— Я рассказал вам историю моего членства, — вздохнул Шеймус, — АМО — хорошие друзья и честные враги.
— Надо вступать, — сказал Дэниел. — Это имеет смысл. И учителя мне рано или поздно понадобятся.
Эннели зажмурилась и тотчас открыла глаза.
— Записывайте нас, — сказала она Элмо.
— Есть, — кивнул тот. — А сейчас я попрошу вас прогуляться по кораблю, мне надо кое-что обсудить с мистером Мэллоем. Вам, конечно, известно, что неведение зачастую лучшая защита.
— А разве не знание? — спросил Дэниел.
— Смотря в каком случае, — пробурчал Элмо и через секунду добавил: — Наши учителя тебя полюбят, как пить дать.
Взволнованный этим замечанием, Дэниел выбрался из-за стола и пошел за матерью на палубу. Когда они отошли подальше, Элмо сказал:
— Вечером поезд до Детройта, потом автобусом через границу, и до лучших времен отсидишься в Монреале. Тут такая заварилась каша! Твой чокнутый профессор так и не объявился. Машина, которую ты ему оставил, стоит нетронутая. Скорее всего, старик лежит где-нибудь в сточной канаве или болтается по окрестностям и беседует с птицами — это все, что мы можем сказать, а ведь АМО славится умением выяснять такие вещи.
— Ну да, — кивнул Шеймус.
— Если он найдется, живой или мертвый, ситуация станет значительно проще.
— Понимаю. Я уже все рассказал о том, где его оставил.
Элмо пожевал сигару.
— Куда его могло понести… какие соображения?
— Дальше по дороге, наверное. Теряюсь в догадках.
— Да уж, — сплюнул Элмо, — замечательно! Не хватало еще возиться с каким-нибудь долбаным НЛО. Такое впечатление, что он прямо космический агент.
Шеймус сложил руки на карточном столе, накрыв ладонью руку в перчатке.
— Какие планы насчет меня?
— Вольта хотел бы немного подумать, прикинуть, сколько времени и денег потребуется, чтобы и дальше тебя поддерживать.
— Деньги у меня есть. Я охотно верну долг с процентами, как только смогу до них добраться.
— Это было бы честно, но никто на тебя не давит. Вольта сейчас больше заинтересован в сотрудничестве с тобой. Он просил тебя подумать о почетной опеке и поддержке на пару лет. Мне нужно твое слово, обещание, что ты не сбежишь. Не хочешь, иди прямо сейчас на все четыре стороны, вот тебе машина и две штуки баксов, точно так же, как девушке.
— Девушке вы предложили четыре, — поправил Шеймус.
— У нее пацан на руках.
— Дельный аргумент, — кивнул Шеймус. — На друзьях нельзя экономить.
— Угу. Особенно когда впутал их в такую передрягу.
— Если бы я не был на сто процентов уверен, что мне просто не повезло, что охранник тогда на химическом заводе вышел покурить случайно, я подумал бы — это Вольта нашел способ помешать мне довести дело до конца.
— Не знаю, не знаю. По-моему, ты сам его провалил без всякой посторонней помощи. Никаких других данных пока нет.
— Тогда сажайте меня в поезд, когда-нибудь я снова попробую.
— И еще одно, — шевельнул сигарой Элмо. — Перчатку придется снять.
— Она не снимается. Может, сделать протез?
— Как хочешь.
Шеймус поднял руку в перчатке.
— Можно отрезать ее по локоть.
— Как хочешь, — повторил Элмо.
— Кстати о провалах. Вы знаете, как они добрались до ранчо?
— Угу.
— Пилот раскололся?
— Угу. В Нашвилльском аэропорте вас чуть не схватили за хвост. Записали номер самолета, потом кто-то видел его в Денвере. Несколько дней им пришлось повозиться, но в конце концов в Портленде его посадили. И выбили все что надо.
— Мне горько это слышать, — сказал Шеймус.
— Не горше, чем ему самому. Парень любил летать, но ходить ему тоже очень нравилось.
— Черт подери! — Шеймус грохнул по столу рукой в перчатке. — Не трави душу, ему этим все равно не поможешь. Если вам не нравятся мои поступки, чего вы вообще со мной связывались? Зачем отправили к Джейкобу Хинду? Зачем поддерживали мои исследования?
— Э-ээ, — развел руками Элмо. — Почему мы тебе помогаем, а? Я тебе скажу, почему — потому что мы все делаем ошибки.
— Попытка украсть уран — не ошибка. Мне просто не повезло.
— Шеймус, ты не с тем разговариваешь. Я что, похож на дискуссионный клуб? Мое дело — отправить тебя куда надо. В Монреале у тебя будет куча времени отделить мух от котлет. А сейчас надо действовать быстро.
— Хорошо, — сказал Шеймус, — пошли.
Эннели с Дэниелом они нашли у старого рулевого колеса — оба восхищенно его рассматривали.
— Ну, все? — спросила Эннели. Вид у Шеймуса был не самый счастливый.
— Да, все, — отозвался Элмо.
— Куда теперь?
— Вы с Дэниелом уже на месте.
— То есть в Дубьюке?
— Нет, именно здесь, — толстый палец показал на палубу. — Мы хотели бы, чтобы вы взялись за реставрацию «Батон-Руж» и вернули ей былое великолепие. Все работы в сухом доке уже закончены, осталась только внешняя отделка. Вот вам для начала четыре штуки. Когда деньги кончатся, позвоните Дейву Джаспарсу, скажите, что вам нужен номер счета исторической реставрации, у него такой есть. Джаспарс — ваш здешний связной. Все вопросы к нему.
