яди и племянника, доносившиеся снизу. Приведя себя в божеский вид, насколько это было возможно при порванной юбке и отсутствии колготок, она спустилась с мансарды, морально подготовившись к любой реакции Владлена Феликсовича, загадочного человека, живущего всю жизнь под чужим именем. Реакция оказалась неожиданной — дядя был само внимание, — он поприветствовал ее добрым утром, отпустил двусмысленный комплимент по поводу её утренней свежести и бьющей ключом юности. Сварил на завтрак овсяную кашу, всячески воспевая её высокие качества и английских джентльменов, что ни дня не обходятся без овсянки; заварил крепкий индийский чай из дефицитной пачки со слоном; беседовал исключительно с Асей и игнорировал племянника, насколько это было возможно. Можно сказать, что завтрак прошел в дружественной, хоть и натянутой обстановке, и стороны обменялись верительными грамотами. Владлен Феликсович настаивал на том, чтобы Лёня и Ася остались ещё на день, но племянник встал на дыбы, заявив, что у него вагон и маленькая тележка дел в городе. Ася поддержала его, сочувствуя одинокому старику, но испытывая неловкость от пребывания в этом доме и желая поскорее оказаться в общаге, родном пристанище, где можно расслабиться и почувствовать себя самой собой. Владлен Феликсович обиженно удалился в дом, заявив, что молодежь удивительно неблагодарна, но вскоре вернулся и вручил Асе, ждущей на крыльце своего возлюбленного, пожёванный пластиковый пакет.
— Возьми, девушка, подарок от старика. Но замуж за Лёньку не ходи, если вдруг ему взбредёт в голову позвать. Не взбредёт, — тут же ответил он сам себе, — не оценит он тебя…
— Да что же вы такое во мне нашли? — спросила Ася, машинально принимая пакет из рук старика. — Я совсем обычная… и зачем вы мне… опять про девиц?
— Прости старика, я не со зла. Ты пострадавшая из-за него, а вещь эта старинная и забавная, делай с нею, что хочешь, можешь продать, если денег не будет, а можешь и сохранить на память о Владлене Феликсовиче, что тебя из милиции вызволил. И приезжай ко мне, девушка, буду рад тебе. С Лёнькой приезжай или без него…
— Я не могу… спасибо, но… — растерялась Ася, вертя пакет в руках.
Владлен кивнул каким-то своим мыслям и скрылся в доме, откуда появился Акулов и заторопил — до отправления электрички оставалось чуть больше получаса, а его повреждённая нога значительно уменьшала скорость передвижения в пространстве.
Ася проводила Лёню до Автово и поехала к себе на Горьковскую. Лёлька встретила её возмущенно-облегчёнными воплями.
— Наконец-то, а мы тут уже волноваться начали, куда вы с Лёнчиком подевались!?
В суете прибытия и рассказах о случившемся, ахах и охах Ася позабыла о подарке Владлена Феликсовича и вспомнила о нём только вечером перед сном, когда взгляд упал на потрёпанный пакет, сунутый меж тумбочкой и кроватью.
Глава 14. Гастингс. Пропажа. Fish-and-chips
Почему именно сейчас, стоя напротив злополучного английского дома, я вспомнила другой из далёкого Заходского, старый дом, которого уже нет на свете — его снесли новые владельцы участка, построив на этом месте нечто неудобоваримо-двухэтажное с помпезными балкончиками, башенками и колоннами — а-ля-замок-барокко-рококо-постмодерн. Почему за эти дни мысль о том доме ни разу не пришла мне в голову, но прилетела именно теперь, когда я в очередной раз поднялась по трем ступенькам, ведущим к добротной двери, украшенной парой окошечек с цветными стеклами? Пути наших мыслей, воспоминаний и ассоциаций неисповедимы. Ударившись в философию, я остановилась у двери и уставилась на прикрепленную меж окошек табличку с начертанным на ней советом к ворам и грабителям не пытаться проникнуть в дом, так как он находится под охранной сигнализацией. Вот как? Почему же я до сих пор не прочитала это обращение? И где и как включается эта самая сигнализация? Об этом должна бы знать мисс Хоуп, но она ничего об этом не сказала, и сигнализацию, судя по всему, не включала. Хотя, возможно, и говорила, а я упустила или не поняла.
Я открыла сумку и начала искать ключ, пытаясь вспомнить, куда сунула его в момент суматошного отъезда в Истборн. Проверила кармашки, в которые обычно пытаюсь складывать важные предметы, порылась в главном отделении, но ключ упорно не попадался, спрятавшись в какой-то неведомый уголок. Начала выкладывать вещи из сумки прямо на крыльцо, гоня прочь мысль, что ключ потерян или, хуже того, похищен, пока я лежала в сонном обмороке в Райском переулке в Истборне. Вспомнила, что Кадоген Раскин держал мою сумку, когда рисовал план маршрута к жилищу матери Джеймса. Хотел отправить меня подальше, чтобы войти в дом Монтгомери? Но зачем? Проникнуть в дом, пока там никого нет? Меня словно обдало волной холодной воды. Что, если он и сейчас в доме? Поджидает с ножом или пистолетом? Зачем Раскину убивать меня, додумывать не стала, — в таком положении любая версия казалась вполне правдоподобной. Ещё раз тщательно, но тщетно обыскав сумку и карманы, подумала о разбитом стекле во французском окне и, спустившись с крыльца, ступила на аккуратно выстриженный газон, поскольку другого пути, чтобы попасть отсюда на задний двор, не наблюдалось. С обеих сторон к соседним домам тянулась живая изгородь из густого колючего кустарника, преодолеть которую, избежав травм и порванной одежды, казалось невозможным. Но ведь ночной посетитель как-то прошёл здесь. Вероятно, через один из соседних участков. Или привидением перемахнул через эту изгородь по воздуху.
