авно. Вот мы играем с ним в нарды, и я постоянно проигрываю…
Я отказываюсь от Джеймса не только из-за понимания, что не могу и не хочу жить с ним, я отказываюсь от него из-за эфемерной влюблённости, да-да, влюблённости в полицейского инспектора Питера Нейтана, которому я, разумеется, совершенно безразлична. Ну что ж, не в первый раз… Мне не везёт ни в любви, ни в триктраке. Кстати, у него так и остались мои нарды, следовательно, имеется шанс встретиться с ним ещё раз.
Стрелки часов приближались к двум, когда я начала собираться. Нужно отправить письмо дочери, да и просто прогуляться по улице, чтобы прийти к Джеймсу с более-менее свежей головой. Оделась тщательно, перебрав весь имеющийся гардероб. Остановилась на строгой паре — серая юбка-джерси длиной чуть ниже колен и трикотажный блузон лилового оттенка, удачно скрадывающий полноту. Испорченную раной прическу прикрыла шарфом, постаравшись завязать его более-менее затейливо. Когда застегивала молнию на левом сапоге, зазвенел телефон. Допрыгала до стола на одной ноге — дежурная сообщила, что меня вызывают. Спустилась на ресепшен, в трубке звучал мужской голос. Переспросив пару раз, поняла, что звонит сержант Уиллоби. Он напомнил, что требуются мои показания по делу Монтгомери, и меня ждут в полицейском участке по адресу, который он старательно продиктовал мне пару раз.
— Приеду сегодня, — пообещала я.
Сержант распрощался и повесил трубку, а я, вернувшись в номер, чуть не запела во весь голос, словно меня пригласили не на допрос-беседу, а на свидание. Суматошно пометавшись — в ванную комнату, к зеркалу, к окну, снова в ванную — рухнула в кресло и несколько минут сидела, охлаждённая внезапной мыслью, что, возможно, разговаривать со мной будет вовсе не инспектор Нейтан, а тот или иной сержант, поэтому радости и волнения мои более чем напрасны. Вполне вероятно, что старший инспектор не обязан присутствовать при столь формальной процедуре, когда дело уже закончено. Так или иначе, но нужно было ехать. Спустившись в приемную, расспросила, как добраться до места, и вышла на свет божий, зажмурившись от нежданного солнца, что блестело в прорехе меж лохматых туч. Итак, налево по Певенси Роуд, пять минут ходьбы до Площади Воина, а оттуда еще десять по Магдален Роуд. Спустилась с крыльца, повернула налево и зашагала вперед, мысленно составляя текст своих показаний. Хорошо бы не допустить слишком много ошибок. Я так увлеклась своими раздумьями, что не сразу заметила знакомый тёмно-серый Мини Купер, тормознувший возле меня. Инспектор Нейтан опустил стекло.
— Добрый день. Куда направляетесь, миссис Зверева?
— Здравствуйте. К вам, в полицию, инспектор Нейтан.
— Садитесь, подвезу.
— Но вы же едете в другую сторону.
— Это не имеет значения. Садитесь, — отрезал он и поднял стекло.
Я не стала сопротивляться и забралась на заднее сиденье. Инспектор взял с места в карьер и свернул в какой-то переулок, двигаясь собственными путями.
— Мне объяснили, что отсюда совсем недалеко, поэтому пошла пешком, — сказала я, чтобы нарушить молчание.
— Правильно объяснили, — коротко ответил он.
— И куда же вы едете?
— Ко мне домой, — отрезал он.
— Почему? Почему к вам домой? Сержант пригласил меня в участок.
— Гм… — сказал инспектор, делая очередной поворот в очередной переулок. — Впрочем, могу отвезти вас в участок.
— Не понимаю вас, — пробормотала я.
Он что-то пробурчал и, проехав несколько метров, остановил машину возле ограды какого-то сада. Открыл и закрыл бардачок, ничего не взяв оттуда, протёр стекло тряпицей, очень смахивающей на носовой платок в крупную бордовую клетку. Все эти телодвижения, вероятно, демонстрировали необходимость остановки. Когда я открыла рот, чтобы задать очередной вопрос, он обернулся ко мне.
— Видите ли, Анастасиа, я пытался нарушить процедуру дознания.
— Процедуру… дознания? Я правильно вас поняла?
— Да, — кивнул он.
— Нарушить? Как? Почему?
— Я не склонен нарушать закон, и в силу своей профессии, и по натуре.
— Что вы хотите этим сказать?
— Гм… Нарушая процедуру, хотел, чтобы вы составили свои показания не в участке, а в иной обстановке. Подумал, что моя гостиная более… гм… комфортабельна для этого.
Несколько секунд я переваривала его слова. То есть, Нейтан не хотел подвергать меня этой самой процедуре в полицейском участке, думая, что мне будет неприятно, и решил, нарушив правила, сделать это в своей гостиной? Считая, что там более приемлемая атмосфера?
— Но я… — продолжил инспектор. — Все это ерунда, чушь. Везу вас в участок.
— Нет! — воскликнула я, слишком громко, слишком эмоционально.
— Нет, не нужно, — добавила я тише, — я очень благодарна вам… за…
Подходящее слово напрочь вылетело из головы, поэтому добавила по-русски:
— … за участие.
Он ничего не ответил, кивнул и тронул свой Купер с места.
