Камера оказалась совсем маленькой, метра три в длину и два в ширину. Под потолком тускло светила лампочка. Три стены были окрашены зелёной краской, четвёртая пряталась за шторой. В дальнем от кровати углу стояло ведро, накрытое крышкой, над ним висела перевёрнутая пластиковая бутылка, заполненная мутной водой — что-то вроде умывальника и унитаза. В изголовье лавки лежал безразмерный балахон — небрежно сшитый, длинный, тёмно-синий, из дешёвой, неприятной на ощупь синтетики. Марина торопливо оделась и почувствовала себя чуть уверенней.
Возле «кровати» на невысоком табурете она увидела ещё одну бутылку с чуть более чистой водой, пластиковый стаканчик, два засаленных журнала комиксов и очень старую потрёпанную Библию. Эта неуместная забота о досуге выглядела форменным издевательством, и из глаз пленницы брызнули слёзы.
Но поплакать всласть не вышло. Едва ведьма первый раз шмыгнула носом, из-за шторы донёсся встревоженный мужской голос:
— Девушка! Вы там как?
— Да тише ты, пусть в себя сначала придёт.
Говорили на русском. Судя по тембру, второй голос с одинаковым успехом мог принадлежать как мужчине, так и женщине. Рефлекторно всхлипнув ещё раз и утерев слёзы, Марина прислушалась.
— Людские самки, если их не остановить, могут рыдать до второго конца света. Так что поддерживаю экзорциста в попытке наладить контакт. — Голос третьего сочился презрением.
— Я просто счастлив, что такой урод, как ты, меня поддержал, — сказал первый. — Что бы я без тебя делал?
— Попросил бы без оскорблений. Хотя чего ещё можно ожидать от плебея.
— Дорогая, не обращайте на них внимания, — заявил второй, бесполый, — они ненавидят друг друга. Вы там осматривайтесь, сколько хотите, мы не торопим. Можете вообще шторку не открывать, если смущаетесь.
— Вот я дурак, на русском с ней заговорил. Сейчас на английском…
— Егор Анатольевич, нас-то с сэром Грэгори она прекрасно понимает, хоть американка она, хоть француженка, хоть эскимоска. Просто испугалась. Не торопите.
За шторкой воцарилось молчание. Марина отметила про себя, что человеком в этой невидимой пока троице, скорее всего, является только один, и он откуда-то с русскоязычной территории.
Перед свидетелями плакать расхотелось. Она встала, и рана тут же отозвалась резкой болью. Пришлось снова сесть. Сжав зубы и задержав дыхание, Марина поднялась снова, стараясь перенести вес тела на здоровую ногу. И задышала, лишь когда поняла, что вполне сносно может передвигаться, держась за стены. К сожалению, слабость и головокружение, последствия кровопускания, никуда не делись, колдовские способности тоже пока не появились, хотя мерзкие наручники с неё сняли. До шторы нужно было пройти всего два шага, и дались они с большим трудом.
За шторой находилось не окно, а решётчатая дверь из деревянных прутьев, отделяющая камеру от ярко освещённого коридора метра в четыре шириной. Марина увидела череду таких же небольших тюремных клеток, в большинстве которых отсутствовало освещение, но две, прямо напротив, были обитаемы.
Миниатюрный человечек прижимался лицом к своей решётке. Сначала Марина решила, что это домовой, но потом поняла, что ошиблась. Огромные, почти круглые глаза навыкате, залысины, уютный пушок на макушке, серая кожа, длинные когти на тонких гибких пальцах не были характерны для смотрителей человеческого жилья. Нечистик был голым, если не считать маленького и грязного фартучка, так что сильная худоба бросалась в глаза, а строение скелета существа можно было легко изучить прямо так, без вскрытия.
В соседней клетке стоял мужчина, худощавый и лысый. Тёмная борода, слегка тронутая сединой, скрывала почти половину лица, глаза оказались глубоко посаженными, так что с такого расстояния ведьма не смогла разобрать, какие они. Ястребиный нос и густые брови должны были подчеркнуть угрожающий вид, но парадоксальным образом смягчили внешность, и человек вместо чувства опасности вызывал доверие. Одет он был в такой же балахон, что и Марина, правда, ему одеяние было коротко и едва прикрывало колени. Ведьма перевела взгляд вниз, увидела волосатые мужские ноги и почему-то успокоилась.
— Очень вкусно пахнет, очень, — раздался голос слева, видимо, из клетки рядом с клеткой Марины. — Найоклас, у неё кровотечение?
— Заткнись, упырь недобитый, — бросил мужчина. — Она не твой обед, так что заткнись. Простите, девушка, они…
— Ещё раз говорю, дорогой экзорцист: я сэр Грэгори. старше вас раз в двадцать, потомственный вампир, не чета укушенным новоявленным.
— Ух, доберусь я до тебя, сэр, — нахмурился человек. — Пикнуть не успеешь, как в пыль превратишься.
— Э, нет, — засмеялась нежить, — я здесь оказался задолго до тебя. Мало того, когда тебя и эту самочку отправят на удобрение, я всё ещё буду жить. Не уверен, что здесь, рано или поздно эти мерзкие людишки ответят за всё…
— Все мы рано или поздно пойдём на удобрение, — вмешался в перепалку миниатюрный человек. — Здравствуйте, миссис, не знаю вашего имени. Позвольте представиться: Найоклас, лепрекон. Не обращайте внимания на соседей.
