– Ого! – присвистнул Самбуров. – Лихо закручивается! А про Монголина спросил?
– Да, Монголина женщина знает. Это бывший директор Тамары Сенежской, – продолжил Володя. – Но что точно там случилось, мать не знает. Почему они из Крыма сбежали? Говорит, бежали, будто Томке лава раскаленная пятки жгла. Еле дождались российский паспорт, когда в Крыму выдавать стали. Она конкретно кого-то боялась. Человека. Но кого, мать не знает.
– На работе что? – расспрашивал Самбуров дальше.
– Сдержанная, приветливая, исполнительная, – сообщил Володя. – Никаких нареканий. Но ни дружеских, ни, тем более, близких отношений ни с кем нет. Никогда не опаздывала, но и никогда не задерживалась. Говорят, всю себя ребенку посвятила. С матерью ее знакомы. Она звонила на общий номер регулярно. А вот с подругами интересней оказалось. Одна Селиванова Марина. Вторая, которая с ней в отпуск уехала, – Алиса Громова, дома находится, на работу ходит. Сразу все рассказала, потому что чувствует, что с Тамарой что-то случилось. Она на связь не выходит, и телефон отключен. Ну и мать Сенежской, ясно дело, уже звонила. Всем хвосты накрутила. Всех проститутками назвала и к ответу призвать пообещала. – Володя снова что-то перелистнул по ту сторону беспроводной линии. – Так. Со слов подруги. Пару месяцев назад у Тамары объявился бывший возлюбленный. Бывший, еще со времен Крыма. Чуть ли не любовь детства, юности и всех последующих времен. Тамаре в Ростове не погулять, потому что мать, как ястреб, за ней следит. Обе подруги уже замучились прикрывать, потому что Зоя Константиновна не гнушается проверками взрослой дочери и звонит, когда вздумается, и если что подозрительное, то и приехать может на раз– два. А тут хахаль устроился на лето в какой-то крымский отель работать, ну и с собой позвал. Тамара не устояла. Придумала эту историю с путевками, якобы Алиса уже купила, а Марину не отпускают с работы и больше поехать не с кем. Мать сдалась, проверив историю у подруги, и Тамара отправилась в Крым к любовнику. Но три дня назад мать потеряла связь с дочерью и подняла панику. Алиса во всем призналась. Раскаивается, переживает.
– Что про любовника знает? – Самбуров что-то прикидывал в уме.
– Да практически ничего, – хмыкнул Володя. – Сенежская его милым называла или сурком. «Сурок» – это прозвище с детства. Потому что… Сурки вдоль трассы автомобильной стоят или в поле и смотрят, не отрываясь, вдаль, а что под носом не видят. Любовник Сенежской тоже так делает, когда задумается или что-то решает, остановится, хоть посреди улицы, и стоит в одну точку смотрит. Мать прозвище «Сурок» тоже слышала, что друг детства подтверждает, но ни имени, ни фамилии его не знает. Говорит, у Тамары мужиков было как грязи. В ее порочном сердце навалом и сурков, и зябликов, и хорьков. Ни одного приличного. Вот только когда в Крыму жили, директор этот, Монголин, за ней вроде ухаживал, но она все профукала. Фотографии, которые она присылала с отдыха подруге и матери, я скинул.
– Спасибо, Володя, – Самбуров прервал звонок и передал телефон Кире. – Посмотри фотографии. Подозреваю, что для матери на фоне моря не определишь, Сочи или Крым. Может, подруге что-то интересное показала.
Кира полистала снимки.
– Ну матери да, море и море. Еще в бассейне есть, на шезлонге, тоже чтобы с ходу не определить, какой отель. А вот для подруги и набережную сфотографировала и название ресторана есть, и Золотые Ворота. Тамара отдыхала в Коктебеле. – Кира игриво посмотрела на Григория. – Это уже немало… А немало… Это почти много.
– Осталось отсмотреть все отели Коктебеля. – Самбуров не сводил с девушки взгляда, гадая, о чем она думает и что еще поведает. – Мы знаем, что на жертве был желто-коричневый резиновый браслет.
– Коричневые полотенца в отеле и система питания «все включено»… Это уже много, – заявила Вергасова. – Айда в Коктебель, там разберемся.
Девушка сладко потянулась.
– Вергасова! Ты не уляжешься спать! – возмутился Григорий. – Даже не думай! Я за рулем! В целях безопасности ты должна меня развлекать.
– С целью развлечения включи аудиокнигу! – фыркнула Кира.
Но уснуть мирным дневным сном ей помешал звонок Ани.
– Я нашла твою Асю! – радостно прощебетала девушка в трубку. Рядом с ней слышалась возня. – Во всяком случае, по фото похожи. Зорянина Анастасия Борисовна, тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года рождения, проживавшая в Москве.
– Проживавшая? – уточнила Кира. – А сейчас где проживает?
– Нигде не проживает. Пропала без вести десять лет назад. В Крыму, между прочем. Дело заведено. Тут результаты неудачного поиска. На фото, да, она. Но дело какое-то пустое. Даже отчета о затратах нет.
Кира чуть не взвилась под потолок машины.
– Подожди ты! Тихо, – прошипела Аня на кого-то, закрыв рукой трубку и хихикая.
