– О Таффи, Таффи! Я с-с-схожу с ума… я с-с-схожу с у-ума! Я с-с-совершенно убит…
– Ладно, ладно, старина, подождите минутку – я зажгу свет.
– О Таффи! Я не спал четыре ночи – глаз не сомкнул! Она у-умерла с именем Св-Св-Св… будь оно проклято, я не могу его выговорить! С именем этого негодяя на устах!.. Как будто он позвал её из своей м-м-могилы! К ней вернулась память, как только она увидела его фотографию – она так лю-любила его, что позабыла обо всех остальных… и в конце концов она ушла к нему – к нему в другой мир!.. Рабски служить ему, петь для него… и помогать ему сочинять ещё более прекрасную музыку! О Таффи! о! о! о! помогите мне! п-помогите… – И Маленький Билли чуть не свалился в припадке на пол.
Снова повторилась старая, несчастная история его болезни пятилетней давности.
В этой книге столько печального, что я попытаюсь как можно короче рассказать о длительной болезни Маленького Билли, о медленном и лишь частичном его выздоровлении, о потере им способности рисовать, о быстром угасании, ранней смерти – мужественном, спокойном и прекрасном отказе от всех упований на будущее; об этом венчании мотылька со звездой, ночи с утренней зарёй!
И хотя его короткая жизнь была почти безупречна и полна достижений и надежд, он не мог бы завершить её достойнее. Как благородный рыцарь давних времён, он, будто услышав клич: «Багот, на помощь!» – отправился в далёкие страны к святым местам – в иную жизнь. Преждевременная смерть Билли потрясла до основания некоего священника и заставила его глубже призадуматься над некоторыми вещами, пересмотреть свои непогрешимые убеждения. Он усомнился во всём, во что он прежде верил. Смерть Маленького Билли так сильно ранила его сердце, что когда он подошёл к гробу, чтобы приложиться прощальным поцелуем к чистому бледному челу своего молодого мёртвого друга, он уронил слезу такую крупную, какую Билли (когда-то склонный к слезам) никогда в своей жизни не ронял.
Но всё это слишком грустно, чтобы об этом подробно рассказывать.
Именно у постели Маленького Билли, в Девоншире, Таффи влюбился в Бланш Багот и через несколько недель после кончины своего друга попросил её руки; через год они поженились. Брак их оказался очень счастливым – единственное вознаграждение, как считает бедная миссис Багот, за все горести и страдания её жизни.
В течение первого года, а может, и первых двух лет, Бланш, очевидно, была наиболее любящей половиной этой столь удачно подобранной пары. Чудесный взгляд любви (одинаковый у всех женщин) озарял её лицо каждый раз, когда она смотрела на Таффи, и наполнял его сердце угрызениями совести и смутным ощущением, что он недостоин такой любви.
Затем у них родился сын, и взгляд любви стал изливаться на него. Бедный Таффи видел теперь, как её взгляд скользит мимо, и испытывал щемящую, глупую ревность, которая, будучи смешной, была тем не менее весьма мучительной! Потом этот взгляд озарил второго сына, а потом и третьего. Этим лучезарным взглядом мать раньше глядела на отца своих сыновей. Но пришло время, и он зажёгся в глазах самого Таффи и остался там навсегда; а так как дочерей у них не было – жена его сохранила на всю жизнь монополию на этот самый нежный, самый красноречивый взгляд.
Они далеко не богаты. Он гораздо лучший спортсмен, чем художник, и вряд ли когда-нибудь это положение изменится. Если его картины не имеют сбыта, то совсем не потому, что они слишком хороши для вкуса публики. Сам он, собственно, и не питает никаких иллюзий на этот счёт, даже если его жена и не согласна с ним! Он самый скромный из всех посредственностей в искусстве, которых я когда-либо встречал, – а мне встречались куда большие посредственности, чем Таффи.
Если бы мне удалось убить его двоюродного брата сэра Оскара, и его пятерых сыновей (Уинны мастера на сыновей), и семнадцать внуков, и четырнадцать двоюродных братьев (с их многочисленным мужским потомством), которые стоят между Таффи и его наследственным баронетством со всеми владениями, он смог бы стать сэром Таффи, а милую Бланш бывшую Багот величали бы «миледи». Сие массовое смертоубийство в стиле Шекспира вряд ли вызвало бы у меня угрызения совести!
