– О! Зад пролез, – обрадовалась девушка.
Она повисла в полный рост уже по ту сторону забора, отталкиваясь одной ногой, чтобы не напороться на кованые листья. Перебирая руками, спустилась ниже. Качнувшись, спрыгнула. Ткань треснула еще, брюки скользнули по ногам, закрывая царапину.
– Я даже в одежде! – обрадовалась она.
Роман хмыкнул и покачал головой.
– Баллонник дашь? Или камень искать? – уточнила она у Самбурова с самым невинным видом.
– У меня булыжники есть! – сказал Мотухнов и пояснил удивленно уставившимся на него коллегам: – Племяшке в аквариум собрал, все отдать не успевал, вот и пригодились.
Кира шарахнула камнем в окно будки, аккуратно просунула руку внутрь, открыла пункт охраны и без зазрения совести проникла внутрь. Створки ворот медленно поползли в разные стороны. Мужчины пошли к своим машинам, а она побежала по дорожке, ведущей к дому, озираясь по сторонам.
Насколько все рукотворное было аккуратным и современным, настолько природа осталась нетронутой и предоставленной самой себе. Асфальтовая дорога обложена тщательно подогнанным бордюром из какого-то современного материала, ровного и гладкого. Под стать – перила, лестницы, мостик, сокращающий путь до дома. Все тщательно отполировано, ступени из дорогого и качественного прорезиненного дерева, мозаика уложена самым тщательным образом. А роща настолько плотно заросла старыми деревьями, кустами и мхом, что земли не видно, маленьких травинок и поросли просто не было, сразу стеной стоял лес. Он шуршал кронами, свиристел птицами и прыгал белками. Кира вышла на веранду и замерла. Вид на море открылся для нее неожиданно и завладел вниманием. Мысли сразу покинули ее голову. На этой веранде надо слушать музыку и целоваться, пить вино и дышать морским воздухом. Кира представила, каково это жить в доме с видом на море. Рядом с большим своевольным зверем, который урчит волнами, играет с солнечными зайчиками, плюется брызгами, сердится волнами. Уединение без одиночества.
– Этот дом построили для князя Давыдова. Не этот, другой, что на этом месте стоял, – к ней подошел Роман и тоже уставился на море. – Был большой балкон, который нависал над обрывом. В исторические ценности дом не вошел, какая-то там путаница с документами и владельцами. Монголин еще в девяностые приобрел эти владения как участок с домом под снос. Снес частично и выстроил вот это вот чудо. Веранду вынес на столбах еще дальше, а потом часть дома. Но рощу не тронул. Тут есть ценные деревья. Раритетные. Участок маленький… Дом тоже маленький. И подъезд к нему неудобный… Все строительные материалы на руках носили. Но вид отсюда потрясающий.
– Вы уже были здесь, – спокойно заметила Кира. Она вгляделась в лицо мужчины. – А еще что-то скрываете, связанное с этим домом, потому что трогаете лицо, часто нос. Ну и, очевидно, вам нравится дом. У вас зрачки расширены.
– Ну, многое из того, что сейчас вижу, мне нравится, – уклончиво сказал Рома.
– Вы хотите этот дом! – не унималась Кира.
– Да! Да, Кира Даниловна, – засмеялся он. – От вас ничего не скроешь. Я безумно хочу этот дом. Я пятилетним пацаном бегал по этой роще, когда дом был полузаброшенным. И уже тогда представлял, что буду здесь жить. Мой дед жил в Партените. Я как бы отсюда родом… Дважды предлагал Антону Алексеевичу продать этот дом. Он крупный бизнесмен, у него большая семья, и ему этот дом мал, район не по статусу. А мне дом подойдет идеально. Я готов был переплатить. Но старый Монгол уперся!
Самбуров дважды позвонил в дверь, попытался заглянуть внутрь через окна.
– Похоже, взламывать придется. Ордер на обыск сделаем. А что про самого Монголина скажешь? Что он за человек?
– Хитрый лис, но человек слова. Воевал… где-то. В девяностые бизнесом занялся. Ну как в девяностые бизнесом занимались? Кто ж сейчас в этом копаться будет. Мой отец этих девяностых и того бизнеса не пережил. Монголин очень дорожил семьей. Сын, внуки, поэтому не борзел, врагов в Крыму не наживал, чтобы они здесь жили безопасно и никто им не угрожал. Наверное, хотел все им оставить. – Роман широко развел руки, больше указывая на горы, море, лес, чем просто на дом. – Но сын-программист учился в США вроде, ну и в прошлом году с семьей уехал в Канаду. Что по бизнесу у Монголина сейчас, не знаю.
– Проверим, – буркнул Григорий.
– Вот это тоже дверь, – Мотухнов постучал в окошко веранды. – Но открывается только с той стороны. Можно аккуратно окно выбить и пролезть.
– Ваша очередь, – сказала Кира. – На мне уже живого места нет. Вряд ли МВД возместит расходы на одежду.
– МВД твои наряды не потянет, лично компенсирую, – пообещал Самбуров.
Кира улыбнулась. Последнее время Григорий при любом удобном и не очень случае демонстрировал их близость. Можно было бы самодовольно радоваться и удовлетворенно потирать ручки – она осуществила то, о чем мечтала сотня пассий до нее. Независимый, циничный сердцеед и бабник Григорий Самбуров признавал существование женщины рядом, обозначал наличие у него пары. Но у Киры почему-то бежали от этого мурашки по коже. Причина ее настороженности скрывалась совсем в другом. Она пока не готова была об этом думать.
