нчивался. Осень даже в летних городах несет в себе некоторое разочарование, грусть и сожаления, будто что-то закончилось, безвозвратно ушло. Не будет возможности переделать и прожить снова. Весна – это про надежды, про ожидание хорошего и светлого, про мечты.
Она сидела на террасе отельного ресторана, закинув ноги на перила, и смотрела в морскую даль. Рядом стоял маленький термос с кофе, его она принесла из номера. Дрип-пакет с лучшим сортом кофе, кулер с горячей водой – и большая чашка наслаждения готова. Завтрак еще не начался. За ее спиной на кухне суетились повара, выставляя мармиты и подносы на длинные столы. Кира витала в своих мыслях.
Что она не видит в этом деле? Где ошибается? Ей казалось, она сидит внутри кокона с торчащими концами ниток и не может подобрать пары. Дергает за одну, та рвется. Связывает две другие – те расходятся, как неподходящие. Шаги Самбурова она услышала даже сквозь кокон своих размышлений. Еще не обернувшись, почувствовала – что-то случилось. Выражение его лица ясно оповестило – она угадала.
Он поставил на стол рядом с ней тарелку с яичницей, сыром и беконом. Брякнули вилка и нож. Мужчина отхлебнул из термоса Киры и тяжело сел рядом.
– Третья жертва, – произнес он. – Крепость Чембало в Балаклаве. Поешь и поедем.
Кира замерла.
– Слишком быстро. Он убивает очень часто, – рассеянно пробормотала она. – А жертва э-э-э… – слово подбиралось дурацкое. Ее мозг никак не желал воспринимать профессиональные криминалистические термины. От некоторых типа «омыление трупа» вообще мутило.
– Труп свежий, – произнес за нее Самбуров. – И суток не прошло. Криминалисты выехали, полковник Семенов тоже.
– Совсем мало времени прошло с предыдущего убийства. Это ненормально для регулярных психотических инцидентов… Он еще с предыдущего не успел в себя прийти, кайф посмаковать, не успел ни ломку испытать, ни осознать, что дальше… А способ убийства такой же? Точно наш убийца?
– Не знаю. Тело сложено и связано похоже. Поехали, посмотрим сами. – Самбуров указал обратным концом ножа на стол с едой и принялся сооружать бутерброд, подобный башне. – Ты бы ускорилась с едой.
Кира молча пошла к столу. Ели они молча. Самбуров – тщательно и много, даже пирожное умял, хотя при девушке старался не есть сладкого.
Кира почти не разбирала вкуса, просто впихнула в себя яичницу с беконом, понимая, что ее организм все равно потребует свое. Комок хаотичных мыслей кипел в голове. Что же это происходит? Так просто не может быть. Даже психи ведут себя согласно определенным паттернам поведения. Пусть диким, извращенным, пугающим и повергающим в ужас нормального человека, но имеющим хоть какую-то закономерность, пусть самую жуткую. И в этом сценарии поведения нужно время на все этапы эмоционального остывания. Отсутствие этого промежутка говорило только об одном.
– Он торопится. Что-то изменилось. И он начал спешить.
Самбуров, соглашаясь, кивнул.
До скалы возле Балаклавы, на которой расположилась цитадель Чембало, все добрались почти одновременно. Легковые машины с трудом заползали на гравийный склон. В приоритете пропустили катафалк и экспертов, настолько, насколько вообще можно было подъехать ближе.
Сторож, нашедший труп, спокойно сидел на камне и курил. Ружье, охотничье с инкрустацией, стояло рядом, прислоненное к бедру. На портупее поверх свитера висел пистолет.
– Какой хорошо вооруженный охранник, – прошептала Кира.
Такое количество оружия никак не вязалось с его внешним видом. Аккуратная седая бородка и копна белых, словно лунный свет, волос. Умные печальные глаза и тяжелые вздохи. На Киру, одетую в синее платье с внушительным разрезом на бедре, с асимметричным, распахнутым воротником, он посмотрел с интересом и азартом любителя женщин, по старости вышедшего из оборота.
– Гаврилов Александр Петрович я. Охранник тутошний. Числюсь в ЧОПе, а так-то меня музей нанял. – Он показал картонку со своей фотографией и печатью организации. – Ну что вам рассказать? – Дед погладил свое ружье и вздохнул: – Ну, всю ночь пацанье бегало. Я по камере смотрел, вроде только скачут, ничего не замышляют. Фонариками светят. Играют они. Тут так-то закрытый объект, реставрация идет. Все входы закрыты и даже арматурами загорожены. Но разве детям что указ? Они то в башню лезут, то по стене ходят, то еще чего удумают. Кто-то верит, что отсюда есть ход в подземный музей. Ну это сейчас музей, а раньше объект был секретный, военный, там лодки подводные стояли. Лаза никакого нет и сокровищ тоже, но желающие поискать еще находятся. Если голову и ноги не переломают, то напакостят чего-нибудь. Вот меня охранять и наняли. А мне, старику, нормально. И деньжат мало-мало, и при деле. Только тут хоть роту поставь, от детей разве избавишься? Мне вон оружие дали, и что? В детей, что ли, палить? Я и со своим ходил. Пару раз даже стрелял. Но они ж неугомонные. Какой смысл с ними воевать? – рассказывал дед.
– Солью заряжено? – уточил Григорий, кивнув на ружье.