— Эй, — воскликнула Эннели, — а что именно мы должны сделать? И вообще, как мы это сделаем, по-вашему? Нам случалось пилить доски и забивать гвозди, но это все были деревенские постройки, мы ничего не понимаем в реставрации! А цвет, а интерьер? То есть как…
Элмо жестом прервал ее.
— Сами разберетесь. Дураков в АМО не берут.
— А можно жить прямо на борту? — Дэниел был в восторге от такой перспективы.
— В принципе можно, хотя не обязательно. Шеймус, надо рвать когти.
Эннели с Шеймусом горячо обнялись на прощанье.
— Золото не ржавеет, — прошептал он ей на ухо. — Мы обязательно увидимся.
— Слова, слова, — прошептала Эннели и крепко сжала его в объятиях, стараясь не заплакать.
Шеймус пожал Дэниелу руку и пошел вслед за Элмо к началу пристани. Эннели смотрела им вслед, пока оба не скрылись из виду. Когда она наконец обернулась к сыну, тот стоял, облокотившись о бортик, и глядел на серую воду Миссисипи. Эннели обняла его.
— Ну? Что ты думаешь?
Дэниел не отрывал глаз от бегущей воды.
— Она точно такая, как писал Марк Твен. И прекрасная, и уродливая.
Реставрация «Сити Батон-Руж» потребовала пятьдесят две тысячи долларов и почти два года. Для Дэниела время шло быстро. Закончив красить одну из сорока кают или надраивать песком трап, он неизменно зарывался в книгу, любую книгу о речных судах — об их истории, устройстве, обстановке. Глядя на старые черно-белые фото «Натчез», «Гранд Репаблик», «Роберт Э. Ли», «Мэри Пауэлл», он восхищался их изяществом и мощью. Дэниел читал о грандиозных речных гонках, жутких кораблекрушениях, забавных случаях и легендах большой реки, об отважных капитанах, ловких мошенниках и веселых пьяных матросах. Вечером, выбирая рыбу из перемета, он представлял себе свистки и звон склянок на пароходах-призраках, проплывающих в тумане у пристани. Каждая крупица знания, каждое новое чувство, навеянное рекой, укрепляло и взращивало в нем уважение к повседневной работе на «Сити Батон-Руж».
А для Эннели время текло так же вяло и медленно, как Миссисипи за бортом. Постепенное преображение парохода, которым был так увлечен Дэниел, гораздо меньше занимало ее. Работа была интересной, творческой и благодарной, но не вызывала такого трепета, как бегство из «Четырех Двоек», как перчатка Шеймуса на хребте.
Когда им требовались деньги на материал или инструменты, она звонила Дейву Джаспарсу. В первый раз он объяснил ей, что в местном отделении Первого национального банка заведен счет на имя Мейбеллин Уайетт. Теперь Эннели стала овдовевшей дочерью Дж. С. Оллсопа, крупнейшего производителя тростникового сахара в Луизиане и прежнего хозяина «Сити Батон-Руж», его пристани и сорока акров прилегающей береговой земли — все это она недавно унаследовала после безвременной кончины отца в новоорлеанском борделе. Высоким, почти женским голосом Дейв Джаспарс сообщил ей, что пароход будет использоваться как центр связи и лишь изредка — для больших собраний. К огромному разочарованию Дэниела, паровой двигатель решено было не ремонтировать и не менять. «Сити Батон-Руж» так и останется на приколе.
За все время работы у Джаспарса ни разу не возникло вопросов к стилю, цвету или сумме расходов. На каждый звонок с новой просьбой о деньгах следовало немедленное пополнение счета, и никаких разговоров о технической стороне дела. Самого Джаспарса Эннели с Дэниелом ни разу не видели. Никто из АМО не проверял их работу. Заходили только случайно шедшие мимо портовые обитатели (которых Дэниел всегда приглашал на обед и отпускал только после обстоятельного интеллектуального вымогательства — въедливых расспросов о речном деле) и рабочие, нанятые для особых ремонтных дел. Дэниел, предпочитавший дровяное отопление и старинные масляные люстры, с отвращением смотрел на электрические кабели и генераторы в машинном отделении.
Эннели надеялась, что к двенадцатому дню рождения Дэниела реставрацию удастся завершить, но когда подошел март, они только начали красить большую столовую. Утром Эннели вручила сыну подарок, отличный телескоп, и после праздничного ужина они вынесли его на палубу — взглянуть на зимние созвездия. Промозглый мартовский ветер скоро загнал их обратно в капитанскую столовую, где они обычно ели. Дэниел сел во главе стола, а Эннели нырнула в камбуз и тут же вернулась с именинным пирогом, на котором горели двенадцать свечей. Она поставила его перед сыном, напевая «С днем рождения тебя». Глаза мальчика поблескивали в свете свечей.
— Не забудь загадать желание, — напомнила Эннели.
Дэниел подумал секунду, глубоко вздохнул и задул все свечи кроме одной, той, что в центре. Эннели тут же погасила ее пальцами.
— Наверно, желание не сбудется, — вздохнул именинник. Жалобные нотки редко звучали у него в голосе, и сейчас Эннели не знала, как поднять внезапно упавшее настроение. — Знаешь, что я загадал? Я хочу узнать, кто был мой отец.