Коробочки, был вымыт, его белье отстирано, выглажено и засияло белизной, после чего Павел Иванович благополучно продолжил свое путешествие.
Тройка опрокинулась, но вновь встала на колеса.
Сто лет минуло, изменился мир, изменилась, понеся невиданные потери, Россия.
Но можно ли сказать, что на облучке ее тройки восседает сумасшедший ямщик? Сумасшествие сегодня пришло с другой стороны, с другого конца света, и если мир содрогнулся, впав в оцепенение финансового коллапса, то не из-за России.
Сатира, сатира, сатира! – гремит в воздухе, когда произносят имя Гоголя.
А знаем ли мы, что означает это слово? Перевод с латинского: «блюдо с разными плодами, ежегодно подносимое богам; десерт, смесь…» A «satur» по латыни «сытый».
Нынешние мастера этого жанра, лелеемые СМИ и властью (чего в истории русской литературы никогда не было), вполне соответствуют этому понятию: изделия их вполне можно подавать на десерт. Эти ювеналы (от сатир подлинного Ювенала трепетали римская знать и римская интеллигенция) напоминают мне светскую даму из «Театрального разъезда» и ее вопрос: «Скажите, отчего у нас в России все еще так тривиально?».
Ничего не остается, как закусывать этой сатирой очередной обед.
Постперестроечная культура (дитя небезызвестной «культурной революции») как-то тушуется перед лицом великого прошлого, съеживается, катастрофически уменьшается в размерах и в конце концов испаряется, оставляя после себя серный дым.
Хотелось бы развеять еще одно заблуждение – общее заблуждение насчет второго тома «Мертвых душ». Да, этот том сгорел в огне, но несколько глав, оставшихся от него, которые можно считать черновыми, остались. По ним можно составить картину того, чем бы был второй том.
Было ли это собрание ходульных героев, скучного проповедничества и неисполнимых утопий? Был ли это провал Гоголя, свидетельство смерти его гения? Не засохла ли окончательно его художническая кисть и, царапая, стала скрести по холсту?
Черт – вечный скептик, понуждающий так думать, – и здесь оказывается в дураках. В оставшихся главах вновь брызжет светлый смех, вновь искрится юмор Гоголя, взмывает над русским простором его лирическая сила и слышится прозрение грядущих угроз века.
Пример первый. Глава о полковнике Кошкареве. Опять смешная фамилия (как всегда у Гоголя), но отнюдь не смешная история. Побывав со своим полком в Европе (1814 год), полковник поразился тамошним порядкам и решил устроить Германию у себя в деревне.
Кошкарев, или «Дон-Кишот просвещения», как называет один из героев второго тома, принялся реформировать русскую жизнь путем постановки ее с ног на голову. Чичиков, попавший к нему в гости, лишь удивляется: «Вся деревня была в разброску: постройки, перестройки, кучи извести, кирпичу, бревен по всем улицам. Выстроены были какие-то дома вроде присутственных мест. На одном было написано “Депо земледельческих орудий”, на другом – “Главная счетная экспедиция”, на третьем – “Комитет сельских дел”; “Школа нормального просвещения поселян”…»
Над «Комиссией построения», которая тоже числится в этом ряду, Кошкарев хочет поставить «Комиссию наблюдения над Комиссией построения», чтобы пресечь распространившееся в первой воровство.
«Последствием стало то, что комитеты и комиссии попеременно менялись местами, как, впрочем, и их управители. Место прежнего председателя «Конторы подачи рапортов» камердинера Березовского занял конторщик Тимошка, к «Комитету по сельским делам» прибавился «Комитет сельских построек». Кроме звания «главнокомандующего» учредились должности «чиновника по особым поручениям» и «статс-секретаря». Последнего полковник счел нужным «поставить… выше всех» и, «заведя особое высшее управление», переименовать его в «президенты».
Он жалуется на соседей-помещиков, которые приняли его фантазии за сумасбродство и сумасшествие. По его заверению, несмотря на все упорство со стороны невежества, он непременно достигнет того, что мужик его деревни, идя за плугом, будет в то же время читать о громовых отводах Франклина или Вергилиевы «Георгики», или «Химическое исследование почв».
Тут и Америка (Франклин), и Италия (Вергилий), и Германия (Либих, автор книги «Химия в приложении к земледелию и физиологии») в одном пакете.
«Ужасное невежество, – говорит Кошкарев Чичикову, – тьма средних веков, и нет средств помочь… Поверьте, нет! Я бы мог всему помочь; я знаю одно средство, вернейшее средство». Какое, спрашивает Чичиков. «Одеть всех до одного в России, как ходят в Германии. Ничего больше, как только это, и я вам ручаюсь, что все пойдет как по маслу: науки возвысятся, торговля подымется, золотой век настанет в России».
И смешно, и грустно. Не находят ли сегодняшние «западники», что это про них?
Но Гоголь жалеет и этого «перестройщика». И сколько бы ни метал молний в адрес полковника прагматик Костанжогло (человек, между прочим, нерусский), тот был и остается несчастным и смешным преемником ламанчского рыцаря.
А теперь о темном, потому что проза Гоголя заключает в себе контрасты света и тени подобно кисти Рембрандта.
