ости, непротиворечивости сущего позволило ученому открыть квантовую природу мышления.
Инь-Ян не противоположности, ибо присутствуют друг в друге. Сейчас часто используют эту модель: два полуизогнутых полушария в одном круге, наподобие зародыша. На темной, иньской половине – светлая точка Ян, на светлой, янской половине – темная точка Инь. Они взаимопроницаемы: в Инь есть потенция Ян, в Ян есть потенция Инь. Собственно, пульсация Инь-Ян не есть цель, а есть Путь к цели. Цель же – достижение абсолютного Покоя, Постоянства, – по Лаоцзы: «Достигни предельной Пустоты, утвердись в Покое, и все вещи будут сами собой чередоваться, останется лишь созерцать их возвращение. Хотя вещей неисчислимое множество, все они возвращаются к своему истоку. Возвращение к истоку назову Покоем. Это значит – возвращение к велению Неба» (Даодэцзин, 16). И продолжает: «Поэтому мудрец пребывает в Постоянстве, делает добро, спасает людей. Пребывая в Постоянстве и делая добро, спасает все существа, не отбрасывает их. Это и называется быть Просветленным» (Даодэцзин, 27).
Иначе говоря, цель – достижение внутренней невозмутимости, преодоление колебаний, волнения дхарм, – сказали бы буддисты. Это делает человека абсолютно независимым от превратностей жизни, истинно свободным. Потому комментаторы Даодэцзина, говоря о Даочеловеке, о великом Дэ, воплощении великого Дао, вместо иероглифов «шунь-ни» (туда-сюда) пишут «суй-шунь», что значит полное слияние с Дао, пребывание в истинном Покое. Внешнее движение при внутренней невозмутимости обретает максимальную силу воздействия. Потому Лаоцзы и говорит: «Покой есть главное в движении»; изменчивое подчиняется закону Неизменного.
Но к этому же состоянию успокоения ума ради соединения с Божественной энергией устремлены усилия христианских подвижников: «Ум в особом акте синтеза мыслит все сразу» (иером. Софроний). Только на Востоке не назовут это «синтезом», не зная «анализа», а назовут «анатманом» – «нея», самозабвением себя внешнего ради пробуждения внутреннего Я. Назовут «неумствованием»: когда замолкает малое, вторичное «я», эго, тогда говорит истинный человек. На буддийском Востоке назовут это Просветленностью, в христианском мире – Благодатью, но суть одна – освобождение от вторичного, неистинного «я». С. Хоружий приводит мнение современного греческого богословаХ. Яннараса: «Спасение… не юридическое оправдание поступков. Греческий термин… означает: я становлюсь Целостным, я достигаю полноты своего существования» («Синергия», с. 58). (Но то же самое можно сказать о Дао-человеке и о Богочеловеке.) Вывод Яннараса логически вытекает из осмысления порога Ничто, бездонного молчания как высшего момента в восточной апофатике, в отличие от западной негативной теологии, которая отождествляет Ничто с полным неприятием, отрицанием бытия.
Вспомним, что Лейбниц пришел к мысли о «предустановленной гармонии», осознав целостность мира через целостность, завершенность ее индивидуальных сущностей, монад, – «вечной части нашей нравственной природы». Каждая монада реализует заложенную в ней программу, и это не противоречит китайскому пониманию внутренней формы – «ли», или идее о мгновенных проявлениях в единичном вечного Дао, морального закона Вселенной, который обойти невозможно, а главное – не нужно, ибо он ведет к Благу. Вспомним мысль Гумбольдта: «в индивидуальности заключена тайна всего бытия», или «Объективная истина проистекает от полноты сил субъективно индивидуального».
Разделение мира на субъект и объект приводит к тому же, к Целому, когда субъект достигает совершенства и уже не может противостоять объекту. Само по себе пропадает отношение к объекту как к чему-то второстепенному, подневольному, пропадает сам объект как противоречащий природе Целого. И получается, что, действительно, и противоположные в чем-то Пути ведут к Одному по мере своего завершения. Это и делает неизбежной встречу Запада и Востока. Но эта Встреча не могла бы состояться, если бы одно уподобилось другому.
Время подтверждает, что, действительно, на половине Ян (Запад) присутствует иньская точка, которая способна то расширяться, то сужаться, и, наоборот, на иньской половине (Восток) не исчезала янская точка, которая также могла то расширяться, то сужаться, но не могла исчезнуть совсем. Значит, неизбежна их Встреча, Запада и Востока (как неизбежна встреча непараллельных прямых в бесконечности). «Запад и Восток есть в каждой вещи». И можно дополнить слова Гегеля: «Запад и Восток есть в каждом человеке». Пусть окружными путями, но и Запад не мог миновать Великого Предела (Ахиллес догнал черепаху). Не потому ли, что Великий Предел есть закон Бытия, – Равновесие Инь-Ян. И человеку предстоит понять этот Закон и действовать в согласии с ним. В наше время уже немало признаков открытости сознания: «Проходит лик мира сего». Проходит и момент «остановки», конца «эпохи». Гуссерль для того и отвергал стереотипы, чтобы иметь паузу, дать возможность эйдосу самопроявиться. Предлагал довериться тому, что японский философ XX века Нисида Китаро назвал «чистым опытом», без каких-либо спекуляций, – логикой Небытия, абсолютной непредвзятости – Путь к Истине.
