Мнение приверженцев обряда Пейотля отличается от этой сочувственной установки. Они используют Вакджункагу и его цикл в качестве инструмента некой морали. Было бы ошибкой предполагать, что такое отношение является совершенно новым. Оно существовало задолго до основания обряда Пейотля. Точка зрения адептов обряда лучше всего выражается в следующей проповеди:
«Старики часто говорят нам о Вакджункаге. Однако мы никогда не знаем, что они имеют в виду[202]. Они рассказывают нам, как однажды, завернувшись в енотовое одеяло, он пошел туда, где танцевало много людей. Там он танцевал до вечера, а потом остановился и огляделся. Вокруг никого не было. И тут он понял, что принимал за танцующих людей шум ветра в тростниках.
Так и мы, виннебаго. Мы танцуем и устраиваем много шума, но все кончается ничем.
Однажды, когда Вакджункага шел к устью реки, он увидел на противоположной стороне человека в черном. Он стоял и указывал на него пальцем. Вакджункага заговорил с человеком, но тот ничего не ответил. Тогда он заговорил с ним снова и опять не получил ответа. Наконец он разозлился и закричал:
— Смотри же! Я могу делать то же, что и ты!
Он оделся в черное и, вытянув руку по направлению к человеку на той стороне, стал указывать на него пальцем. Так они простояли весь день. К вечеру, когда он, как и в прошлый раз, посмотрел вокруг, он заметил, что человек, который указывал на него пальцем, на самом деле был пнем.
— Вот тебе на! Что же я весь день делал? Надо было посмотреть, прежде чем делать глупости! Не зря люди называют меня Глупцом!
Как-то Вакджункага шел своей дорогой с поклажей на спине. Вдруг кто-то окликнул его:
— Послушай, мы хотим спеть для тебя.
— Хорошо, — сказал он. — Я несу песни на своей спине, и если вы хотите танцевать, то постройте для меня большой дом и оставьте для входа маленькое отверстие.
Когда дом был готов, все зашли в него, и Вакджункага за ними. Те, кто говорил с ним, были птицы. Он велел им во время танца закрыть глаза и не открывать их, иначе глаза станут красными. Каждый раз, когда мимо Вакджункаги танцуя проходила жирная птица, он душил ее. Если при этом она начинала громко кричать, он говорил:
— Так, здорово! Еще!
Через некоторое время одна из птиц начала подозревать что-то неладное, слегка приоткрыла глаза и увидела, что Вакджункага хватает и убивает танцующих птиц, сворачивая им шеи. Она закричала:
— Спасайтесь кто может, пока не поздно! Он убивает нас!
Прокричав это, она вылетела через отверстие в крыше.
Вакджункага собрал убитых птиц и зажарил их. Однако ему не удалось попробовать ни кусочка, потому что у него все мясо украли.
Так и мы, виннебаго. Нам нравится все запретное. Мы говорим, что нам нравится Знахарский Обряд. Мы считаем, что он очень хорош, и при этом держим его в секрете, скрываем его от людей. Мы предписываем членам общества ничего не говорить о нем до скончания века. И поэтому они боятся говорить о нем. Мы, виннебаго — птицы, а Вакджункага — Сатана.
Однажды, когда Вакджункага шел по дороге, кто-то заговорил с ним. Он вслушался, и разобрал такие слова:
— Кто меня съест, будет испражняться.
Вакджункага подошел к тому, кто говорил, и спросил:
— Как твое имя?
— Меня зовут Тот-кто-пускает-ветры.
Вакджункага не поверил ему и съел его (это был куст).
Вскоре он пустил ветры. Это его рассмешило.
— Ах, так вот что все это значит!
Когда же он двинулся дальше, дела его стали плохи, и ему стоило большого труда добраться до дома.
Так и мы, виннебаго. Мы странствуем по этой земле всю жизнь, а потом, когда кто-нибудь из нас пробует то, что лишает его сознания[203], мы смотрим на эту вещь с подозрением, только когда приходим в себя...»
Здесь перед нами одновременно и славный герой, и дьявол-искуситель. Сатану виннебаго называют Херешгуина. Это великий злой дух, который существовал с начала времен, такой же древний, как Творец Земли. Он всегда отрицает то, что создано Творцом Земли. Согласно одной из этимологий, его имя означает «Тот-в-чьем-существовании-сомневаются». Неудивительно, что члены полухристианского обряда Пейотля отождествляют с ним Вакджункагу.
Такое подчеркивание явно отрицательных сторон Вакджункаги имеет очень древние корни. Мы обнаруживаем его у дакота-сиу и у понка. Не менее древней является интерпретация его характера и его положительной деятельности (об этом я говорил выше), которая находит наиболее яркое выражение в очень древнем мифе о Двух мальчиках[204]. В этом мифе он активно помогает Кролику получить особые способности, которые в итоге должны помочь одному из великих духов в победе над его врагом. Здесь Вакджункага, обращаясь к Творцу Земли, говорит такие слова:
«Отец, то, чего мы так сильно желали, ты дал нам, не усомнившись в своем решении ни на миг. Мой друг Кролик — вот кто проследит, чтобы все, что мы задумали, непременно свершилось. Он — единственный, кто может это сделать. Все духи того дома, из которого мы пришли, беспрекословно подчиняются ему, потому что у него хорошие мысли. Он уже помог людям, он поможет и духам».