Нужно уходить, устроиться в гостиницу и обратиться к инспектору Нейтану, который так душевно отнесся ко мне. У меня есть что сообщить о своих подозрениях. Застегнув сумку, я зашагала по дорожке прочь от дома, но, пройдя несколько шагов, остановилась, прибитая неожиданно настигшей мыслью: что, если Джеймс вернулся домой? Осмотрела окна дома на предмет поднятых или опущенных штор, хотя не могла с уверенностью сказать, в каком положении они находились вчера. Не заметив ничего особенного, но изрядно разволновавшись, вернулась к дверям и, чуть помедлив, словно перед срывом чеки гранаты, дернула шнур колокольчика.
— Надежда умирает последней, — пробормотала я и взмолилась: — Джеймс, Джеймс, миленький, ну открой, открой дверь!
Увы, надежда умерла после того, как я позвонила ещё раз и подождала пару минут. Дом равнодушно молчал. Со стороны переулка раздались голоса — о чём говорили мужчина и женщина, я не понимала, да и не старалась вникнуть. Мысль о возвращении Джеймса оказалась тщетной, но перевернула вверх тормашками порыв удалиться прочь и подхлестнула желание попасть внутрь, чтобы узнать, побывал ли там Раскин. Мне вдруг стало стыдно, что я решила бросить дом беспомощным и беззащитным, с разбитым окном, словно он был живым и страдающим. Как будто я могла его защитить.
Желание войти упрочилось, но волшебное «сим-сим, открой дверь!» было бесполезно. Оставалось ждать — либо появления миссис Хоуп, либо какой-то неожиданности. Я устроилась на крошечной декоративной скамеечке, притулившейся у крыльца, уповая, что её красивая кованая основа — не напрасно Джеймс Монтгомери содержит скобяную лавку — выдержит мой немалый вес. Устроилась я, как оказалось, не зря, потому что возле дома вскоре началось некое оживление. Сначала подъехал и остановился напротив небольшой фургон, развозящий, судя по надписям на его бортах, молоко. Появившийся из кабины молочник подошёл и долго объяснял — а я так же долго не могла его понять, — что сегодня и вчера он не доставил молоко, потому что недельная доставка не была оплачена. Когда он уехал, удовлетворённый заверениями, что я всё передам мистеру Монтгомери, появилась пожилая леди — та, что прогуливалась вчера по переулку. Она представилась, как миссис Боу, и поинтересовалась, не видела ли я молочника. Я сообщила ей, что он только что уехал, но подмывало спросить, не видела ли она, как вчера Раскин входил в дом. Подмывало, но я так и не решилась, испугавшись трудностей перевода и коммуникации. Да и взгляд у леди был не то чтобы недружелюбный, но острый и недоверчивый.
Миссис Боу удалилась, а я продолжила ждать погоды у моря, что плескалось в паре миль отсюда. Сидела долго, немного мёрзла, почти наслаждалась безветренным днем, по-январски яркой зеленью и составляла список потерь и остатков. Итак, что имеется на сегодня? Пропавший «жених», странный тип Кадоген Раскин, пропавший или украденный ключ, невменяемая мать жениха, полицейский инспектор, который нёс меня на руках, точнее, на плече… «И на что же ты рассчитывала, дорогая? — мысленно возопила я. — Права была сварливая тетушка: живи на родине, и будь этим счастлива. Нет, тебе захотелось пожить в заморской стране! Неужели ты до сих пор не поняла, что все твои телодвижения, связанные с личной жизнью, заканчиваются крахом по одной простой причине — ты всегда выбираешь не того мужика!»
Внутренний монолог был прерван самый приятным образом — передо мной, словно фея из табакерки, возникла миссис Хоуп, которую я чуть было не расцеловала от радости.
— Здравствуйте, мэм. Почему вы здесь сидите? — резонно поинтересовалась она, с подозрением вглядываясь в мое лицо.
— Здравствуйте миссис Хоуп. Я… я потеряла ключ.
Экономка округлила глаза, хмыкнула и, шагнув на крыльцо, достала из сумки ключ, всеми средствами демонстрируя свое отношение: что с неё взять, с этой русской? Она отомкнула дверь и, распахнув, пропустила меня внутрь. В доме стояла такая мёртвая тишина, что стало жутко и тотчас захотелось убраться прочь. Но нет, сказала я себе, хочешь не хочешь, но придётся узнать, что же здесь происходит, и побывал ли здесь кто-нибудь вчера.
— Вчера Кол вставил стекло, — сообщила миссис Хоуп. — Кол, это мой муж, — уточнила она.
— Спасибо, миссис Хоуп. Я… я не должна была уезжать и оставлять окно разбитым, но я не знала, что делать. Мне очень жаль…
— Мы приходили во второй половине дня. Я беспокоюсь о доме, а Кол, он мастер на все руки.
Кажется, именно это она сказала о муже, и в голосе её прозвучала нотка гордости, а меня кольнула иголка зависти — ведь я никогда не могла сказать так о муже, которого у меня никогда не было.