Д-р Сторроу сообщил мне, что он недавно опубликовал свой метод и что я, вероятно, могу найти его книгу в библиотеке. Я настолько загорелся общением с этим человеком, что еще до следующей встречи прочитал весь его труд под названием «Введение в научную психиатрию» (1967).
Во время второй встречи д-р Сторроу попросил меня подробнее обрисовать мою историю. Я рассказал, что рос очень напряженным, нервозным мальчиком, мучимым своей сверхчувствительностью к звуку. Даже легкое посвистывание носом, издаваемое человеком, приводило меня в состояние отчаяния. Моя мама страдала этим же и однажды сказала, что чуть не умерла, поняв, что в этом я похож на нее.
Нередко мама так остро реагировала на звуки еды, что бежала из-за стола в ванную, где ее рвало. В результате отец был настолько озабочен своим поведением за едой, что производил еще больше шума. У него начинало течь из носа, и в процессе еды он втягивал им воздух. Я подозревал, что иногда он делал это нарочно. Я подозревал, что все делают это нарочно.
Мама постоянно пыталась расслабиться, но преуспела только в том, что могла сидеть неподвижно, как статуя. Я чувствовал ее напряжение, когда она присутствовала в комнате, и сам начинал напрягаться. Я нервничал, видя, как поднимается ее грудь при дыхании, и старался, чтобы моя грудь двигалась незаметно. Я прилагал усилия к тому, чтобы мое дыхание было беззвучным. Я вообще едва дышал. Такова была у меня семейная жизнь.
Когда мне было около двенадцати лет, я перестал есть за общим столом и брал тарелку в свою комнату. После этого я никогда не ел вместе со всеми, за исключением тех случаев, когда у нас были гости или праздник. Тогда приходилось соблюдать общепринятые правила. В лагере бойскаутов я спал, заткнув пальцами уши. Невозможно было отделиться во время еды, но в мой желудок все ложилось комом. В детстве у меня всегда был плохой желудок, и врач говорил, что нужно есть поменьше жареного. О моих «нервах» он не упоминал. Что ты скажешь нервному родителю, у которого нервный ребенок? В маленьком городке Вандейлии (Иллинойс) в котором мы жили, не было психолога.
Естественно, у меня были проблемы в школе, когда другие ребята пользовались жвачкой и сопели носом. Я мог определить, насколько чист чей-то нос, на другом конце комнаты. Мне оставалось только незаметно держать в одном ухе палец. Позднее, когда я поступил в колледж, храпение моих товарищей по комнате сводило меня с ума, и я перестал с ними разговаривать. Еще позднее, когда я покинул колледж и стал работать в береговой охране, я ночью засовывал в уши свернутую салфетку клинекс, а на голову клал подушку. Затем что-то подвигло меня заняться настройкой пианино, что давало возможность применить мою сверхчувствительность к звуку, но это принесло мне еще больше неприятностей. Настраивая музыкальный инструмент, вы должны прислушиваться к тончайшей гармонии, а ее ничего не стоит заглушить. Это была бесконечная борьба с лающими собаками, стиральными машинами, газонокосилками, телевизорами и шумными детьми.
Я закончил мою краткую биографию, поведав д-ру Сторроу о том, как я недавно обедал в ресторане и настолько вышел из себя из-за звуков, издаваемых людьми за едой, что ушел, не закончив обеда. Он выслушал меня и задал еще несколько вопросов, а потом сказал, что хотел бы облегчить мое состояние с помощью упражнений по релаксации. Он также хотел подготовить меня к гипнозу, который, как он надеялся, должен избавить меня от ненужного нервного напряжения и высветить глубоко спрятанные ощущения, касающиеся ситуаций и людей. Сторроу объяснил, что его методы основаны главным образом на постепенном восстановлении душевного равновесия – терапии, разработанной южноафриканским психиатром по имени Джозеф Волп.
Он предложил мне начать наблюдать за своими ощущениями в процессе общения и приступить к упражнениям на релаксацию по маленькой голубой брошюре, которую он мне вручил. Я очень стремился выполнять процедуру релаксации и был в восторге, когда обнаружил, что она прекрасно работает с самого начала. Некоторые занятия были настолько удачны, что я мог бы заснуть в середине упражнения.
Пока я посещал д-ра Сторроу, я все время вел дневник. Он у меня сохранился – семь заполненных тетрадей. После моего третьего сеанса, 26 сентября 1968 года, я сделал заметку об этом замечательном событии, каждая деталь которого четко запечатлелась в моей памяти.
«Ну и день у меня был! Сторроу, к моему величайшему удивлению, меня загипнотизировал. Совершенно удивительный опыт! Как бы остаешься в сознании, а не спишь и не находишься в трансе, как обычно описывают гипноз. Я бы сказал, что мог остановить процесс в любой момент по своему желанию, особенно во время индукции. По его словам, результат зависит от того, насколько хорошо я сконцентрируюсь. Видимо, действительно, это вопрос реакции и сотрудничества. Все получилось, потому что я хотел, чтобы на меня гипноз подействовал.
