— На что?
— Что на что?
— На что поспорили?
— Ой, да ерунда, это же шутка была, не всерьёз.
Поспорили… И Лёня пустил в ход всё свое природное и приобретенное обаяние. Да разве ему стоило труда уговорить Асю? Пара несложных препятствий, связанных с её девственностью и неловкостью, и она сама, как птичка в силки, мотылёк на огонь, лягушка в пасть змеи, мышь в мышеловку… — Ася тупо перебирала в уме возможные эпитеты, описывающие её падение в коварные Лёнины объятия. Но ведь ты же знала, знала, что он такой! Какой? Какой он? Он был разный, она никогда не могла ухватить, понять его, он всегда ускользал, словно шпион из сетей, расставленных неприятельской разведкой. Она и не заметила, как он появился в комнате, словно из ниоткуда, уселся за стол, красивый до невозможности, в светлой в полоску рубашке, безобразно синеглазый, улыбчивый и коварный.
— Да у вас тут пир горой, девчонки! Что пьем? Грузинские вина… Плесните-ка и мне.
— Лёнчик, радость наша! Аська, не ревнуй, все в прошлом! — завопила Лариса.
Ася поймала вопросительный Лёнин взгляд.
— Ты, оказывается, выиграл спор, — слова сами сорвались с языка, словно тяжёлая капля, наполнившаяся сверх меры.
— Какой спор? — улыбаясь, спросил Лёня, переведя взгляд на Ларису.
— Ты же сам знаешь, — сообщила та.
— Ничего я такого не знаю… Асенька, плесни мне вина. Что тут у вас происходит, девчонки?
Ася достала третью кружку.
— А поесть у вас ничего нет? — поинтересовался Лёня, осушив кружку.
— Ничего, кроме Ларисиного печенья, — гостеприимно призналась Ася.
В воздухе повисла незримая электродуга, зарядив его колючим электричеством, но вдруг грохнула дверь, и в комнату ввалилась весёлая парочка: Лёля и Мишка Утюгов.
— Ребята! — с порога завопила Лёля. — Как здорово, что вы все здесь! Мы с Мишей заявление подали!
— Какое заявление? — тупо спросила Ася.
— Брачное… — объяснил Утюгов, обнимая Лёльку.
Поздравительные вопли и объятия почти разрядили атмосферу. Новоиспечённые кандидаты в супруги принесли с собой большой промасленный пакет, набитый ещё тёплыми, щедро обсыпанными сахарной пудрой пышками, и бутылку Советского полусухого шампанского.
— Сладкого не досталось, — оправдывался Утюгов, — но полусухое равно полусладкому, правда, девчонки?
Девичьи посиделки с драмой плавно перетекли в празднование помолвки.
Ася обняла Лёльку, шепнула: — Что ж ты ничего не сказала?
— Так мы спонтанно решили, — шепнула ей в ответ подруга. — Да и ты, кроме своего Лёнчика, ничего вокруг не замечаешь.
Ася покаянно уткнулась ей в плечо.
— Ладно, прощаю, — щедро буркнула Лёля. — Что у вас тут за разборки?
— Так, потом расскажу.
Шампанское разлили по кружкам, пышки пошли на ура. Лёня устроился рядом с Асей, по-хозяйски положив руку на спинку её стула, наклонялся к ней, дышал в волосы, шептал что-то, а она, волнуясь и обмирая от его близости и прикосновений, злилась, что делает не то, что должна была бы сделать — не сидеть с ним рядом, пылая, а сурово отвергнуть, бросив в лицо хлёсткие слова о его легкомысленной подлости.
— Ты прощаешь меня, Асенька? — шепнул он ей, когда вечеринка иссякла, и гости засобирались уходить.
Лариса удалилась первой, затем поднялся Лёня, за ним — Ася. Шепнул, признавая, что спор существовал, но не признавая, что это могло быть каким-либо поводом для ссоры или разрыва. Ася посмотрела в его лукавые глаза и, вопреки своим прежним теоретическим убеждениям, как надо вести себя с мужчинами, поступающими подобным образом, простила его, словно починила свой поломанный палисадник. И как можно было не простить и не поверить этим синим глазам, которые если и могли лгать, то столь легко и победоносно?
— Я подумаю, — сказала она, понимая, что звучит слишком примирительно.
На миг ей стало стыдно за себя и свою слабость, но Лёня смёл её стыд поцелуем.
— На что вы спорили? — спросила она, но Акулов махнул рукой, заявил, что всё это было давно и неправда, что Ася всех ему милей, и подкрепил свои слова весьма убедительным способом. Второй приступ стыда накрыл Асю, когда она рассказала о споре подруге. Лёля расстроилась, обругала Ларису, но не решилась давать советы. Они попытались отгадать, какую цель преследовала Лариса своим признанием, но ответ получался слишком неутешительным, поэтому обсуждать его не стали, отложив в дальний темный угол.
Через две недели стройотряд отправился на строительство знаменитой магистрали. Провожая парней в Пулково, девушки не кричали ура и не бросали чепчики в воздух, за неимением таковых, но смахивали девичьи слезы, которые, как известно, высыхают, не успев пролиться.
Ожидание казалось долгим, но время летело быстро — Ася и Лёля проходили практику на строительстве моста через Неву, возле деревни Марьино. Каждый день ездили туда на электричке, возвращались поздно, уставшие. Ася засыпала, но неизменно просыпалась ночью, ворочалась, смотрела, как ползут по потолку уличные тени, слушала ночной шум соседнего таксопарка и думала о Лёне, вспоминая в подробностях ту или иную встречу, ту или иную ночь. О Ларисе и опасностях с её стороны старалась не думать, хотя это было весьма сложно. Днём жизнь становилась легче — питерское лето всегда одаряло событиями с избытком.
