Я читала и перечитывала записку из прошлого, словно адресованную мне. Нашла листок с рисунком и автографом Смолича «Девушке, проливающей кофе», и мне стало легче, словно слова помогли избавиться от тяжёлой гнетущей пелены.
Я обнаружила, что жду ребенка, когда моей беременности шел уже третий месяц — по неопытности не сразу поняла, что происходит со мной. Ждала писем от Лёни, которые он не писал, ездила в Заходское к Владлену Феликсовичу, который всегда был отчего-то очень добр ко мне. Вероятно, считал, что я стала бы хорошей женой его племяннику, если бы всё сложилось.
А потом родилась Маша, черноволосая, синеглазая, потрясающе похожая на отца. Друзья помогли мне выбить отдельную комнату в общаге, где я растила дочь, писала, потом защищала диплом, в общем, жила. Я перестала ждать писем, и не сообщила Акулову о рождении дочери, загнала свою болезнь в самое нутро и закрыла на замок. Закрыла так, что не смогла открыть, когда он приехал следующим летом и пришёл ко мне, повзрослевший, богатый, предложил руку, но не сердце — так думала я тогда. По молодости, по дурости, из-за обиды и недоверия он показался мне не тем, чужим, и я не простила его, да он и не просил прощения. Он уехал, присылал переводы и даже письма, короткие, ни о чём. Но больше мы не встречались. Долгое время я так и жила, запечатанная, сравнивая встречавшихся на пути мужчин с Лёней Акуловым. Они не выдерживали сравнения. Он остался во мне, да и рядом — живым напоминанием.
На следующий день я добралась до интернета и написала письмо дочери, без подробностей, бодрое и позитивное. Затем, приобретя карту, отправилась в Лондон. Купила билет туда и обратно, села в поезд на станции Площадь Воина и через полтора часа оказалась на вокзале Чаринг-Кросс, вспоминая несравненные романы Агаты Кристи, в которых столь часто упоминаются лондонские вокзалы. Отсюда, из центра Лондона, вышла на Трафальгарскую площадь, где, запрокинув голову, пыталась разглядеть фигуру адмирала, вознесенного над городом; послушала, как шумят струи фонтана, поднялась по ступеням Национальной галереи. С площади двинулась по знаменитой улице Уайтхолл, навстречу башне Большого Бена, что виднелась вдали. Полюбовалась готикой зданий Парламента и Вестминстера, усыпальницы королей и знаменитостей. Сверившись с картой, повернула в сторону парка Святого Джеймса, пообщалась там с утками и прочей живностью и вышла прямо к Букингемскому дворцу. Здесь постояла у памятника королеве Виктории, думая об обломке алмаза, похищенного Томасом Каллиганом, и не доставшегося семейству Виндзоров. Добралась до Сити и сходила в Тауэр. Изрядно устав от ходьбы и впечатлений — да и недавнее сотрясение давало о себе знать — съела пиццу в попавшейся на пути пиццерии, вернулась на вокзал и, спустя полчаса, сидела в поезде, уносящем меня обратно в Гастингс.
А на другой день — то было воскресенье — в гостиницу позвонил инспектор Нейтан и сообщил, что я забыла в его машине нарды, и он хотел бы вернуть их. Я милостиво согласилась встретиться. Он заехал через час.
— Вы нарочно оставили нарды в машине? — спросил он напрямик, как на допросе, едва я устроилась на переднем сиденье и справилась с ремнём безопасности.
— Нарочно? Вы имеете в виду специально, с умыслом? — возмущённо переспросила я. — Разумеется, нет. Вы так спешили, а я так переживала, что не вспомнила о них.
— Хорошо, — кивнул он. — У меня выдался выходной. Я звонил вчера, но вас не было. Думал, что вы вернулись к Монтгомери.
— Ездила в Лондон смотреть достопримечательности, — ответила я.
— Понятно, — он чуть улыбнулся. — Давно там не был. Вам понравился Лондон?
— Разве Лондон может не понравиться?
— Всякое бывает, — ответил он. — Вы ездили… одна?
— Да, конечно, — сказала я, словно иных вариантов не было.
— Хорошо, — повторил он.
— Вы меня допрашиваете?
— В какой-то степени… Простите, профессиональная привычка.
— Нет, что вы, я вас очень понимаю. И… Питер, — добавила я, озаренная вдруг нахальной мыслью. — Если вы свободны сегодня, давайте съездим на Бичи-Хед.
— На Бичи-Хед? — переспросил он. — Вас все ещё влечет опасность?
— Меня она вовсе не влечет, просто хочется посмотреть, что это за место.
— Весьма впечатляющее место. Ну что ж, едем, Анастасиа, — он весело взглянул на меня синими глазами и завёл мотор.
