Из 30 тысяч жителей Магдебурга в живых осталось около 5 тысяч, в основном женщины. Солдаты первым делом бросались на них, уводили в лагерь, а потом уже возвращались мародерствовать. Когда грабеж закончился, Тилли попытался как-то исправить ситуацию. Он послал к солдатам священников уговорить их жениться на жертвах насилия, если это возможно, а в противном случае отказаться от них за разумную сумму. Уцелевшим в Магдебурге мужчинам разрешили выкупить своих женщин и дать выкуп за себя, а тем, кто не мог позволить себе такой роскоши, пришлось уйти вместе с войсками в качестве прислуги у своих же поработителей.
Если Тилли мало что мог сделать для своей армии, он хотя бы мог уделить внимание своей церкви и через пять дней после взятия города устроил торжественное освящение собора. Солдат созвали под знамена, старшие офицеры и несколько отобранных рядовых вошли в собор с развевающимися флагами, отстояли мессу и выслушали Те Deum. На одном из крупных фрагментов, оставшихся от городской стены, установили пушку и произвели салют, ознаменовав возвращение собора в истинную веру. Затем генерал провозгласил, что черное пепелище у его ног – уже не Магдебург, а Мариенбург – город, названный в честь его святой покровительницы.
Деревянная статуя Девы, которая так долго увенчивала ворота, отыскалась после пожара в канаве, обугленная и разломанная. Наконец, после стольких домогательств, победитель овладел ею, и еще много лет люди вспоминали «магдебургскую свадьбу».
Услышав новость, Европа оцепенела от ужаса. В Вене притихли благодарственные речи и молебны, а протестантские страны охватил неописуемый гнев и негодование. Чудовищную трагедию, которая лишила победу всякого военного смысла, миру преподносили как преднамеренный акт завоевателей, и имя Тилли навсегда осталось связано в истории с именем Магдебурга. И годы спустя, когда имперские солдаты просили пощады, им отвечали: «Вот тебе магдебургская пощада», перед тем как убить.
«Нашим бедам не видно конца, ибо протестантские сословия возненавидят нас еще сильнее», – писал Тилли Максимилиану. И он был прав. По всей Европе Магдебург стал для протестантов сигналом к действию; 31 мая Соединенные провинции заключили соглашение с королем Швеции, по которому обязались прибавить свои субсидии к французским, и сразу же после этого приготовились вторгнуться во Фландрию.
Еще более непосредственную угрозу влек за собой договор, подписанный в середине июня между Георгом-Вильгельмом Бранденбургским и Густавом II Адольфом. Курфюрст еще в апреле согласился уступить Шпандау, но потом пытался уклониться от обязательства. Густав II Адольф действовал быстро. 15 июня он заявил, что новый отказ Георга-Вильгельма от выполнения обещанного будет рассматриваться как объявление войны, а через шесть дней появился у стен Берлина и наставил пушку на дворец курфюрста. Пугливый князь совершенно пал духом, отправил жену с тещей умасливать интервента, а через несколько часов явился и сам, лебезя и предлагая уладить это мелкое недоразумение за дружеским стаканчиком. Густав II Адольф, будучи хозяином положения, был вовсе не прочь, весело осушил за здравие курфюрста четыре полных бокала, а на следующий день, 22 июня 1631 года, навязал ему договор, по которому получал в свое распоряжение до конца войны все ресурсы Бранденбурга, а также крепости Шпандау и Кюстрин. Весь день и большую часть ночи Георг-Вильгельм успокаивал уязвленную гордость шумной пирушкой со шведским королем.
Тем временем положение Тилли становилось безвыходным. Помимо военных осложнений, на него навалились и политические. Возглавляя все имперские войска, он на этом основании не перестал быть военачальником Католической лиги и в этом своем качестве подчинялся Максимилиану. Всю весну баварский герцог гнул свою обычную линию – занимался организацией католической конституционной партии, не обращая внимания ни на императора, ни на короля Швеции. По его расчетам, ему нужно было только заручиться содействием достаточного числа князей в Германии, желательно Иоганна-Георга, и моральной поддержкой Ришелье. Исходя из этой теории 8 мая 1631 года он подписал с французским правительством секретное соглашение на восемь лет, по которому оно признало его курфюршество и обязалось оказывать ему помощь в случае нападения. Максимилиан взамен обещал не оказывать помощи врагам Франции.
Этот тайный договор создал такую путаницу, что ее невозможно описать словами. Ришелье признал претензии
Максимилиана на титул, который другой его союзник Густав II Адольф намеревался вернуть законному обладателю. Более того, по договору правительство Франции обязалось защищать Максимилиана в случае нападения. Разве Ришелье не понимал, что, даже если Густав II Адольф воюет с императором, императорская армия в значительной мере оплачивается из средств Максимилиана, а командует ею его военачальник? Неужели Ришелье был настолько наивен, чтобы думать, будто Густав II Адольф будет уважать чисто формальный нейтралитет Баварии, что бы он там ни обещал? Дипломатия Максимилиана и кардинала по-прежнему основывалась на том вздорном допущении, что король Швеции является послушным инструментом в их руках и что его можно использовать для запугивания императора, ловко удержать в рамках приличия, пока он в Германии, заплатить и отослать обратно в Швецию.