— Да. Прости, что-то я забылся, — перешёл на «ты» бородач. — Добро пожаловать в клуб подопытных кроликов. Я Егор Кухарев. Сижу здесь уже четвёртый день, в обществе этих. Или ты не понимаешь русский?
— Марина. Сычкова. — Отвечать про язык не было смысла. — Что это за лаборатория? Что здесь изучают? Почему эти люди обращались со мной как… как…
— Как с мясом? — подсказал голос слева. — Просто вы с экзорцистом для них такие же монстры, как и мы с Найокласом.
— Они берут в плен всех, кто появляется на точке выхода? Откуда тогда столько населения? А если им нужны только колдуны, что они сделают с моими спутниками? — продолжила сыпать вопросами Марина, игнорируя нежить. — Зачем им моя кровь? Кто такой мистер Френдли? Почему я не чувствую Силу ни вокруг, ни в себе?
— Ишь ты, торопыга! — перебил Найоклас, и ведьма растерянно замолчала. — Дай хоть слово вставить, или тебе ответы не нужны?
— Я просто…
Дальше по коридору хлопнула дверь.
— О, а вот и наша дорогая Бетти, — довольно сказал сэр Грэгори. — Что-то она припозднилась сегодня.
Марина поняла, что шатается от усталости и аккуратно уселась на пол. От решётки отходить не хотелось, чтобы не пропустить новое действующее лицо.
Толстая одышливая женщина лет шестидесяти, видимо, та самая Бетти, медленно шла по коридору, толкая внушительную тележку. Вот она остановилась возле вампира, достала из тележки пластиковую бутылку с тёмно-бордовой жидкостью и протянула в клетку.
— Чья? — Услышала Марина.
— Собачья, — склонила голову набок Бетти. Говорила она на английском.
— Жирная корова! Ты же знаешь, что она мерзкая на вкус!
— Не хочешь, не пей, — пожала плечами женщина. — Новую жертву получишь не раньше воскресенья.
Сэр Грэгори жутко завыл. Бетти равнодушно ждала, а когда вампир наконец-то успокоился, мирно сказала:
— Вот и молодец. Приятного аппетита.
Она дотолкала тележку до Марининой камеры.
— Здравствуй, новенькая. И живая. Значит, так. Питьевую воду я привожу по вечерам, ведро выносит Феликс, утром. Ты его не бойся, он только с виду страшный, а так добрый. Но голыми сиськами перед ним не свети, мужик и без мозгов мужиком остаётся. Если вдруг полезет, ты его по заднице шлёпни ладошкой да прикрикни грозно. Он сразу отстанет. На вот, ужин твой. И с одеждой аккуратней, только через месяц чистую выдам. Если дотянешь, конечно.
Выпалив всё это почти без паузы, Бетти протянула сквозь прутья что-то вроде шаурмы — овощи, завёрнутые в слегка подгорелую лепёшку, заглянула в камеру, удостоверилась, что бутылка с водой ещё полная, и подошла к Кухареву, которому досталась такая же лепёшка.
У клетки лепрекона она снова задержалась:
— Ну что, доставай.
Нечистик как-то странно всхлипнул и отступил вглубь камеры.
Тюремщица сочувствующе вздохнула:
— Как же тебя корёжит, бедняга. Каждый раз смотреть больно. Ну, давай, раз — и всё. А я тебе сладкой воды дам, целую ложку мёда в стакане растворила!
Лепрекон замотал головой из стороны в сторону.
— Если Френдли не дождётся сегодняшней доли, будет плохо.
Нечистик прерывисто вздохнул, засунул руку в кармашек на фартуке и вытащил из него толстую пачку долларов. Марина не поверила своим глазам. Найоклас отдал банкноты тюремщице, взял стакан и жадно выпил его содержимое.
— Вот и молодец. Босс как раз говорил, что давно банкнот не было. А я завтра конфет принесу, один беженец наловчился делать, куплю специально для тебя. Всё, ребята, я пошла. Через пятнадцать минут выключу свет.
— А можно через полчаса? — спросил Кухарев. — Мы с новенькой не успели познакомиться.
Бетти поморщилась, но сказала:
— Ладно. Даже час дам. Но только попробуйте меня выдать! Больше никогда ничего не допроситесь.
— Она нормальная, — объяснил Егор, когда женщина ушла. — Относится по-человечески, настолько, насколько это возможно в нашей ситуации. Любит с нами поболтать — её наверху не особо жалуют. Там же высший, мать его, свет, надежда и спасение американского народа, а она и сын, у которого что-то с психикой, ещё до катастрофы здесь уборщиками работали. Их и оставили, считай, на той же должности. Давай поедим, а потом спокойно поговорим.
Ужин Марина съела очень быстро — многочисленные вопросы не давали покоя.
Бетти выключила свет уже довольно давно, в тюрьме воцарилась кромешная тьма, а ведьме всё не спалось. Из камеры лепрекона периодически доносились грустные вздохи, Егор Кухарев мерно храпел, и хорошо хоть, сэр Грэгори никаких звуков не издавал.
Плед оказался не слишком тёплым и пах плесенью, синтетическая одежда кололась, рану терзала пульсирующая боль, а голову — невесёлые думы. Марина пыталась разложить по полочкам полученную информацию, чтобы понять, как отсюда выбраться.
Больше всех знал Найоклас. Его поймали год назад, он считался ценным пленником, поэтому опыты над ним не проводили и вдоволь снабжали сладостями. Другая человеческая пища лепрекону не была нужна, а чем питался раньше, он объяснять не стал. Карман в фартуке каждый день генерировал случайное сокровище — банкноты и монеты разных стран и эпох, драгоценные м