Создателем.
Фридрих Богемский лишился короны в том числе и по той причине, что оскорблял подданных, заставляя их повиноваться кальвинистской вере. Его сын, принц Руперт, исповедовавший кальвинистскую веру и мораль, сражался в Англии за католическую и англиканскую церковь против пресвитериан и конгрегационалистов, поскольку, как и большинство его сверстников, считал, что вера — личное дело каждого человека.
Неизбежно общество теряло духовность, религия становилась предметом частных догадок и гипотез, а священники, забытые государством, в одиночку вели неблагодарную борьбу против естественных наук и философии. Пока в Германии еще сохранялась религиозная стерильность, над Европой поднималась заря нового знания. Она занялась в Италии и быстро распространилась по Франции. Англии и северу Европы. Уже печатали свои сочинения Декарт и Гоббс, широкую известность приобрели открытия Галилея, Кеплера и Гарвея. Призывы к здравому смыслу и разуму восторжествовали над слепыми импульсами души.
В основном все и заканчивалось призывами. Оценить новое знание могла лишь очень небольшая группа высокообразованных людей. Подменить эмоции, вызываемые религиозными убеждениями, должны были равноценные по силе страсти.
Незаметно над религиозными чувствами взяло верх осознание своей национальной принадлежности. Это и определяло характер заключительной стадии войны. Понятия «протестант», «католик» постепенно потеряли свою привлекательность, их место заняли наименования наций: «немец», «француз», «швед». Борьба династии Габсбургов против своих недругов переросла из конфликта религий в войну наций за господство. В мир политики вошли новые стандарты «правоты» и «неправоты». Прежние моральные и религиозные принципы были нарушены уже тогда, когда папа воспротивился крестовому походу Габсбургов, а католическая Франция, направляемая своим великим кардиналом, начала субсидировать протестантскую Швецию. И очень скоро после этого воины шли на битву не с крестом, а с флагом, и кричали не «Пресвятая Мария!», a «Viva Espana!».
Фердинанд Венгерский, быстро входивший в роль отца на посту главы государства, должен был сделать один важный выбор. Кем ему стать — германским или австрийским сюзереном? Он избрал австрийский вариант. И это было неизбежно и предопределено. Династия по своему темпераменту и характеру тяготела к югу. Рывок старшего Фердинанда на север был смят королем Швеции, и он сам пожертвовал Испании империю Валленштейна на Эльбе. Религия, служившая ему орудием для объединения Германии, когда он был молод, превратилась в его же руках в средство ее разрушения. Все, что он создал за свою жизнь, состояло из зыбкой конфедерации Австрии, Богемии, Венгрии, Силезии, Штирии, Каринтии, Крайны и Тироля и представляло, по сути, предварительный набросок Австро-Венгерской империи.
Король Венгрии не относился к числу людей недалеких и недальновидных. Его отец был рожден и воспитан, когда над династией еще довлели традиции средневековой империи. Он родился в доме штирийского эрцгерцога, но главной столицей его собственного мира был Франкфурт-на-Майне, город имперских выборов, духовный центр Священной Римской империи. Для младшего же Фердинанда Франкфурт-на-Майне давно уже был враждебным городом, расположенным за линиями иностранных армий, местом сосредоточения шведских интервентов. Он появился на свет в 1608 году, и вряд ли помнил те времена, когда германские государства жили в мире и добрососедстве. Империя для него была лишь географическим обозначением конгломерата постоянно ссорящихся друг с другом княжеств. Не случайно он предпочитал строить свой мир на основе солидарности Вены, Праги и Пресбурга (Братиславы).
Таковы в общих чертах перемены на политическом фоне. Но появилась еще одна серьезная проблема — с армиями. Проблема наемных армий всегда была непростой, а в последнее время стала чрезвычайно острой и доминирующей. С ними теперь надо было обращаться с особой осторожностью и вниманием, как с любым политическим союзником. Это почувствовали и имперские правители в Вене, организуя заговор против Валленштейна, и протестанты на переговорах, погасивших мятеж в 1633 году.