Больше всех пострадал от этой дипломатии верный Тилли. В качестве главнокомандующего имперских сил его первейшая обязанность состояла в том, чтобы противодействовать шведскому королю. А в качестве военачальника Максимилиана Баварского он никоим образом не мог этого сделать, поскольку сразу же после подписания договора ему ясно дали понять, что он должен избегать всяких открытых столкновений с Густавом II Адольфом, другом друга его хозяина. В противном случае Тилли мог бы смело наступать в Саксонию, пользуясь тем ужасом, который теперь наводило имя «магдебургского мясника», чтобы нагнать страху на Иоганна-Георга. Но Максимилиан не собирался провоцировать Иоганна-Георга на конфронтацию; он разбирался в ситуации достаточно хорошо, чтобы понимать: нападение Тилли заставит курфюрста броситься в объятия Швеции и разрушит надежды Максимилиана на новую княжескую партию.
Вот так снова возможность союза между двумя приверженцами конституции едва появилась и тут же растаяла. Армии Тилли и Арнима, действуя вместе, могли бы спасти Германию, но вялый обмен письмами между Иоганном-Георгом и католическими курфюрстами не принес никаких результатов. Войне свойственна неотложность, которая не терпит промедлений от министров; и летом 1631 года решающим фактором стало то, что солдаты Тилли голодали.
Четыре дня после падения Магдебурга Тилли напрасно упрашивал Валленштейна обеспечить его людей провиантом. Летом у него не осталось и вовсе никаких надежд на удачный исход. Шведы разбили его на севере, взяли 22 июля Хафельберг и захватили Мекленбург. Тилли надеялся, что в этой отчаянной ситуации Валленштейн отдаст в его распоряжение свои земли и ресурсы, чтобы не отдавать герцогство врагу. Но Валленштейн предпочитал расстаться с герцогством; он знал, чего добивался.
Крайне нуждаясь в еде и жилье, но все же верный линии Максимилиана, Тилли отвернулся от саксонских границ и двинулся на юго-запад к Гессену; ландграф поторопился заключить со шведским королем союзнический договор и сразу же позвал его на помощь. Не решаясь идти на риск преследования, Тилли опять развернулся, и теперь у него, отрезанного со всех сторон на опустошенной равнине у Магдебурга, не осталось иного выбора, кроме как идти в Саксонию.
Теперь Иоганн-Георг оказался меж двух огней. С одной стороны король Швеции, который пуще прежнего домогался союза с ним, так как падение Магдебурга лишило его возможности использовать город как базу на Эльбе; а с другой – Тилли со своими голодными войсками, коим не терпелось дорваться до саксонских борделей. Так или иначе, миролюбивый курс Иоганна-Георга был обречен, однако он повел себя осторожнее и сумел выторговать для себя более выгодные условия, чем его бранденбургский собрат. Тилли известил его о том, что он либо должен распустить свою армию, либо будет объявлен не подчинившимся воле императора. Курфюрст уклонился от прямого ответа, решив стравить обоих своих противников друг с другом. Он не собирался открыто порывать с императором, пока дорого не продаст себя шведскому королю. До последней минуты он внушал Густаву II Адольфу мысль, что еще может переметнуться на другую сторону.
31 августа к армии Тилли присоединилось около 14 тысяч новобранцев, спешно призванных на юге и западе, так что ее численность выросла до 36 тысяч человек, и через четыре дня он пересек саксонскую границу. Пыша новыми силами, войска Тилли принялись завоевывать Саксонию с таким рвением, какого от них не было видно уже несколько месяцев, и богатый город Мерзебург пал под их первым же натиском. К 6 сентября они уже были на пути к Лейпцигу, оставляя за собой опустошенную землю, так что их продвижение замедлилось под тяжестью награбленной добычи.
В сложившемся кризисе два военачальника – Густав и Арним – взяли переговоры в свои руки, отодвинув Иоганна-Георга. Ни один из них не осмеливался наступать без другого, ибо они оба неверно оценивали силы Тилли. Условия альянса были поспешно согласованы и подписаны 11 сентября 1631 года, при этом курфюрст обещал присоединиться к Густаву II Адольфу со всеми своими войсками, как только тот перейдет Эльбу, а также предоставить тому постой и провизию на своих землях, удерживать Эльбу и предпринять все необходимые меры по обороне ключевых позиций на реке совместно со шведами. Иоганн-Георг также согласился не заключать сепаратного мира и отдать командование обеими армиями, хотя и не безоговорочное, шведскому королю до тех пор, пока сохраняется чрезвычайная ситуация. Этим он подготовил себе лазейку: поскольку стороны не установили критерий для определения чрезвычайной ситуации, Иоганн-Георг имел полную возможность выйти из альянса, когда посчитает нужным. Взамен король обязался поддерживать строгую дисциплину у себя в армии, максимально ограничить военные действия в Саксонии и очистить курфюршество от врагов, прежде чем приступать к каким-либо дальнейшим действиям.