Мини Купер двигался по уже знакомой мне дороге, в сторону Истборна. Среди зелёного холмистого простора Нейтан свернул с шоссе и заглушил мотор.
— Выходите, приехали. Отсюда пешком вон по той тропе.
Мы выбрались из машины и двинулись по покрытой асфальтом дорожке. Дух захватывало от подъема и открывающегося впереди вида. Морской простор, где небеса почти сливались с водной безбрежностью, смазывая линию горизонта, и холмистая зелёная равнина, чуть затянутая туманом, обрывающаяся в море вертикальной белой меловой стеной, полосатый маяк вдали, внизу, на мысе. Мы подошли к краю обрыва настолько близко, насколько было возможно — дальше путь преграждала табличка, извещающая об опасности.
— Никогда не видела такого, только в кино, — сказала я.
— А я давно здесь не был, очень давно.
— Работа?
— Да, работа занимает много времени…
— А как вы отдыхаете? — спросила я.
— Гм… Езжу на север.
— На север?
— На Шетландские острова, знаете, на север. Любимое моё место. Море, птицы, простор. Снимаю коттедж на берегу, на острове Фэр-Айл, рыбачу, отдыхаю.
— Но и здесь достаточно простора, — сказала я.
— Вот так же говорила моя жена, — усмехнулся он и зачем-то уточнил: — Мы давно развелись.
— Ваша жена… да, понимаю, — произнесла я с глубокомысленным видом, словно что-то понимала. — А мне бы хотелось поехать туда, я читала об этих островах.
— Там очень красивые места, но я не был уже несколько лет, недосуг. Вы скоро уезжаете, Анастасиа? Вернётесь в Англию? — Нейтан спросил и уставился в морские дали, словно его внимание привлек какой-то невидимый мне объект. Парус? Паром? Чайка над волной?
— Да, я уезжаю через три дня. Скорее всего, не вернусь, потому что у меня нет причины возвращаться.
Фраза получилась пафосной, но я сделала себе скидку — воздействие грандиозных меловых скал и естественное волнение от присутствия Нейтана.
— Нет причины? — обратился он к морю. — А та, по которой вы сюда приехали?
— Её нет, Питер, — почти прошептала я его шляпе.
— Вы не выходите замуж за Монтгомери? Ведь вы же приехали ради этого, — сказал он небу.
— Да, я думала… но поняла, что… В общем, мы всё обсудили…
— Хм… — сказал Нейтан, поворачиваясь ко мне. — Я… я рад.
— Вы рады? Чему?
Он несколько секунд смотрел на меня, затем подхватил под руку и потащил за собой.
— Хотите сбросить меня с обрыва? — спросила я, упираясь, немного, совсем чуть-чуть.
— Хочу, очень хочу! — рявкнул он. — Вы лишили меня покоя! То засыпаете в машине, то на вас нападают, то играете в триктрак! Нашумели, перевернули всё вверх дном и уезжаете?
— Почему вы сердитесь, Питер? — вскричала я.
Парочка молодых людей, идущих далеко впереди, оглянулась на наши крики. Инспектор снял шляпу, пригладил волосы.
— Я не сержусь. Я… обеспокоен, — сказал он.
— Я… я тоже.
И тут я сделала то, что никогда в жизни не делала первой. Я поднялась на цыпочки и поцеловала инспектора в суровую чисто выбритую щеку. Питер воспринял мой поступок как сигнал к действию.
Итак, история моих английских приключений подходила к концу. Через три дня я распрощалась со «своими» мужчинами на станции Площадь Воина. Питер и Джеймс, оба, намеревались доставить меня до Гатвика, но я отговорила и того, и другого, убедив, что прекрасно доберусь поездом, что не люблю долгих прощаний и лучше уехать быстро и сразу. Джеймс сообщил, что намерен передать бриллиантовую брошь королевской семье, дабы закрыть эту позорную страницу своей семьи и избавиться от вещи, приносящей невзгоды, хотя и надеется на хорошее вознаграждение. Обсудив этот вопрос, мы на какое-то время застряли на перроне в неловком молчании. Джеймс, распрощавшись, удалился, словно специально оставив меня с инспектором. Не знаю, догадывался ли он или нет, что я предпочла ему полицейского.
— Мне придется освоить компьютер, чтобы писать тебе письма, — сказал инспектор.
Я полагала, что он говорил мне именно «ты», как и я — ему, хотя в его родном языке вариантов «ты» и «вы» не было.
— Освоишь, Питер.
— Ты приедешь летом, и мы отправимся на Фэр-Айл. Увидишь, как там замечательно.
— Да, и мы успеем всё обдумать за эти месяцы, — сказала я.
До отправления оставались минуты. Поезд тронулся, едва я успела заскочить в вагон. Питер поднял руку в прощальном жесте.