едь Стефан Фадингер своим манифестом потребовал от него немедленно сдаться под страхом полного разрушения города.
Фердинанд и Максимилиан выслали войска, и смерть Фадингера от шальной пули привела к временному затишью в восстании, но армия императора с такой свирепостью вымещала злобу на крестьянах, что в августе тлеющий костер бунта разгорелся вновь, и Линц опять оказался под осадой. С исступленным пылом крестьяне железными цепями перекрыли фарватер Дуная, чтобы не допустить к городу подмогу со стороны реки, и, хотя 30 августа город был освобожден превосходящими силами противника, повстанцы вновь одержали победу над имперскими войсками во втором сражении у Вельса 10 октября.
Наконец 8 ноября 1626 года границу пересекли новые подкрепления под командованием графа Готфрида Генриха Паппенгейма, зятя Герберсдорфа, солдата, прошедшего выучку на службе у испанцев. Крестьяне имели численное преимущество, знали местность, располагали артиллерией и дружественным отношением местных жителей, среди которых и за кого они сражались, но им пришлось выйти против отборных баварских войск под началом незаурядного командира. Исход столкновения был предрешен. Паппенгейм добился преимущества искусным маневром, оттеснил мятежников на запад от Вельса, атаковал и рассеял у Вольфсэгга (Вольф-сэгг-ам-Хаусрукк) на открытой холмистой местности на окраине района, откуда происходило большинство повстанцев. Армия крестьян таяла из-за дезертирства; кавалерия Паппенгейма опередила их и отрезала от их домов, заставив двинуться на юг вверх по течению Трауна к крутым ущельям Хелленгебирге. Окружив крестьян и нанеся им сокрушительное поражение под Гмунденом, имперские войска рассеяли их по открытой местности, догнали и окончательно разбили в ходе еще двух кровопролитных боев у Фекклабрукка и Вольфсэгга.
Граф Паппенгейм преподнес позолоченную статую святого Георгия церкви Гмундена в качестве благодарственного дара за свою неизбежную победу, а в Линце следующей весной были приговорены и казнены двадцать вожаков мятежа. Они верно предсказали свою участь, украсив знамена черепами; кто бы ни проиграл и ни выиграл от войны, какая бы вера ни одержала верх, какой бы князь ни разбогател на ней – они заплатили за все и пострадали за всех.
4
На северных побережьях бурно заканчивался старый год и наступал новый, сырой, промозглый и пасмурный, – 1627 год, десятый год войны. За пределами Германии долина Вальтеллина была открыта для Испании, продолжало распространяться восстание гугенотов. Фаворит Бекингем, правивший Англией, свел на нет всю дипломатию двух прошедших лет, объявив войну Франции и послав флот на помощь мятежникам в Ла-Рошели, в то время как Ришелье ради спасения монархии сделал крутой разворот и стал добиваться дружбы с Испанией.
В Германии войска Тилли удерживали епископство Хильдесхайм, Валленштейна – находились в Магдебурге и Хальберштадте, Бранденбурге и некоторых районах Чехии. Рейнскую область оккупировали испанские и баварские силы; Австрия, Чехия, Венгрия содержали у себя контингенты имперской армии. Наемники Мансфельда стояли в Силезии и Моравии, а солдаты Кристиана IV – на равнине к западу от Эльбы. По всей Западной Германии случился неурожай, и во Франконии, Вюртемберге и долине Рейна начался голод. Чума свирепствовала в Страсбурге, Бранденбурге, вокруг Штендаля и Коттбуса, в Силезии, Загане (Саган, совр. Жагань), Гольдберге, Нассау, Сааре, Вюртемберге. Проходящие армии не могли воспрепятствовать распространению болезни; вместе с ними под знаменами маршировали тиф, цинга, оспа, сифилис и разносились по всей округе. Больные лошади и скот тащились вместе с обозом, распространяя заразу по фермам, через которые шли войска.
Насилие и незащищенность стали повседневной реальностью. «13 мая 1626 года. Застрелили Катарину, мою старую служанку», – без лишних слов написал у себя в дневнике один бранденбургский пастор. За малейшее сопротивление следовали жестокие расправы. В моравском Вайскирхене жители дорого заплатили за то, что отказались принять на постой солдат Мансфельда, ибо, как писал английский наемник, «мы вошли, убивая всех подряд – мужчин, женщин и детей; резня продолжалась два часа, грабеж – два дня».
С северо-востока на императора посыпались горькие жалобы. В феврале в Вену прибыла депутация из Силезии – честные бюргеры, которые не слишком усердно выполняли свою миссию и в промежутках между серьезными делами находили время глазеть на достопримечательности и пьянствовать. Силезия в действительности пострадала гораздо меньше, чем Моравия или Чехия, настолько меньше, что у ее народа еще оставались силы поведать о своих невзгодах. По дороге в Вену их посланцы видели следы куда более страшных издевательств, чем те, на которые они пришли жаловаться. От предместий Глаца не осталось камня на камне; за Миттельвальде на границе с Чехией крестьяне оставили поля нераспаханными, устав выращивать урожай, который потом у них забирали или бесцельно уничтожали.