На эти слова Вакджункаги Творец Земли отвечает так:
«Перворожденный, ты древнее всех, кого я создал. Я создал тебя добрым, я создал тебя священным. Я послал тебя на землю, чтобы ты оставался там, а люди слушали бы тебя, почитали тебя и подчинялись твоей воле. Я послал тебя, чтобы ты мог научить их, как сделать жизнь легкой и счастливой. Вот для чего я создал тебя. В том, что случилось с тобой, когда ты попал на землю, ты виноват сам. Твои же собственные действия, твое поведение стали причиной того, что ты превратился в посмешище. Все только и делают, что используют тебя и потешаются над тобой — даже самые крохотные насекомые. Как же теперь ты можешь делать образцом для подражания Кролика, который действительно исполнил все, что я велел ему? Тебе были даны величайшие способности, а ты пренебрег моим творением. Ты не исполнил ничего из того, что я поручил тебе. Ты, и только ты виноват в том, что люди прозвали тебя Глупцом. Я создал тебя для дел, подобных тем, что свершил Кролик. Я не создавал тебя для того, чтобы ты портил мое творение».
Это явное замешательство высшего божества виннебаго перед поступками Вакджункаги и их причинами и то, что он снимает с себя всякую ответственность за них — не следует упускать из виду.
VII ЦИКЛ О ВАКДЖУНКАГЕ КАК САТИРА
То, что создатели цикла о Вакджункаге в его нынешней форме, кроме всего прочего, хотели сочинить сатиру на человека и на общество виннебаго, не вызывает у меня ни малейпно сомнения. Никак иначе мы не могли бы объяснить включение одних эпизодов и очень своеобразное расширение других. И действительно, только если мы примем во внимание этот сознательный элемент юмора и сатиры и согласимся с тем, что он привнесен в повествование намеренно, мы сможем правильно понять смысл некоторых эпизодов. Чтобы природа этого юмора виннебаго и сатиры на общественные порядки сделалась для нас яснее, лучше всего было бы вновь просмотреть весь сюжет и выявить те стороны культуры, на которые направлены сатирические выпады. Сатира же на человеческую глупость и слабость, думаю, вообще не требует пояснений.
Если считать двойной парадокс наивысшей формой юмора, трудно найти сцену, где он использовался бы искуснее, чем в первой сцене цикла. Вождь племени, тот, кто по определению не может возглавлять военный поход, приглашает людей на пир связки воина, и хотя всем известно, что он не может вступать на тропу войны, все являются на пир, ведь вождю нужно подчиняться. Вождь уходит прямо посреди церемонии, и через некоторое время гости обнаруживают его совокупляющимся с женщиной, то есть нарушающим строжайшее табу для человека, который собирается встать во главе военного отряда. В конце концов он выступает в поход, но вскоре уничтожает связку воина — самое священное, что есть у виннебаго.
Ни в одном из известных североамериканских мифов о Трикстере мы не находим сцены, подобной этой. Для чего она служит? Чтобы показать, насколько зол Вакджункага? Но виннебаго никогда не изображают его злым. Или нужно рассматривать этот эпизод как входящий в более древнюю версию цикла, в которой он изображается как нарушитель табу, уничтожающий святая святых? Для последнего предположения, по всей видимости, мало оснований. То, с чем мы здесь сталкиваемся, можно считать своего рода эквивалентом полурелигиозных средневековых представлений, участники которых чувствовали, что им не может быть нанесен вред, и не боялись обвинений в святотатстве или в высмеивании традиционного порядка. В конце концов, они всегда могут сослаться на то, что на самом деле речь идет не о ком-то другом, а о Вакджункаге и о делах далекого прошлого, которое никогда не повторится. Иными словами, перед нами — своего рода отдушина для выхода протеста, несогласия со многими, часто тягостными обязанностями, связанными с социальным порядком виннебаго, их религией и ритуалами. Первобытные люди мудро изобрели множество таких отдушин.
Следующий очевидный образец сатиры — эпизод 15, где Вакджункага восклицает: «Ага! Ага! Вожди развернули свое знамя! Люди, должно быть, устраивают великий пир!» Знамя, как мы знаем, не что иное, как восставший пенис Вакджункаги с развевающимся на его конце одеялом. Сатира здесь направлена на один из наиболее важных праздников виннебаго, который устраивается вождем племени раз в году. На этом празднике вождь поднимает символ своей власти — длинный изогнутый шест, украшенный перьями. Во время праздника он обязан произносить длинные речи, убеждая свой народ жить согласно идеалам общества виннебаго.
Немного более мягкой, но при этом все же легко распознаваемой является пародия на ритуальное соревнование в быстрой еде между кланами Птицы Грома и Медведя во время обряда связки воина (эпизод 36). Эта сатира имеет двойную подоплеку. В соответствии с мифом о происхождении клака Птицы Грома вп