Так я вновь оказалась в гостиной Нейтана, за столом, вооружённая ручкой и листами бумаги. Минут через сорок я закончила свой труд. За пределами гостиной было слышно, как инспектор время от времени беседовал по телефону, видимо, держал руку на пульсе закона и порядка.
Перечитал мой опус, кивнул.
— Что ж, неплохо изложили.
— Писать проще, чем говорить, — сказала я.
— Кому как, — усмехнулся он.
— Мне проще.
— Чашку кофе?
— Да, если можно.
Нейтан отправился варить кофе, а я нахально последовала за ним наблюдать, как он возится с туркой. Зрелище мужчины, трудящегося у плиты, само по себе увлекает, а если мужчина вам симпатичен — вдвойне.
— Итак, Анастасиа, дело закончено, и полиция более не станет докучать вам, — сказал он, когда мы приступили к кофепитию.
— Но она вовсе не докучала, — ляпнула я.
— Правда? Впервые встречаю свидетеля, который заявляет подобное.
— Я… я просто хотела сказать, что вы очень… вежливый и внимательный полицейский.
— Не часто приходится слышать такое от свидетеля.
— Но вы были очень внимательны, спасали меня, — пробормотала я.
— Спасибо.
— Пожалуйста, — ответила я.
Я встала, понимая, что аудиенция закончена, и настал тот момент, когда нужно уйти, чтобы не попасть в неловкое положение.
— Спасибо за всё. За прекрасный кофе.
— Да, вы уже говорили это, — сказал Нейтан, поднимаясь со стула. — Мне нужно на службу. Еще одно. Должен вернуть вам вашу вещь.
— Триктрак? — вспомнила я.
— Да, мэм.
В гостиной он подал мне коробку.
— Мы так и не доиграли тот гейм, — сказала я, чувствуя, что флиртую.
— Что поделать? Такова игра, — суховато ответил он, не принимая моего флирта.
Действительно. Что наша жизнь? — Игра.
— Подвезу вас. Куда?
— К гостинице, — не задумываясь, ответила я.
— О’кей, Анастасиа.
В пути он молчал, сосредоточившись на вождении, а я хотела начать какой-то разговор, но не могла. Я вышла на Певенси Роуд, у гостиницы, коротко попрощавшись с Питером Нейтаном и, поднявшись в свой номер, поняла, что позабыла нарды на заднем сидении Мини Купера. Мне вдруг стало удивительно легко — и предстоящий разговор с Джеймсом уже не казался столь сложным, — чувство вины, застегнув пальто и надев шляпу, отклонялось, выйдя за дверь. Хотя, я знала, что оно не ушло далеко, ожидая в ближайшем переулке, но его временное отсутствие принесло облегчение и возможность действовать. Бывает такое состояние легкости, которое может наступить по разным причинам — утреннее солнце, свежий ветер, живописное полотно, покупка наряда, доброе слово, неожиданный поступок… мелкие детали и важные вещи, калейдоскопом меняющиеся картинки, здоровый эгоизм и надежда. С возрастом я научилась ценить эти короткие мгновения невыносимой лёгкости бытия. В таком настроении я и приехала к Джеймсу. Я сказала ему, что благодарна за возможность побывать в его стране, что приключение, которое случилось со мной, возможно, станет одним из самых ярких воспоминаний — ведь далеко не каждый может оказаться в центре такой авантюрной истории, — что я желаю ему встретить ту, что сможет стать хорошей подругой, и хочу, чтобы он не стыдился своего предка, который и так поплатился за свой поступок. В общем, наговорила массу банальностей, какие обычно произносят в таких случаях. Разумеется, я сделала множество грамматических и жизненных ошибок, но кто из нас не делает тех или других. Монтгомери выслушал меня, почти не перебивая, изредка покашливая. Ответил в том же духе, витиевато выразив сожаление и надежду, что возможно, я всё же передумаю, и настаивая, чтобы я пожила в его доме оставшиеся до отъезда дни. Я вежливо и старательно отказалась, объяснив, что уже приняла решение и хочу побыть одна, чтобы отдохнуть и обдумать случившееся. Он порывался отвезти меня в гостиницу, но я снова настояла на том, что он слишком слаб, чтобы садиться за руль.
Вернувшись в свой номер, я изобразила несколько танцевальных па, явно побеспокоив живущих этажом ниже, и, сдурев от облегчения, полезла в мини-бар, открывать который до сих пор избегала, дабы не понести лишние расходы. Откупорив бутылку пива, наполнила стакан и с наслаждением выпила. Заснула рано, слегка пьяная и свободная, но проснулась ночью, в половине третьего. Долго не могла уснуть, думала о прошлом, что всегда неотступно шагало рядом, иногда вызывая легкий приступ боли или сожаления, иногда — всплеск радости, оттого что радость была.
В те далекие дни я была больна любовью, и эта болезнь, отъезд, бегство Лёньки буквально сбили меня с ног, уложив в постель на две недели. Я не могла ходить, подкашивались ноги, температура упорно держалась около 38-ми. Встала лишь после того, как подруга Лёля, усевшись на кровать, открыла коробку с нардами. «Поиграем?» Я нажала на потайную панельку и, достав записку, протянула изумлённой подруге.
Дорогая моя!
Ничего не бойтесь, любите и будьте счастливы,
пока живы.
Вашъ С.
«Кто этот С? — спросила она. — Смолич из прошлого, небось?» — добавила, улыбнувшись.