– Ею, – признался дед. – Если по заднице целиться и не шибко сблизи жахнуть, то даже если попадешь, то и живые останутся, и наука будет хорошая. А пистолетом-то кабы не пришибить. – Дед поднял руку, демонстрируя оружие в кобуре. – Моя старая душа такого греха не сдюжит. А так-то я приглядываю в основном из окна, да вон камера висит одна. Если замрут где, не шевелятся, иду прогонять. Раз притихли, значит, либо замыслили чего, либо уже гадят. Ну вроде этой ночью нормально все было, бегали да бегали, я не шибко приглядывался, если уж как на духу. А утром пошел обход делать, а она вон лежит. Неужто дети прибили?
– Она? – Самбуров, Кира и Роман ахнули хором. Дед аж вздрогнул.
– Ну да, баба там свернутая, – испуганно пояснил сторож.
К месту преступления он пошел с ними. Ветер колыхал оградительную ленту. Мелькали проблесковые маячки машин.
– С камеры запись ведется? – уточнил Роман.
– Нет, – покачал головой Александр Петрович. – Чево тут писать? Телевизор у меня с нее показывает.
Дорожка до башни и вниз, на другую сторону холма, оказалась крутой и в камнях. Приходилось то взбираться на валун, придерживаясь за камни рядом, то шагать вниз на добрых полметра. Не прогулочная тропа, а скорее маршрут для скалолазания. Бегая по этим развалинам, ребята, даже снабженные фонариками, сильно рисковали переломать ноги.
Эксперты со своими чемоданами матерились и ворчали.
Тело лежало на большом камне, выпирающем из земли, почти на середине склона. Под камнем гора еще продолжалась вниз, не слишком крутая, но в рытвинах и густо поросшая травой. Отсюда к башне не взбираются. Кира остановилась, дальше не пошла.
Длинные рыжие волосы жертвы ярким пятном метались над телом. Казалось, женщина растягивает заднюю поверхность бедра, сложившись вперед к ступням в какой-то йоговской асане, и только при приближении кровавые пятна на устрашающе синюшно-белом теле не оставляли сомнений – она мертва.
Григорий и Роман предупредили экспертов, что с телом следует быть максимально осторожными, помня эффект раскладушки, которым впечатляет убийца напоследок. Кира безучастно лицезрела, как люди в полиэтиленовых комбинезонах и масках берут пробы, измеряют, рассматривают и фиксируют следы, описывают и отмечают что-то в документах. Она не обладала фотографической памятью, но даже со своего места, издалека, видела несколько кругов укусов, которые точно расположились на тех же местах, что и у предыдущих жертв.
Кира перевела взгляд на похожую площадку повыше к башне. Тоже камень, торчащий из фундамента цитадели. Но не в траве, не заросший мхом и больше размером. Наверняка с него открывался великолепный вид. При определенном ракурсе получится ощущение полета над пропастью. Сколько фотографий отсюда висит в социальных сетях? Сколько задниц полировали этот камень? И почему убийца не оставил тело здесь? Именно здесь эффект оказался бы более драматичным и ярким.
Александр Петрович тоже не пошел дальше. Он стоял рядом с Кирой, наблюдал за специалистами и время от времени тяжело вздыхал.
– М-да!
Кира молчала. Она смотрела на безжизненное изуродованное тело и понимала, что смерть, как и любое другое событие в жизни человека, приедается. Ужас и противоестественность убийства себе подобного замыливается по виду и ощущению. Не только трагедия, но и неизбежный конец. Точка. Сколько религия и социум ни внушай, что убийство – это разрушение души, преступление против бога, сколько художественная литература и кинематограф ни пугай последующими мучениями и карой небесной, пусть даже общественной, человек убивает себе подобного. Смерть – обыденное, неизбежное завершение жизни. Рано или поздно это банальное событие настигнет всех. Разваливается ли душа на части, когда человек совершает убийство? Возможно. А второе убийство? Мучительная жизнь с душой, раздробленной на части. А после десятка убийств или после пятнадцати? Душа разбивается в прах, его разносит ветер, и живучее человеческое существо спокойно живет дальше.
– Неужто дети на такое сподобились? – в очередной раз вздохнул дед, прерывая мысли Киры. – Это ж она не просто на камни брякнулась. Это ж убили. Они ж хоть внешне-то лбы здоровые, а дети ж. Что ж за игры такие?
– Убили, – согласилась Кира. – Это не дети. Это убийца, который ее сюда привез. Александр Петрович, дети это лет по пятнадцать-семнадцать?
– Ну столько примерно, – согласился охранник.
– А во что играли? – продолжила Кира опрос и помогла с ответом: – Как одеты были? В черных штанах и с фонариками в руках? Две группы были? Флаги или тряпки какие-то держали? Девушки в белых балахонах? Может, что отметили особенного? Или слышали, что они говорили?
Дед подумал немного и сказал:
– Верно говоришь. Девки в платьях белых были, но в этот раз мало, штуки три. Остальные пацаны. Не бегали они, стояли в основном. Еще сверкали ободки на головах, как короны. Я подумал, царей каких изображают. И флаги были. Они вот тут недалеко группкой стояли, чего-то тихо говорили. А чего говорили, я не слышал. Громко орут другие ребята! Те по пятницам здесь бегают. «Сдавайся, ночной дозор!» – орут. Мне внучка объяснила – это как зарница. Мы-то все больше в войнушку играли. А эти охраняют мир от вампиров, – охранник важно воздел палец кверху, потом лукаво подмигнул Кире. – Хорошо, наверное, охраняют, справляются. Вампиров и правда нет.