По выходным занимались подготовкой к Лёлькиной сентябрьской свадьбе, на которую Ася с Лёней были заявлены свидетелями. Последнее вызывало у Аси, и не только у неё, живые ассоциации — желанные, но пугающие. Лёлька получила талоны для новобрачных, Утюгов перед отъездом выдал ей свои сбережения, а Асе — тётушка, расщедрившись, выделила целых сто рублей, и девушки паслись в свадебном салоне, покупая вещи, доступные лишь в брачный период — стёганые гэдээровские халатики, чешские кожаные туфли ненашенской мягкости, немецкое белье невиданной красы и, конечно, свадебное платье с фатой для героини дня.
Писем от жениха и возлюбленного ждали и не ждали — вряд ли они дошли бы раньше, чем вернутся их адресанты.
Глава 16. Гастингс. Схватка
Гостиница оказалась маленькой и уютной. Оставшись в одиночестве в небольшом чистом номере, с ванной, телевизором, широкой кроватью, встроенным шкафом и столиком с парой кресел, сняв пальто и сапоги, прилегла на полчаса и задремала. Не помешали даже две чашки крепкого кофе, выпитого за обедом.
Проснулась в густеющих сумерках. На электронных часах, стоящих на столике, высвечивалось зеленое 5:12 pm — мой четвёртый день в Англии вступал в предвечернюю пору. Казалось, он был, по меньшей мере, сорок четвёртым. Отправилась на прогулку, дабы проветрить затуманенные сном мозги. На улице было пустынно. Хорошо, что надела туфли на мягкой подошве — иначе бы каблуки стучали в тишине гулко-ужасающе. Город словно вымер, лишь проносились автомобили со своим левосторонним движением.
Снова и снова прокручивала в голове события последних дней, пытаясь найти, если не разгадку, то хотя бы какую-то логику. Возвращалась к мысли, что злоумышленника не существует, и догадка о банально сбежавшем Джеймсе была верна. А если какой-то злодей и существует, то действует он слишком суматошно. Хотя, как бы действовала я, если бы нужно было что-то найти в доме? Разумеется, очень нервно и наделала бы массу ошибок. Вероятно, злоумышленник — полный профан в преступной деятельности. Задумавшись, выпала из текущего момента, чуть не забыв, что иду по пустынному вечернему городу. Неужели у англичан не возникает желания выйти на прогулку? Ответом послужила ярко освещённая витрина и вход в паб, внутри которого было довольно людно. Чужой город, чужие загадки, чужие люди за стеклом, а я, бредущая в холоде вечера, лишь наблюдаю из темноты, как они живут, веселятся или грустят. Дверь паба распахнулась, выбросив наружу пару подвыпивших парней. Один из них затормозил, уставившись на меня, и что-то выкрикнул. Слов, кроме одного, уже ставшего международным, я не разобрала, но смысл примерно поняла и расценила, как сигнал к немедленному отступлению. Пролетела спортивной ходьбой с десяток метров — бежать не позволяли жалкие остатки возрастной гордости и лишний вес, — свернула за угол и, убедившись в отсутствии погони, продолжила прогулку. Через дорогу напротив белели металлические вензеля ограды какого-то сада, за ней к небесам тянулись голые ветви деревьев и кустов, а на них то тут, то там, освещённые уличными фонарями, желтели и краснели бутоны, похожие на розы. Подошла поближе, чтобы изучить сие удивительное явление. Цветы в январе на совершенно голых кустах! Они казались чуть подсохшими, но не выглядели искусственными. Или это хитрая уловка садовника? Вот так и жизнь, пафосно подумалось мне, иногда преподносит нам цветы на голых ветвях обыденности, но в результате они оказываются фальшивыми, ненастоящими. Стряхнув на мокрый тротуар ворох ненужных метафор, пошла обратно, на всякий случай, в обход вышеупомянутого паба. Через полчаса причалила у дверей гостиницы, носящей гордое птичье название «Eagle House».
Ночью долго не могла заснуть, маялась от раздумий и тревог, бродила по комнате, переключала программы телевизора. Снова перерыла чемодан, надеясь найти коробку с нардами и, разумеется, не нашла. Уснула почти под утро, когда первые лучи солнца намеревались позолотить… короче, около четырех. Во сне почему-то составляла английские фразы в сослагательном наклонении: «если бы я не сделала то-то и то-то, не произошло бы это и это», причем, страшно гордилась, что не допускаю ошибок. Проснулась поздно. Сразу подумала об инспекторе, затем — о миссис Хоуп, которой не вернула ключи. Третья мысль прилагалась к первой и второй — нужно отправляться на Вудкэм Драйв. За время моего отсутствия там, возможно, что-то изменилось — к худшему или к лучшему. Быстро собралась, расспросила девушку-портье и вскоре ехала на указанном ею автобусе.
Дом стоял на том же месте, где я его вчера оставила. Может быть, что-то и произошло, но он не сообщил об этом. Огляделась, подозревая, что, возможно, за мной наблюдают, и свернула на дорожку, ведущую к крыльцу. Отомкнула дверь и вошла, чуть содрогаясь от ощущения, что вхожу в дом с привидениями, где за каждой дверью ожидает нечто ужасное. Стояла тишина, которую в народе зовут гробовой. Заглянула в гостиную, на кухню. Никаких изменений, ни следов борьбы или действий группы захвата, ни присутствия живых людей.