Еще хуже дела обстояли в Бранденбурге, где Валленштейн разместил войска в Кроссене на Одере, а также в Штендале и Гарделегене в бассейне Эльбы, откуда он мог бы помешать соединению датчан с остатками армии Мансфельда в Северной Силезии. Здесь его квартирмейстеры требовали не только еду и питье для солдат, но и одежду с обувью; обязательства провинции оценили в 66 тысяч гульденов, и, когда местные власти не смогли их выполнить, солдаты схватили их и взяли в заложники до уплаты. В отличие от ветеранов Тилли у Валленштейна служили сыновья обнищавших крестьянских семей, шантрапа, не достигшая 20 лет, неопытная, неуправляемая и деморализованная заразными болезнями; в Гарделегене они каждый день хоронили умерших по двадцать человек в одной яме. «Есть ли Бог на небесах, который вступится за нас? – стенали бранденбуржцы, обращаясь к своему курфюрсту, который благоразумно сбежал в Пруссию. – Овцы ли мы, всеми покинутые и забытые?.. Доколе нам смотреть, как наши дома и жилища сжигают у нас на глазах?»
Ответ был очевиден, поскольку жалобное посольство Георга Вильгельма в Вене ничего не добилось. Фердинанд лично принял посланца и поразил его своей любезностью – тот обратил внимание, что император приподнимал шляпу всякий раз, как упоминалось имя курфюрста, – но из беседы посланец вынес только то, что в военное время не избежать определенных «неудобств» и ему следует обратиться за помощью к Эггенбергу. Эггенберг принял его не менее любезно, хотя по причине болезни был тогда прикован к постели. Не имея шляпы, он вежливо приветствовал посланца, сняв ночной колпак, и лишь более подробно повторил замечания своего господина. От другого человека посланец узнал, что с Моравией Валленштейн обошелся еще хуже, чем с Бранденбургом, и, как заметил его информатор, разумно предположить, что раз уж император не в состоянии защитить собственные земли, вряд ли он сможет защитить чужие.
Настойчивость посланца в конце концов вынудила имперское правительство составить меморандум, где Валленштейну указывалось на то, что он расквартировался в Бранденбурге без разрешения императора. В последнюю минуту формулировку изменили на «без ведома императора», подтвердив подозрение посланца о том, что само правительство боится своего полководца.
Тогда курфюрст Бранденбургский взял дело в свои руки и написал два личных письма Валленштейну, которые остались без ответа. Позднее он узнал, что смертельно оскорбил полковника, назвав его просто «многолюбезный друг», а не «многолюбезный господин и друг», как это сделал более дипломатичный курфюрст Саксонский. А случай с неосторожной депутацией из Галле показал, что с Валленштейном шутки плохи: он заковал просителей в цепи и объявил, что будет на месте расстреливать всех, кто еще явится к нему с жалобами.
Германия еще не лежала в руинах, но, если не поставить предел распространению войны, вскоре этому суждено было случиться. После разгрома Кристиана IV Датского и примирения Франции с Испанией военные действия, казалось бы, должны были прекратиться, и зимой кое-кто уверенно предсказывал, что армия Валленштейна будет частично распущена, а его самого отправят в отставку. Из всех немецких князей только герцоги Мекленбургские, протестантский управитель Магдебурга и изгнанный Фридрих оставались непримиримыми врагами императорской власти. Что до остальных, то либо им не было до этого дела, либо они воевали на стороне императора. Оккупированная страна почти без исключения оказывалась нейтральной; к примеру, город Магдебург со всей округой решительно отмежевались от своего мятежного правителя. Ничто не мешало заключению мира. И тем не менее в новом 1627 году Валленштейн, армия которого разрослась почти до 140 тысяч человек, стал посылать своих офицеров с поручениями вплоть до самой Рейнской области, чем вызвал поток жалоб, хлынувших на Фердинанда со стороны всех церковных курфюрстов.
Эмиссару Бранденбурга показалось, что император боится своего генерала, но поведение Фердинанда объяснялось более серьезными причинами. Валленштейн обдумал балтийский план испанцев и был готов его осуществить.
Вот почему он предварительно оккупировал Бранденбургскую марку, а будущей весной собирался пойти войной на Мекленбург с одной стороны и Гольштейн с другой. Однако, похоже, он уже начал действовать по собственному разумению, поскольку успел настроить против себя двор, заняв часть имперских земель под зимние квартиры, а испанцы еще с прошлого лета перестали ему доверять. Ко времени битвы при Дессау император уже задолжал Валленштейну полмиллиона гульденов на содержание армии, и с каждым месяцем долг возрастал; не требовалось особого политического чутья, чтобы понять: полководец приобретает опасную власть над правительством. Испанцы не ошибались, полагая, что балтийский план удобнее всего осуществить армией Валленштейна, но без него самого.
Да, они были правы, однако Валленштейн набрал уже слишком большую силу, чтобы его можно было убрать. Только услышав о жалобе в Вену, он пригрозил тут же уйти в отставку, и тогда имперскому правительству пришлось бы взять на себя трудную задачу: содержать его армию, не имея на это денег. Чуть позже он встретился с Эггенбергом в городке Брукк-ан-дер-Лайта близ Вены, чтобы обсудить свой будущий курс.