А Кира с утра оказалась весьма довольной и отдохнувшей. Будто ее сознание наконец дождалось утра и, снимая с себя ответственность за отсутствие сна, в благодарность затапливало мозг эндорфинами, а тело энергией. Но это лишь злая шутка. Внешние бодрость и активность черпали ресурс из внутренних запасов, которые потом окажется гораздо тяжелее восполнить простым сном.
Кире казалось, однажды она окажется перед бочкой, в которой жизненных сил плещется чуть на дне, а перед носом повиснет неоплаченный счет. Но она рассчитывала найти какой-то выход до того, как это случится.
– Я так понимаю, призывать тебя сесть за руль бессмысленно? – уточнил подполковник, снимая автомобиль с охраны. Солнце только выкатило на горизонт, раскрашивая небосвод в рассветный, нежный розовый цвет.
– Мужчины гораздо выносливее женщин, – отмахнулась Кира. – Бег за мамонтом на длинные дистанции еще не выветрился из генов. Женский организм гораздо сложнее организован психически, поэтому изматывается быстрее. Пещеру прибери, ягоды собери, еду на костре приготовь, детей не угробь. Многозадачность выматывает.
– Пещеру и костер заменил сервис отеля, тебе вон даже одежду погладили, а детей у тебя вроде нет. Так что нет тебе оправдания, – хмыкнул Самбуров.
– Я умею пользоваться инфраструктурой, – важно кивнула девушка и засмеялась. – А в качестве ребенка можно посчитать Юнку, а завтра еще Таня с Викой приедут.
Самбуров прищурился и уставился на Вергасову в зеркало заднего вида.
– Стекаетесь к месту шабаша? Причина сходки? – Пытливое выражение лица подполковника однозначно предупреждало – его не провести, лучше сразу сказать правду, но Кира проигнорировала голос разума.
– Зачем люди едут в Крым? Отдыхать, купаться, ходить в горы, пить вино…
– Угу, – кивнул Григорий.
Даже не заглянув ему в глаза за ответом, специалист по психопатологии не сомневалась, он не поверил ни единому слову.
Через час проплывающие мимо пейзажи перестали производить впечатление. Ни горы, ни бескрайние степи, ни волшебное небо не радовали взор. Кира могла думать только о еде. Желудок все яростней напоминал, что, кроме кофе и горсти витаминов, он сегодня ничего не получил.
– Ты сама отказалась от сосиски на заправке, – напомнил Самбуров.
– Тогда кроме голода у меня бы еще живот от булки сводило, – фыркнула Кира. – Ни в сосиске, ни в тесте нет полезных элементов. Организму нечего оттуда извлекать, и он по-прежнему будет испытывать голод. А в желудок больше ничего не влезет, потому что объем заполнен и полезного уже не хочется.
– Полезное голодание? Э-э?.. – Самбуров вскинул одну бровь. – Практикуешь?
– Голодание – нет, – отозвалась девушка. – Каннибализм давно хотела попробовать, – она клацнула на него зубами.
Самбуров заржал.
– Зависимая ты от комфорта женщина, Вергасова.
– Я и не скрываю! – проворчала Кира.
– Все! Почти приехали. В курортном поселке всегда есть ларек с чебуреками. – Самбуров вырулил на узкую петляющую между деревьев дорогу.
– Кафе с шашлыком, – поправила Кира.
– Видимо, ты не так уж и голодна. Нужно повозить тебя еще немного, потом еще немного, и тогда даже просто наполненный желудок покажется радостью, – засомневался Самбуров и получил от девушки убийственный взгляд.
Они ехали еще не меньше получаса, пока отдельные дома и гостиницы превратились в плотно застроенные улицы, а дорога уперлась в пляж поселка Приветное.
В мае Ялта не могла похвастаться обширным потоком туристов, а маленький поселок и вовсе пустовал. Местные жители лениво готовились к сезону – что-то убирали, подкрашивали, сколачивали и чистили. Собаки и кошки, развалившиеся на солнце, вяло перекатывались с боку на бок, вздыхали, напоминая, что, если кто-то хочет покормить и поиграть, они здесь.
Кира села в пластиковое кресло за стол, покрытый клеенкой. Не слишком торопясь, девочка лет пятнадцати, уже скопировавшая со взрослых коллег манеру ленивого пофигистичного поведения, но еще не научившаяся его менять, оценив платежеспособность посетителей по внешним признакам, принесла меню.
Кира перелистала страницы, предлагающие макароны по-флотски, котлету с картошкой, и сразу заказала свиную шею граммов восемьсот. При таком объеме на двоих ей точно будет достаточно. Самбуров еще добавил два летних салата без масла и лука. Киру не очень вдохновил пакетированный чай, но пришлось смириться. Самбуров выбрал лимонад.
Шашлык оказался неплохим. Пока они его ждали, Самбуров успел выяснить, где искать улицу Десантников, которая не отражалась ни в навигаторе, ни на карте, и дозвонился до патологоанатома.
– Браслетик на жертве был, – передал он Кире суть разговора. – Есть резиновые частицы желтого и коричневого цвета. И даже след на коже от самого браслета. Видимо, кандалы застегивали поверх, а срезали ленту, уже когда тело было мертвым. Остальное все как у первых двух жертв.
