— Зачем же вы всё-таки их привезли? — спросил он, перекатывая в широкой ладони кубики-кости.
— Но я же объясняла вам… хотела подарить их Джеймсу. Хотя…
— Что… хотя?
— Честно говоря, я и сама не знаю, зачем взяла их с собой. Вернее, знаю, но не знаю, как объяснить.
— Попытайтесь, — нахально заявил инспектор, не оставляя мне пространства для отступления, ни на ровном бархатном красно-чёрном поле, ни на изрытом снарядами разноцветном жизненном.
— Я… я придумала, что хотела подарить их. Потому что это выглядит странно — везти с собой игру. Они у меня как… как… талисман.
— Насколько я понял, вы взяли нарды, чтобы они сберегли вас от неприятностей. Вы ожидали их? Сомневались?
— Таких, разумеется, не ожидала. Сомневалась? Конечно. А как бы вы чувствовали себя на моём месте? Поехать в чужую страну, чтобы… чтобы…
— … выйти замуж, — закончил он фразу, не глядя на меня. Старательно изучил позицию своих белых и перенес фишку, победно заполнив очередное поле.
— Я не мог оказаться на вашем месте, — добавил он.
— Разумеется, не могли. Вы бы даже и не подумали ехать за тридевять земель — последнюю идиому я произнесла на родном языке, тут же исправившись, — в другую страну, чтобы жениться.
— Гм… — сказал он, — … как вы сказали: «за тридьяв земел»?
— За тридевять земель, так говорится, это значит, очень далеко, три и девять земель, — объяснила я.
— Три и девять, гм…
Ухватившись за тему, начала рассказывать о сакральном значении числа три в русском и не только фольклоре, он слушал, поглядывая на меня, не забывая напоминать о необходимости бросать кости и передвигать фишки, чтобы успешно добраться до конечного поля. Ветер и дождь за окном явно устали. Совсем стемнело. Мы сидели за столиком в кругу света, что бросала лампа с круглым матовым абажуром. Партия подходила к концу.
— Вот видите, — сказала я. — Мои нарды пригодились даже для того, чтобы хорошо провести вечер, скоротать время.
Питер улыбнулся своей мальчишеской улыбкой. Интересно, что он имел в виду, заведя разговор о нардах? Это был профессиональный интерес или он что-то хотел выведать у меня? Упрекнуть за недостойные поиски мужчины в чужой стране? Вероятно, и первое, и второе, и третье. Что же мне делать дальше? Оставаться ночевать в его доме? Во второй раз? Что он думает обо мне? Хотя, судя по его репликам, он, совершенно справедливо, считает меня легкомысленной искательницей приключений и мужа-иностранца, желающей устроить свою неудавшуюся на родине жизнь и воспользоваться чужими достижениями. Он держит меня здесь, в своем доме, чтобы я своим легкомыслием не помешала проведению полицейской операции по поимке преступника. Собравшись с духом, я открыла было рот, чтобы в очередной раз поблагодарить за гостеприимство, сообщить, что намереваюсь покинуть его общество и тихо-мирно отправиться в свой номер в гостинице, но так и не успела, потому что в этот миг зазвонил телефон. Инспектор слушал, время от времени кивая словам далёкого абонента. Затем сказал: «Выезжаю» и посмотрел на меня.
— Что? — выдохнула я.
— Мышеловка захлопнулась, — глубокомысленно заявил он. — Едете со мной?
— А как же дождь?
— Хм… шторм стих, прорвёмся.
— Вы… вы хитры, как лис, — заметила я.
— Я? — удивился он. — И в чем же я хитёр, Анастасиа?
— Вы… ладно, еду, конечно, еду!
— Так-то лучше. Вы чувствуете себя достаточно хорошо, чтобы ехать?
— Достаточно, — кивнула я.
Дождь прошёл, но ветер всё ещё упорно гнул ветви деревьев, бил воздушным кулаком то в спину, то, внезапно сменив направление, в лицо. Прекрасный Мини Купер Нейтана, блестя мокрыми боками, стоял напротив дома. Инспектор захлопнул за мной дверцу и, протерев ветровое стекло, сел на своё место.
— Что произошло? Что там? — сгорая от любопытства, спросила я, когда он вырулил на дорогу.
— Увидите, — коротко бросил он, вновь превратившись в неразговорчивого полицейского, не желающего до поры до времени делиться информацией.
Я послушно замолчала, злясь и волнуясь. Кого поймал сержант со товарищи? Джеймса? Кадогена Раскина? Или кого-то ещё? Будет ли конец у этой истории?
Добрались мы довольно быстро, и оттого мои подозрения в коварстве инспектора упрочились и усилились. Возле уже хорошо знакомого дома Монтгомери нас встретил молодой полицейский. В гостиной, куда мы вошли втроём, стало очень людно. Там уже находились сержант Уиллоби, незнакомый молодой человек и… Кадоген Раскин, собственной персоной. Последний сидел на стуле, спиной к дверям, и обернулся при нашем появлении. На журнальном столике лежали грудой столярные инструменты, покорёженный фрагмент какой-то лепнины с орнаментом и до боли знакомая коробка, обтянутая кожей с вытисненными на ней буквами Backgammon.
— Присядьте, миссис Зверева, — обратился ко мне инспектор официальным тоном, и я, не сводя глаз с коробки, опустилась на предложенный стул.
— Итак, — заговорил Нейтан, став непроницаемым и суровым, словно вождь индейского племени, — мистер Раскин, вы проникли в этот дом с целью похитить вещь, вам не принадлежащую.
