ругой бок, натянула одеяло на голову, решив, что нужно заснуть во что бы то ни стало, иначе замучают мысли и страхи. В тишине отчётливо слышалось, как капли дождя дробно стучат по стеклу, словно тысячи микроскопических летающих барабанщиков ловко работали микроскопическими барабанными палочками. Что-то звякнуло, будто где-то разбили стекло. Я села на кровати, прислушалась. Тишина и дождь. Выпитый чай настойчиво потребовал выхода, я встала, накинула халат и отправилась в пункт назначения. Когда, управившись с делами, собиралась выходить из ванной комнаты, показалось, что где-то внизу что-то стукнуло. Замерла, прислушиваясь. Шуршание капель дождя по крыше, скрип и звук шагов, почти отчетливый. Я могла поклясться, что это не было слуховой галлюцинацией — по дому кто-то ходил. Джеймс! Кто же еще это мог быть, если не Джеймс?
Я открыла дверь и шагнула в коридор… в следующую секунду по законам жанра следовало бы завизжать, но я лишь хрипло булькнула, осипнув от страха — пока я размышляла, посетитель поднялся на мансарду и стоял передо мной во всей красе. Мы замерли в унисон, как две статуи. Человек был мне незнаком, даже не разглядывая его лицо, в росте я ошибиться не могла — Джеймс Монтгомери был мужчиной видным, не ниже метра восьмидесяти, этот же едва дотягивал до среднего.
— Кто вы? — шёпотом спросила я. — Что вы здесь делаете?
Вопрос повис в воздухе, да и был задан по-русски. Человек ничего не ответил, резко развернулся и ринулся вниз по лестнице, а я кинулась в комнату, закрылась на задвижку и села на кровать, задыхаясь, прижав ладони к щекам. Так сидела я долго, пока не окоченела. Дом затих, то ли пришелец улегся спать, то ли ушёл тем же путем, что и пришёл. Я забралась в постель, упаковавшись одеялом, как в детстве, когда казалось, что под одеялом самое безопасное место — главное, укрыться с головой, — долго лежала, стараясь успокоиться, и в конце концов задремала.
Проснулась, когда закончился дождь, небо посветлело, размыто глядя сверху сквозь мокрое стекло. По утрам и последний трус становится отважным, видимо, уход ночи, полной страхов и тёмных углов, и приход дня, обещающего несколько светлых часов, провоцируют некую химическую реакцию, дающую чувство защищённости. Я открыла дверь и выглянула в коридор. В доме было тихо и холодно. Прошла на цыпочках к лестнице, глянула вниз, словно могла кого-то увидеть. Утро, тишина и покой дома, звуки жизни снаружи вернули силы.
Через полчаса, полностью экипированная, осторожно спустилась вниз. На первом этаже гулял ветер, тянуло холодом из кухни. Нужно включить отопление, хотя бы на короткое время. Проверила входную дверь, она была заперта на защёлку так же, как вчера. На коврике в прихожей лежала толстая свёрнутая газета и пара писем в длинных конвертах — утренняя почта. Положив корреспонденцию на столик, зашла на кухню и тотчас поняла, каким образом ночной гость попал в дом. Французское окно было распахнуто настежь, приглашая любого, кто захотел бы побывать здесь. Вчера оно было закрыто, но заперто ли? Я подошла ближе и обнаружила разбитое стекло, осколки его лежали на полу. Вот что звякнуло ночью! Видимо, посетитель разбил стекло и, просунув руку, открыл задвижку. Вышла в сад — дождь, разумеется, смыл все следы, но следов я не заметила и в доме. Неужели ночной гость снимал обувь?
Как можно жить в доме со стеклянными дверями? Как вообще можно жить в этом чужом доме? Нужно бежать отсюда, уезжать. Но я не могу уехать… Инспектор! Вот что мне нужно сделать — позвонить в полицию и сообщить, что мне очень не понравилось ночное посещение дома и разбитое стекло. Я заперла французское окно, собрала и выбросила осколки, спустила жалюзи, чтобы хоть как-то перекрыть поток холодного воздуха с улицы, и кинулась искать «визитку» инспектора, которая нашлась на столике в прихожей среди старых и новых писем. Пройтись по дому, проверить, все ли на месте? Хотя, откуда я знаю, где и что должно быть на месте. Дождаться миссис Хоуп, возможно, она разберется. Изучив цифры на листке с координатами инспектора Нейтана, я набрала номер, сомневаясь, является ли последняя цифра тройкой или восьмёркой. Попытала тройку, решив, что для восьмерки фигуре не хватает завершенности. Телефон на том конце ответил долгими пустыми гудками. Попробовала второй вариант, с восьмёркой — та отреагировала серией коротких. Следующие полчаса провела, фланируя между кухней, где тщетно пыталась что-то съесть, и телефонным аппаратом. Когда, совсем отчаявшись, решила отправиться на поиски полицейского участка, трубку на том конце провода всё-таки взяли. Начала разговор по всем правилам ведения телефонного диалога и, немного успокоившись, стала понимать ответы собеседника. Он отрекомендовался сержантом с непонятой мною фамилией и объяснил, что старшего инспектора Нейтана пока нет, и что я могу оставить для него сообщение.
— В дом мистера Монтгомери человек забрался ночью, через окно… через французское окно, — сказала я и добавила для убедительности: — Вы должны знать о мистере Монтгомери. Он… пропал.
В трубке на какое-то время наступила тишина, послышались отдаленные голоса, словно сержант с кем-то консультировался, затем он спросил:
— Уточните ваши адрес и имя.