В «Выбранных местах из переписки с друзьями», книги, ставшей мостом между первым и вторым томом «Мертвых душ», Гоголь писал: «Что значат эти странные власти, образовавшиеся мимо законных?.. Люди темные, никому не известные, не имеющие мыслей и чистосердечных убеждений, правят мненьями и мыслями умных людей, и газетный листок, признаваемый лживым всеми, становится нечувствительным законодателем его не уважающего человека. Что значат все незаконные эти законы, которые видимо, в виду всех, чертит исходящая снизу нечистая сила, – и мир это видит весь и, как зачарованный, не смеет шевельнуться?.. Или это еще новая насмешка духа тьмы? »
Так вот о духе тьмы.
Если в ранних вещах Гоголя черти, панночки, колдуны, Вий – персонажи сказки (хотя порой и страшной), а к некоторым из них он относится с юмором, то в «Мертвых душах» нечистую силу представляет обыкновенный человек, житель губернского города Тьфу-славля (хорошее название для обиталища черта). У него нет ни рогов, ни копыт, ни хвоста. Он цивильный господин, к тому же, по профессии правовед, слуга закона или, как бы сейчас сказали, правозащитник.
Он «юрисконсульт», и этим все сказано.
Он, как впередсмотрящий, заглядывает в XXI век. Этот юрисконсульт и есть тот самый дьявол, про которого Гоголь сказал: «Диавол уже без маски выступил в мир». Дьявол по-гречески – «клеветник» , «подстрекатель», «князь мира сего». Или, как говорит апостол Павел, «бог века сего».
На прием к этому «магу», «колдуну» и «философу» отправляется за консультацией Павел Иванович Чичиков.
Что же тот советует ему?
«Старайтесь только, чтобы производство дела все было основано на бумаге, чтобы на словах ничего не было. И как только увидите, что дело идет к развязке, старайтесь не то, чтобы оправдывать и защищать себя, – нет, просто спутать новыми вводными и так посторонними статьями…
Спутать, спутать и ничего больше, ввести в это дело посторонних, другие обстоятельства, которые бы запутали бы снова и других, сделать сложным – и больше ничего!» Гоголь определяет эту тактику словами: «Пустить в глаза мглу».
«Поверьте мне, – убеждает Чичикова «маг», – что, как только обстоятельства становятся критические, первое дело спутать. Так можно спутать, что никто ничего не поймет. Я почему спокоен? Потому что знаю: пусть только дела мои пойдут похуже, да я всех впутаю в свое – и губернатора, и вице-губернатора, и полицмейстера, и казначея, – всех запутаю».
Здесь юрист-философ посмотрел Чичикову в глаза «с наслаждением».
Высшее наслаждение для дьявола – порядок обратить в хаос, чистую воду – в «мутную». Мгла вместо солнца – таков пейзаж хаоса. Под прикрытием мглы можно друзей обратить во врагов, а жизнь – во всеобщее помешательство. Что и происходит во Тьфу-славской губернии.
«Скандалы, соблазны и все так замешалось и сплелось с историей Чичикова, с мертвыми душами, что никоим образом нельзя было понять, которое из этих дел была наиглавнейшая чепуха…
А между тем завязалось дело размера беспредельного… Работали перья писцов… трудились казусные головы. Юрисконсульт, как скрытый маг, незримо ворочал всем механизмом… Путаница увеличивалась». В дело запущены ложные цифры, ложные донесения. Идея все спутать так сработала, что губерния рухнула в бестолковщину и мглу.
Чем не сегодняшний финансовый кризис? Кажется, эта глава только что вышла из типографии, а не была извлечена полтора века назад из портфеля Гоголя.
Но закончим все же светлым.
Есть в сохранившихся главах второго тома маленькая поэма о вечере, проведенном Чичиковым в гостях у помещика Петуха. Чудное существо является в нем, русский Гаргантюа, поедающий «чудовищ»-осетров. Петух вырастает со дна озера, как Нептун, обвешанный водорослями. И пусть смешон он в своем поклонении обедам, завтракам и ужинам, – есть в нем неубитая сила и нескрытая доброта. Его гостеприимство столь же необъятно, как необъятен по размерам сам Петр Петрович.
Каждое слово, каждая черточка этого вечера на великой русской реке и лежащего вблизи озера полны дыхания русского простора, его безбрежности и таящейся в его глубине надежды.
Смотрите сами.
«Возвращались назад уже сумерками. Весла ударяли впотьмах по водам, уже не отражавшим небо. Едва видны были по берегам озера огоньки. Месяц подымался, когда они пристали к берегу. Повсюду на треногах варили рыбаки уху, все из ершей да из животрепещущей рыбы. Все уже были дома. Гуси, коровы, козы давно уже были пригнаны. И самая пыль от них давно уже улеглась, и пастухи, пригнавшие их, стояли у ворот, ожидая крынки молока и приглашения к ухе. Там и сям слышался говор и гомон людской, громкое лаяние собак своей деревни и отдаленное – чужих деревень. Месяц подымался, стали озаряться потемки; и все, наконец, озарилось – и озеро, и избы; побледнели огни, стал виден дым из труб, осеребренный лучами».
Кто скажет, прочтя это, что талант Гоголя потух? Что он позабыл, какая земля его родила?