– Золотой туристический браслетик, – кивнула Кира, сытая, она сделалась гораздо приятнее в общении. – Ни разу не встречала коричневый. Это очень хороший признак. Редкий. Знать бы месторасположение ее отеля. Хотя бы примерно. Населенный пункт.
– Володя отзвониться должен. Жду.
Улицу Десантников они нашли, хоть и пришлось изрядно попетлять. Гравийные дороги сворачивали наугад, приводили к ненужным, незнакомым домам, тяжело тащили в гору, а то и вовсе заканчивались внезапно в кустах, загораживающих брошенный фундамент. Наконец табличка на доме «ул. Десантников» возвестила о том, что они на правильном пути, а в небольшом скоплении зданий рядом нашелся подходящий номер дома.
Игорь Дмитриевич оказался рослым, худощавым, интеллигентным на вид мужчиной. Седина подчеркивала светлую голубизну умных глаз, книга в руках привлекала внимание к длинным пальцам. Движения резкие и широкие, наверняка занимается спортом. Кира прикинула, сколько ему должно быть лет. Получалось, уже хорошо перевалило за семьдесят.
Казалось, звание и удостоверение Самбурова его не удивили, он просто обрадовался гостям. Кира отметила тщательно наведенную чистоту в доме, во дворе. Ухоженность во всем. Без лишних украшений, но тропинки выметенные, все доски прибитые, бордюры на клумбах и грядках ровные, горшки с цветами целые и одинаковые. Одежда чистая и выглаженная так тщательно, как может сделать только мужчина, у которого это дело никак не перейдет в обычную рутину, от которой хочется поскорее отвязаться. На чашках, которые мужчина поставил на стол, ни одной трещины или скола. Игорь Дмитриевич ловко справлялся с хозяйством и гордился этим. Женщина здесь не обитала. Кира не предложила помощи с чаем, показалось неуместным.
В хозяине и в окружавшем его интерьере явно читалось: Игорь Дмитриевич определился со своей жизнью до самого ее завершения. Он читал книги, размышлял, занимался собой, телом и духом, ухаживал за домом, садом, огородом. Он больше никуда не спешил, никуда не шел. Он выполнил свой долг перед жизнью, обществом, государством. Четкая, чистая и правильная картинка. Кира надула губы и прищурилась, прикидывая, с какой стороны ее лучше подковырнуть.
Григорий разговаривал с бывшим директором детского дома, задавая стандартные вопросы. Игорь Дмитриевич отвечал охотно. На открытом лице не читалось ни страха, ни настороженности, ни грамма лжи.
– Воспитанники часто навещают?
– Бывает, конечно. Но в основном все заняты своими делами, – улыбался мужчина. – Сейчас очень стремительные времена. Все идут вперед. Знаете знаменитое высказывание Макаренко: «Формы бытия свободного человеческого коллектива – движение вперед, форма смерти – остановка». На воспоминания, на сантименты, на эмоции времени нет – идем вперед.
– А правоохранительные органы, в связи с движением вперед ваших воспитанников, часто навещают? – ехидно поинтересовалась Кира.
Игорь Дмитриевич засмеялся, ничуть не обидевшись и не смутившись.
– Сейчас-то уж нет. Дела минувших дней, так сказать. У большей части моих воспитанников годы перевалили за возраст бунта и тревог. А вот по молодости регулярно навещали. Знаете, мудрость приходит со старостью, но даже если не приходит мудрость, то смирение придет обязательно. К определенному возрасту уже все складывается, так или иначе. Те, кто по кривой дорожке пошел, оказываются в одних, всем известных, местах, умирают от передоза или какой-то заразы. А те, кто занял достойное место в обществе, живут свою жизнь. Какие-то неординарные случаи, исключения не так часты.
– Обычно преподаватели помнят всех своих учеников. Вы же не только были директором, вы преподавали историю?
– Преподаватели врут, – он снова улыбнулся. – Всех не упомнишь, но многих. Да, некоторые истории достойны романов, если вы об этом.
– В восемьдесят седьмом году в феодосийском детском доме случился пожар, вы как раз директором были. Вы помните детей, которые тогда погибли?
– Помню. И взрослых тоже. Несчастный случай, унесший несколько жизней, или халатность, которую допустили чиновники, вовремя не отремонтировав здание. Пренебрежение жизнями тех, кого с рождения выбросили на обочину жизни, – голос звучал ровно, от глаз разбежались лучики печали, хмурая морщинка сожалений прорезала лоб.
Бывший директор детского дома не лгал, не сомневался, не испытывал чувства вины, если бы не одна деталь – чуть сильнее сомкнувшиеся челюсти. Ого! Директор злится. Спустя столько лет. На что?
– Несчастный случай? Или все-таки принесенная жертва во имя чего-то? – уточнила Кира с безмятежным выражением лица. – Жертва оправдала себя?
Мужчина не отреагировал, даже взирал спокойно. Но челюсти сжал еще крепче.
– Как оценить ценность жертв? Статистика безлика и безэмоциональна. На войне погибли сотни тысяч ради миллиона выживших, ради приобретения осознанности целой нации или страны. Болезнь, унесшая десятки тысяч жизней, это приобретенный иммунитет для всего коллектива. Здесь жертва оправдывает себя? Скорее всего. Но если на войне или из-за болезни погиб единственный родной и близкий человек, этого хватит, чтобы сделать жертву неоправданной, непомерной, жизнь разрушенной и существование бессмысленным.