Зачем-то назвала свой российский домашний адрес, ахнула, извинилась, мысленно пнув себя, и старательно проговорила: Woodcombe Drive, 3, на всякий случай повторив два раза. Еще раз упомянула, что старший инспектор Нейтан лично оставил мне этот номер телефона, побывав здесь, в доме, вчера вечером. Сержант заверил, что все будет сделано, как надо, и распрощался. Не слишком любезно, подумала я, хотя с какой стати он должен любезничать с непонятной иностранкой. Положив трубку, села ждать. Села — конечно, сильно сказано, поскольку усидеть на месте было нелегко. Приготовила еще одну кружку чаю, но так и не выпила, бросив остывать на кухонном прилавке; с трудом удержалась от того, чтобы пройти во двор через разбитое окно и посмотреть, не оставил ли ночной посетитель каких-либо следов — пусть уж лучше полиция все осмотрит. Поднялась наверх, заглянула в кабинет, но навскидку не заметила там ничего подозрительного; осмотрела холодную пустую спальню; забралась на мансарду, постояла на своем вчерашнем месте, с содроганием вспоминая ночную встречу. Спустилась вниз, разобрала новые письма, разглядывая адреса на конвертах. Развернула газету, то был номер Таймс. Попыталась прочитать статью на первой странице, что-то о премьер-министре, бросила и, пройдя в гостиную, села на диван перед портретом рыжего англичанина. Или шотландца? Или валлийца?
Домой… как же я хочу домой, в свою маленькую одинокую квартирку в тысяче шагов от ажурных кружев Большеохтинского моста. Как могла я, взрослая женщина, не понаслышке знающая, что такое обломки любовной лодки, женщина, которой скоро пора думать о вечном, вляпаться в такую авантюру? Я даже тихонько повыла, хотя хотелось взвыть громко, раненой волчицей. Высокая завершающая нота моего воя совпала с ожившим дверным колокольчиком, я подпрыгнула на диване с резвостью юной девушки… ладно, не юной, и не девушки, но всё-таки резво. Распахнула дверь, задним числом подумав, что за нею может оказаться совсем не полицейский, но было уже поздно. На крыльце стоял молодой человек в сером плаще, и он мог быть кем угодно, хотя, кажется, именно его я видела вместе с инспектором Нейтаном позавчера во время прогулки.
— Сержант Уиллоби, — представился он, раскрыв передо мной удостоверение.
— А как же инспектор Нейтан? — не очень вежливо отреагировала я, пропуская полицейского в прихожую.
— Старший инспектор занят. Что у вас здесь случилось, мэм?
Попросила его говорить помедленней и, как могла, рассказала о том, что произошло ночью в доме. Показала разбитое окно.
— Вы уверены, что это не был хозяин дома? — спросил сержант.
— Уверена, ведь я видела его, как вас сейчас вижу. И зачем мистеру Монтгомери разбивать стекло, чтобы идти… войти в свой дом?
— Возможно, потерял ключи? Из дома что-то пропало?
— Не знаю. Я гостья здесь, ничего не знаю. Есть миссис Хоуп, она убирает дом, надо ее спросить.
— Когда она приходит?
— Часов в десять, но я не знаю, придёт ли она.
— Где она живёт, тоже не знаете?
— Я здесь всего три дня, в вашей стране, и вот такое со мной случилось, — пожаловалась я, но мое отчаяние вряд ли дошло до адресата, он лишь покачал головой, то ли недоумённо, то ли сочувственно. Напряглась, ожидая, что сейчас он скажет: навязалась, мол, иностранка на голову, своих забот хватает, но он дипломатично промолчал. Посетовал, что я убрала осколки стекла, и, не дождавшись миссис Хоуп, которая, впрочем, так и не появилась, пожелал удачи и осторожности, и удалился. Как будто в моём положении удача и осторожность были доступны.
Сержант уехал, а я вышла и прогулялась по дорожке, ведущей от дома. Неожиданно для себя поздоровалась с проходившей мимо пожилой дамой, постояла, глядя, как серый автомобиль выворачивает из переулка и скрывается за поворотом, и, замёрзнув на холодном солнечном ветру, вернулась в дом. Заварила четвертую кружку чаю, выпила её, поднялась в кабинет и, взяв лист бумаги и ручку, села за стол, решительная, как Немезида. Лист бумаги и ручка всегда помогали, когда я начинала захлёбываться в житейской текучке или жизненной неразберихе. Взять себя в руки, сесть за стол и по пунктам изложить все проблемы и дела. Изложенные на бумаге, они словно подчинялись некоему порядку, и это всегда успокаивало, хоть на какое-то время. Сейчас я не просто захлёбывалась, а тонула, с головой уходя под воду.
Итак, имелось два варианта действий: уехать или остаться. Переделать авиабилет на ближайшее время и улететь домой, забыв всё, как страшный сон. Осуществлению этого разумного плана мешало, во-первых, то, что я обратилась в полицию и это к чему-то обязывало, а во-вторых…впрочем, «во-вторых» относилось к абсурдной области чувств — мне хотелось знать, что случилось с Джеймсом. Короче говоря, как в стране невыученных уроков — уехать нельзя остаться, — ставьте запятую в любом месте. Проклиная свою судьбину, вздрагивая от каждого звука, доносящегося снаружи, издеваясь над этой глупой игрой в детектив, я не в муках, но родила список из доброго десятка пунктов.