Переживаемые наукой перемены, встреча логики-интуиции, меняют отношение к сущему. Наука приобретает универсальный характер. Может быть, впервые ученые, преодолевая научный эгоцентризм, задумали понять Природу, исходя из нее самой, а не из своих представлений о ней. Проблема Бытия актуализируется, предопределяя методику познания в философии, в физико-математических науках. Действительно, можно сказать, что развитый ум прошел этап «остановки» и вновь расширяется «иньская точка» или интуитивное знание. Срабатывает принцип «разрастания малого» в нелинейной среде. «Создается новая своеобразная методика проникновения в неизвестное, которая оправдывается успехом, но которую образно (моделью) мы не можем себе представить». (Кстати, и это препятствие преодолевается школой Курдюмова благодаря нелинейному мышлению). Могут возникать разные структуры, выступающие в качестве аттракторов, целей развития. Цели развития, конечные наиболее устойчивые ее состояния, уже заложены потенциально в нелинейных свойствах Среды.
«Понятие “нелинейность” начинает использоваться все более широко, приобретает мировоззренческий смысл»[247]. Само рождение синергетики свидетельствует о том, что происходит не столько смена парадигмы, что бывало и раньше, сколько смена вектора сознания. Оно тяготеет к необратимости, движению по вертикальной оси, от Земли к Небу. Одно движение по горизонтали, туда-сюда, естественно, не меняет качества жизни, – количественное накопление того же. «Путь вверх и вниз один и тот же» – по Гераклиту, что обусловлено восприятием Космоса, как замкнутого, конечного, в отличие от китайцев, признававших беспредельность и открытость Вселенной, восхождение к совершенству. Все само по себе движется к высшему Благу. Греки, можно сказать, шли от Земли-Геи; китайцы – от Неба, его божественного веления. Вертикальная ось извечна: «Колесо движется, потому что ось неподвижна», – говорят даосы. Это близко тому, что в синергетике называется законом необратимости.
Меняется, таким образом, система взглядов и представление о самой Эволюции, которая обретает целевую установку к Духу, к расширению внутреннего бытия личности. Высвобождение индивидуальных сущностей предполагает их «локализацию», «прерывность», то есть переосмыслению идеи «прогресса», как однолинейного движения по горизонтали. До сих пор История двигалась от соединения к разъединению и наоборот, – вслед за сознанием, в котором, как и в науке, доминировало что-нибудь одно: или идея Единого, или идея многого. На это обратил внимание А. Пуанкаре: «…наука всегда обречена периодически переходить от атомизма к непрерывности, от механицизма к динамизму и обратно и почему эти колебания никогда не прекратятся… в какой же фазе колебания мы находимся теперь, хотя мы и уверены, что через некоторое время окажемся в противоположной фазе.
И вот я, не колеблясь, утверждаю, что в данный момент мы продвигаемся в сторону атомизма, а механицизм преображается, уточняется»[248]. И так оно и было, как двадцать пять веков назад увидел Эмпедокл в мистическом прозрении:
То, Любовью влекомые, сходятся в стройный порядок,
То Враждой ненавистной вновь гонятся врозь друг от друга,
Чтобы в единое целое снова затем погрузиться.
Так, поскольку единство рождается без перерыва
В множества недрах, а множество вновь прорастает в единстве,
Вечно они возникают, и нет у них стойкого века.
Но поскольку обмен сей никак прекратиться не в силах,
Вечно постольку они существуют в недвижимом круге.
Ну а в древнем комментарии к Ицзину сказано: «К чему Поднебесной размышления? Все, что расходится, возвращается к Единому. Солнце заходит, луна восходит. Солнце и луна действуют друг на друга, и рождается Свет. Холод уходит, тепло приходит, тепло уходит, холод приходит; тепло и холод действуют друг на друга, и год завершается. Что уходит, искривляется, что приходит, выпрямляется. Кривое и прямое действуют друг на друга, и приносят пользу… Кто следует Справедливости, приобщается к Духу, у того все свершается. Он успокаивает свою душу и достигает высшего Добра».
Уникальность наступившей ситуации в осознании одновременности того и другого: то, что на материальном, земном уровне разрозненно, то на духовном, небесном Едино. Недаром идея прорыва, «прерывности» привлекала внимание русской мысли уже в начале века. Вспомним чаяния Павла Флоренского: «С началом текущего века научное понимание претерпело сдвиг, равного которому не найти, кажется, на всем протяжении человеческой истории. Эти два признака суть прерывность и форма… Непрерывность изменений имеет предпосылкою отсутствие формы: такое явление не стянуть в одну сущность изнутри. Эволюционизм, как учение о непрерывности, существенно подразумевает и отрицание формы, а следовательно, индивидуальности явлений» («Пифагоровы числа»).