– Анечка, ты мое солнце! Круто! Надо про нее найти все, что только можно. Где работала, училась, родителей, может, мужа. И она, скорее всего, усыновленный ребенок, должна была находиться в Севастопольском доме ребенка. Ее мать, Каляева Александра, умерла в родах… Да, передам. Ты золото, Аня! – закончила разговор Кира и, отключив телефон, повернулась к подполковнику. – Она влюбилась и, скорее всего, скоро выскочит замуж.
Самбуров нахмурился и неуверенно уточнил:
– Это она велела передать?
– Нет. Передать велела привет. А это я услышала по ее голосу, – засмеялась Кира. – Она нашла девушку с фотографии Монголина, и, скорее всего, это дочь Каляевой Аси. Они на одно лицо. – Кира потрясла фотографией, которую стащила у бывшего директора.
– И пропала она в Крыму, именно десять лет назад?
– Ага! – Кира сложила руки на груди и прищурилась.
– Ты думаешь, что пропажа этой девушки, побег Сенежской и Монголин как-то связаны?
– Да… – протянула Кира, не моргая глядя в сторону. Специалист по психопатологии погрузилась в раздумья.
– Я тоже так считаю. А почему ты думаешь, что Анька замуж выскочит? – вспомнил вдруг Григорий.
– Она сменила прическу, стиль в одежде, стала рассеянная и все время хихикает, – сказала Кира. – У нее учащенное дыхание и расширенные зрачки, когда она разговаривает с объектом любви.
– Он из нашего отдела? – Глаза Самбурова расширились, ноздри раздулись, он только не спросил: «Почему мне не доложили?»
Кира открыла глаза и вскинула одну бровь:
– Это не ты и не Володя.
Вывод напрашивался сам собой, потому что в их отделе мужчин больше не было. Но на лице Григория отразился активный мыслительный процесс.
– Разговаривает по телефону с объектом любви, – на всякий случай уточнила Кира. – Самбуров, ты проявляешь удивительную несообразительность, когда дело касается чувств.
– Ей нельзя замуж. От этого потом декрет случается.
– Какие удивительные познания в социальных процессах, – съязвила девушка. – Декрет от беременности случается. А она в свою очередь не от штампа в паспорте происходит, а от несколько другого времяпровождения… Я покажу тебе вечером.
– Что ты прикалываешься, Вергасова! Надо на законодательном уровне запретить уходить в декрет майорам МВД. Она мне самому нужна!
– Вот и женился бы. – Чтобы не засмеяться в голос, Кира прикусила губу.
– Не могу. Ты мне тоже нужна. А двоеженство незаконно.
– То есть ты готов пожертвовать своей свободой и телом, чтобы удерживать специалистов в отделе? – Кира уже веселилась вовсю. Обиженный и растерянный вид подполковника стоило запечатлеть на телефон.
– Нет, не готов. Я Вольцеву расскажу, чтобы он приказ ей выписал… нельзя сейчас замуж.
– Сильно на тебя самого приказ повлияет?
– Ты хочешь сказать, что она не послушается?
– Ты просто удивительный шовинист! У меня нет слов! Уровень уверенности – «бог»!
– От бога слышу, – огрызнулся Григорий. – И что ты хочешь сказать?
– Я хочу сказать, что у нее в крови коктейль из норэпинефрина, дофамина, окситоцина и фениэтиламина, чистая любовь в пробирке. Аню и так колбасит, куда ей до твоих запретов? Так что расслабься и получай удовольствие. Наверняка на свадьбу пригласит.
– Ученые уже столько времени изучают эту любовь! В пробирке вывели! А противоядие никак не придумают, – проворчал подполковник.
– Нельзя противоядие. Любовь – это комплексная эмоция. Механизм сходен со стрессом и болезнью. Но проявляется в каждом организме по-разному. У одного руки трясутся, другой потеет, у третьего расстройство желудка. Как изучать психоз совместно с диареей? Никак!
Самбуров покосился на нее недовольно и подозрительно, девушка удобно устраивалась в кресле.
Он сосредоточился на прохождении старого раздолбанного серпантина, шедшего вдоль линии побережья. Трасса «Таврида», красивым росчерком проведенная через полуостров, предлагала кратчайшее расстояние, ровное покрытие, безопасное движение в виде двух полос в каждую сторону, размашистые съезды, на которых можно скинуть скорость, и лишь пару заправок, как оазисы отдыха.
Трасса «Таврида» служила государственным интересам.
Серпантин, прижатый горами к морю, использовали местные жители горных и прибрежных поселков, иногда отдыхающие, чтобы перебраться в ближайшее местечко. Бесконечные витки дороги ремонтировали заплатками, а то и просто засыпали колдобины гравием. Края, сползающие в пропасть, укрепляли естественными насаждениями, проще говоря, держались они на насмерть сплетенных корнях столетних деревьев. Частенько приходилось разъезжаться поочередно или сползая колесом на обочину. Тихоход на серпантине собирал за собой длинную вереницу машин, и тогда приходилось останавливаться.
Но все недостатки таяли, словно зефирка в чашке какао, в сравнении с видами, которые открывались с дороги. Горы слоями, темными и внушительными, отсоединялись друг от друга, насаживали на свои пики низкое небо. Из туч и облаков вились веревочки тумана и спускались в море. Море блестело золотыми бликами и уводило взор за горизонт.
Красота захватывала дух. Невольно посещала мысль – разве могло появиться такое совершенное зрелище без участия кого-то всемогущего, имеющего сакральные знания о жизни, красоте и гармонии? Где та божественная рука?