Тот зябко повел плечами, губы его скривились то ли в улыбке, то ли в гримасе отвращения.
— Как видите, сэр, — и торопливо добавил: — Но я не имею никакого отношения ни к Хоуп, ни к её подручному. И ничего не знал о том, что они сделали с Джеймсом.
— Так ли? Откуда вы узнали о нардах и тайнике?
— Откуда… От миссис Клей, разумеется. Старуха болтала о них направо и налево. Никто не обращал внимания, считая это старческим бредом.
— А вы решили, что это не бред?
— Она показала мне документ, письмо, написанное прадедом Джеймса. Нашла его здесь, в доме. Старик Монт твердил, что это лишь семейная легенда, позор семьи. Сам не пытался ничего искать и ей запретил. Старик был упрям и глуп. А я никогда не оставляю без внимания факты. И если бы не… — он посмотрел на меня и замолчал, глубоко вздохнув.
— … если бы не миссис Зверева, так неудачно объявившаяся как раз тогда, когда вы наметили осуществить свой план, — продолжил инспектор.
— Да! — воскликнул, оживляясь, Раскин. — И глупая дура Хоуп, которой старуха разболтала всё.
— Она тоже поверила?
— Я не собирался причинять вред Джеймсу! Я хотел убедить его, что в доме есть очень ценная вещь, очень ценная. Если бы он поверил, ничего бы не случилось. Все пошло наперекосяк… Хоуп опередила меня, потом… эта русская. Я искал Джеймса, не знал, что предпринять.
Раскин заговорил быстро, глотая слова, и я почти перестала его понимать, улавливая лишь отдельные фразы. Затем он достал бумажник, открыл его, извлек на свет сложенный вчетверо, пожелтевший, обугленный с краю лист бумаги и протянул Нейтану. Тот развернул его и углубился в чтение, чуть шевеля губами.
— Весьма любопытный документ, — сказал он. — Ну что ж, давайте взглянем на этот «позор семьи».
Он взял со стола коробку с нардами и нажал на потайную панель. С легким шуршанием, чуть тормозя, выдвинулся секретный ящичек, и я невольно зажмурилась от сияния, исходящего оттуда. Там, на бархатной подложке, лежала брошь. Центром её был большой — огромный на мой неискушённый взгляд — бриллиант в форме сердца, от него сканью расходились лучи, обрамлённые по периметру завитушками из мелких сверкающих камушков. Свет лампы падал на брошь, и она отражала лучи сотнями своих граней. Если это и была подделка, то очень искусная.
Сержант присвистнул, Раскин застонал, Нейтан бросил суровый взгляд на сержанта и поставил коробку на стол.
— Как вам удалось найти её, мистер Раскин? — спросил он. — Миссис Клей подсказала? Или всё же Монтгомери?
Раскин ответил не сразу, ухмылялся, будто гордясь собой. В сторону шкатулки не смотрел, видимо, боясь эмоций, которые вызывало сумасшедшее сияние, исходящее от броши.
— Я был в этом доме не раз и хорошо его знаю. Миссис Клей никогда не видела эту вещь, только послание. Джейми же и слышать ни о чём не хотел… Если бы я успел немного раньше, всё было бы иначе!
Раскин сжал и резко разжал кулак, словно сломал и отшвырнул то, что помешало ему осуществить задуманное. Меня обуревали два не очень совместимых чувства — вины и любопытства. Мой приезд и присутствие в доме волей-неволей стали толчком к негативному развитию событий. «Нам не дано предугадать» как отзовутся на чужих судьбах наши, вроде бы невинные, шаги, слова и мысли. Старые нарды чудом связали меня, случайную здесь чужестранку, и фамильную брошь, некий позор семьи, спрятанную в шкатулке-близнеце.
— Что вы собирались делать с обнаруженной драгоценностью? — спросил инспектор.
— Не знаю… сохранить, продать, отдать Джейми… я волновался за него, когда он пропал, — сказал Раскин.
— И за судьбу драгоценности, спрятанной в доме, — сказал инспектор.
— Да! Я был уверен, что вещь где-то здесь.
— Пришли и обнаружили миссис Звереву, от которой нужно было избавиться.
— Да, и отправил её в Истборн. Неплохая идея, не так ли, инспектор? — с неким самодовольством спросил Раскин.
— Неплохая, — согласился Нейтан. — Чисто сработано.
— Ничего дурного я ей не сделал, тем более что миссис Зверева сама приняла решение, — добавил Раскин.
— Но меня там усыпили, — пробормотала я на родном языке.
— Что? Что вы сказали? — взвился Раскин, оказавшись обладателем отличного слуха.
Я осторожно повторила фразу.
— Усыпили… Нонсенс! У старой леди сейчас прекрасная сиделка — в отличие от мерзавки Хоуп, — она увлечена травами, а вы просто надышались ароматами. От усталости или волнения. Наверное, вас угощали чаем?
— Угощали, — подтвердила я. — Уснула, выпив его.
— Между прочим, я заезжал за вами, но мы разминулись, — заявил Раскин, проигнорировав мою реплику о чае, выпитом в доме на Райской улице.
— Итак, — взял в свои руки бразды правления инспектор Нейтан, — вы, Раскин, отправили миссис Звереву в Истборн, предварительно похитив ключ из её сумки, а затем проникли в дом в уверенности, что никто не помешает вашим поискам.