Во-первых, он обратил мое внимание на спиральный рисунок, изображенный на карточке, и пока я на него смотрел, он предложил мне приступить к релаксации. Мы начали с кончиков пальцев моей правой руки, затем постепенно поднялись к плечу. Потом мы работали над моей левой рукой, сегмент за сегментом, потом над правой ногой, по очереди расслабляя каждый участок. Тем временем он говорил, что скоро у меня глаза закроются и я усну. Очень скоро мои веки отяжелели и действительно закрылись. Он сразу же стал работать над моим телом в целом, убеждал, что с каждым вздохом я буду испытывать все большую тяжесть в теле и чувствовать себя все более расслабленным. Я на самом деле очень расслабился, чтобы не сказать больше, сам я никогда не мог достигнуть такой релаксации.
Затем он предложил мне представить себе, что я иду в тот ресторан, где испытал такое раздражение от звуков, сопровождающих еду. Нужно было воспроизвести ситуацию как можно более живо. Я должен был представить, что я сижу в углу и наблюдаю за всем происходящим. Он сказал, что, пока я изучаю меню, кто-то потягивает кофе. Я тут же почувствовал, как начинаю напрягаться. Он предложил сосредоточить внимание на звуках и воссоздать все детали, которые я мог представить себе, в своем воображении. Во время этого «сна» напряжение резко возросло в моих запястьях, предплечьях и пальцах. Верхняя часть бедер стала такой тугой, что они начали неметь и подергиваться. Невообразимо сильно стиснуло грудь, желудок, лицо, руки и верхнюю часть ног. Я не мог поверить, что все произошло так быстро.
Затем я должен был себе представить, что кто-то на рядом стоящем стуле жует и чавкает. Потом я услышал, что кто-то за мной при каждом глотке скребет вилкой по зубам. Напряжение сразу же увеличилось и быстро перешло в боль в левом запястье и левой ноге. Я закричал: «Нет! Нет!» Я не желал больше чувствовать напряжение и боль, но он держал меня в этом сне. Напряжение было невероятно сильным, но в какой-то момент я начал смеяться. Он спросил, почему я смеюсь. Я сказал, что не верю в возможность случившегося со мной. У меня были серьезные сомнения даже в том, что я могу поддаться гипнозу. Он предложил мне удерживаться в созданной ситуации и продолжать следить за своими физическими ощущениями очень внимательно.
А через несколько минут случилось самое удивительное. Напряжение внезапно ослабло почти наполовину – совершенно само по себе. После того как я посидел в этом состоянии еще несколько минут, я понял, что могу избавиться от него до конца. И я это сделал! Он попросил меня указать тот момент, когда напряжение спало до нуля. Он сказал, что сцена в ресторане теперь исчезает и все звуки тают. Я опять испытывал тяжесть, как будто был куском свинца. Я дал ему понять, что снова расслабился. Он сказал, что теперь я буду себя чувствовать лучше, чем раньше, и разбудил меня на счет пять».
В тот день я ушел из кабинета Сторроу, не чувствуя под собой ног, и весь день был расслабленным, как будто все еще находился под гипнозом. День был удивительно продуктивным: я зашел в церковь, я настраивал пианино и занимался тем, о чем раньше и подумать не мог. Конечно, глубокая релаксация потом прошла, и я отправился спать тем вечером чрезвычайно напряженным. Я попытался контролировать свое состояние, но не смог. Всю ночь меня мучили диарея и рвота. Казалось, я вычищал все, что накопилось в моей жизни до этого.
В течение 18 месяцев я работал с д-ром Сторроу, и у нас было много таких же сеансов гипноза и постепенного восстановления нормального психического состояния, и я узнал, что нервное напряжение – не такая уж ужасная беда. Я начал понимать, что могу с ним справиться, и начал нащупывать путь к этому. В это время я сыграл несколько ролей в «Стьюдио Плэйерс». И я встретил девушку. Наполовину сицилианка, наполовину скандинавка, она была самой красивой из всех девушек, которых я когда-нибудь видел. Она перевернула мир вокруг меня, и очень скоро мы поженились. Я все еще не понял точно, кем я хочу быть, и, чтобы не терять времени, отправился обратно учиться. Наконец, я получил диплом, на этот раз с двойной профессией – специалиста по психологии и по театроведению!
Вскоре после окончания моей терапии родилась наша первая дочь, и мне нужно было остепениться и зарабатывать деньги. Я снова занялся настройкой и ремонтом пианино, но уже испытывал гораздо меньше раздражения. После того как я получил диплом, моя одержимость театром угасла, но к тому времени я играл гораздо более подходящую роль – роль мужа, отца и кормильца семьи.
Я начал осознавать, что всегда вкладывал в работу с пианино слишком много сил. Я старался быть лучше, чем нужно. Думаю, я никогда не понимал, какого огромного напряжения это мне стоит. Зная теперь многое о мышечном напряжении, я также усвоил тот факт, что настройка пианино и вообще любая работа с ним требует напряженных поз. Я и здесь переусердствовал, сгибаясь больше, чем надо, и увеличивая этим и без того избыточное напряжение. Может быть, поэтому я стремился покинуть свой бизнес. Я думаю, что актерская игра привлекала меня тем, что давала возможность в какой-то мере снять это напряжение. Однако мое умение расслабляться уменьшало трудности работы с пианино. Я начал испытывать удовлетворение от нее, причем не последнее удовольствие мне доставляли очень неплохие деньги.