Роман восторженно обвел дом взглядом, с сожалением поджал губы. Заметив, что Кира проследила за его взглядом, спросил, близко к ней наклоняясь и совсем шепотом:
– Вы же не считаете, что ради этого дома я мог убить Монголина?
Кира покачала головой.
– Нет. Вы не убийца, Роман Иванович. Хотя, согласно исследованию Татьяны Николаевны, вы подходите под составленный ею портрет – у вас татуировка на левой руке. Только дом вам этот не очень… – Кира подумала, раскачиваясь на пятках вперед-назад. – Этот дом вам не пригодится. Уже не пригодится. Думаю, вы собираетесь покинуть Крым, хотя вам здесь очень нравится и вы считаете полуостров домом, родиной и лучшим местом на земле. Но ваш отъезд – вопрос решенный. Москва? Питер? Рост по карьерной лестнице?
У Мотухнова так округлились глаза, что Кира усмехнулась. Она попала в точку.
– Вы мысли читаете? Этого в Управлении никто еще не знает. Даже с Семеновым разговора не было!
– У вас взгляд человека, который прощается с чем-то родным и любимым. Вы долго смотрите на горы, на море, дышите глубоко, полной грудью и потом вздыхаете. – Кира наблюдала за Романом, тот не скрывал удивления. – А еще вы игнорируете указания начальства, слегка не подчиняетесь и частенько открыто выражаете недовольство. Значит, явно собрались увольняться.
Дверь вдруг открылась, из темного проема выглянула женщина:
– Вы из полиции, что ли?
После секундного замешательства ей предъявили две корочки.
– Я чуть полицию-то и не вызвала, – затараторила женщина, сторонясь и пропуская людей в гостиную. – Слушаю, на крыльце топчется кто-то… а открыть боязно. Вас вон как много. А Антона Алексеевича нет дома. Три дня как нет. Может, больше, но три дня точно.
Она хлопала большими карими глазами и разглаживала несуществующие складки на своем простом ситцевом платье в цветочек. Лет сорок пять, но седой пучок из волос делал ее старше. Она оббежала всех мужчин взглядом и остановилась на Кире, которая хоть и выглядела странно в разодранной и перемазанной ржавчиной и грязью одежде, но, согласно социальным представлениям, считалась безопаснее, поскольку женщина.
Кира ободряюще улыбнулась и принялась разглядывать просторную гостиную с удобной и основательной мебелью, примыкающую к ней кухню, несколько дверей и лестницу, ведущую наверх. Все дорогое, качественное, но в обстановке не чувствовалась рука дизайнера.
– Монголина Антона Алексеевича сегодня утром нашли мертвым в ущелье Ай-Петри. У него есть родственники, которые могут его опознать?
– Надежда я, домомучительница его. Сын в Канаде… Опознать?.. – прошептала женщина и зарыдала.
Кира в очередной раз лицезрела мужскую беспомощность перед женскими слезами. Два здоровенных мужика топтались на месте, не зная, что делать. Специалист по психопатологии пожала плечами и, оставив их разбираться с рыдающей во весь голос женщиной, побрела по дому.
Идти, собственно, особо никуда не пришлось. Дом и вправду оказался небольшим. Две комнаты наверху, одна из которых пустовала и сияла чистотой. Если бы не детские игрушки, бережно разложенные на комоде, и вовсе сложилось бы впечатление, что здесь никто никогда не жил. В спальне хозяина тоже недавно проводили уборку, в ней было минимум мебели. Кровать, шкаф, кресло у окна. Кира посидела в кресле, полистала книгу, забытую на подлокотнике. «Человек-амфибия». Отсюда не было видно моря, вид из окна спальни закрывало раскидистое дерево. Кира заглянула в шкаф, в ванную, включила воду, вымыла руки, протерла ноги, испачканные грязью и ржавчиной с ворот. Прореха на брюках не такая уж большая. Майка, может быть, даже отстирается. Она спустилась обратно. Первый этаж был больше и просторнее. Надежда почти успокоилась, вертела в руках стакан с водой и уже могла отвечать на вопросы.
– Я как чувствовала. Три дня у меня сердце не на месте, – говорила женщина. – Так-то я в поселке живу, с дочерью. Но иногда ночую здесь. Мы договаривались, что я буду оставаться, когда у Антона Алексеевича внуки здесь живут. Это из-за них он меня начал называть домомучительницей и Фрекен Бок. Требовал, чтобы я им плюшки пекла. А когда они уехали, я вроде как стала так часто не нужна и только два раза в неделю прихожу убираться, стирать, гладить. Но я все равно иногда остаюсь, вдруг ему что-то понадобится. Но он никогда не говорил, чтобы я оставалась или не оставалась. Я сама решала. Особенно первые полгода ничего не говорил. Год назад его сын Максим с женой и ребятишками уехал в Канаду. Ну и Антон Алексеевич один остался.
– Когда вы его видели в последний раз? – спросил Самбуров.
– В понедельник, когда убиралась, – кивнула женщина, что-то посчитав в уме. – Он пришел, я еще не закончила, он печенье съел, которое я принесла, с молоком. Поблагодарил. Улыбался даже. Сказал, что я очень хорошая и добрая женщина. Ну и в кабинет свой ушел. Я уехала. Такси вызвала. Он мне оплачивает. А позавчера что-то меня торкнуло. Так-то я должна была сегодня прийти. Ну, думаю, дай схожу. Булочек принесла ему, как раз испекла, а дочка на диете. А его нет и нет. Ну, думаю, может, уехал куда. Последнее время он редко куда-то уезжал, но бывало. Сегодня точно должен был приехать.