Какое ужасное искушение для автора, рассчитавшись по всем правилам с героем номер один, обрушить все блага и богатства, которые не снились и скупому рыцарю, на героя номер два, снабдив его титулом, замком и парком, а также красавицей женой и прелестными детьми! Но правда – безжалостна, а к тому же мои герои счастливы и тем, что имеют.
Во всяком случае, они достаточно состоятельны, чтобы позволить себе провести недельку в Париже и даже остановиться в Гранд-отеле; теперь – когда два их сына в Гарроу (где воспитывался и их отец), а третий учится в начальной школе в Илстри, Хертфордшир.
Это первый их выезд из Англии со времени их медового месяца. Лэрд должен был поехать с ними. Но славный Лэрд, Боевой Петух (ныне известный художник, член Королевской академии), сам готовится к медовому месяцу. Он отправился в Шотландию, чтобы обвенчаться с красивой и умной соотечественницей приблизительно своего возраста, которую он знал ещё девочкой в коротеньких платьицах, когда был всего только многообещающим юнцом и гордостью своего родного Данди. Это брак по рассудку, основанный на хорошо проверенной привязанности и взаимном уважении, – а потому, без всяких сомнений, будет счастливым браком! И через полмесяца или около того, возможно, другая супружеская пара будет завтракать за тем же самым угловым столиком во дворе Гранд-отеля! Жена будет весело смеяться каждой шутке мужа – и они счастливо проживут свою жизнь.
Вот и всё о герое номер три – д'Артаньяне! Приветствую вас, Сэнди Мак-Аллистер, вы самый ловкий, добродушный и весёлый из шотландцев! Самый тонкий, изящный и причудливый из английских художников! «Пью за ваше здоровье и за вашу семью – живите долго и процветайте!»
Таким образом, Таффи с женой отправились проводить свой вторичный медовый месяц, свою золотую осень только вдвоём и очень этим довольны. Если один из двух шутит, а другой от души смеётся в ответ – что они без конца и проделывают, – то для весёлой компании вполне достаточно двоих!
Они уже обошли Латинский квартал, посетили столь памятные им места. Благодаря любезности привратницы (уже не мадам Винар) им даже разрешили войти в старую мастерскую. Теперь её занимают два американца-художника, которые отнеслись с холодной вежливостью к вторжению в их студию в самый разгар работы.
Мастерская имеет весьма щегольской и респектабельный вид. Нога Трильби, и стихи, и рама под стеклом – всё исчезло, как дым, как никому не нужное напоминание. На их месте полка с книгами. Новая привратница (поступившая всего год назад) ничего не знает о Трильби, а о Винарах известно только, что они разбогатели и живут припеваючи где-то на юге Франции. Месье Винар состоит мэром своей общины. Да будет над ними благословенио божье! Они были по-настоящему хорошими людьми.
Затем мистер и миссис Таффи поехали в открытой коляске в Сен-Клу через Булонский лес. Они ездили ещё в Версаль, где завтракали в Отеле де Резервуар – подумайте только! И в Сен-Жермен, и в Медон, где обедали в домике лесника – нового. Они побывали в Салоне, в Лувре, на фабрике севрского фарфора, гобеленов, в музее Клюни, в доме Инвалидов, где гробница Наполеона; посетили полдюжины соборов, включая собор Парижской Богоматери и Сен-Шапель; пообедали с Додором в его прелестной вилле около Аниера, и с супругами Зузув великолепном особняке де ла Рошмартель, и с Дюрьеном в его доме в парке Монсо (лучше всех угощал их Додор, а хуже всех – Зузу; что же касается Дюрьена, то его общество и беседа были столь приятны, что, к сожалению, все забыли обратить внимание на еду). С молодым поколением Додора всё обстоит вполне благополучно, так же, как с молодым поколением Дюрьена. А потомство Зузу? Его вовсе нет, что лежит тяжёлым бременем на чьей-то совести!
Они побывали в Варьете и видели мадам Шомон; посмотрели Сарру Бернар, Коклэна и Делонэ в «Комеди Франсэз», а также были в Опере – слушали Лассаля. А сегодня, в последний день своего пребывания в Париже, они решили побездельничать и прогуляться по бульварам, купить кое-что; где-нибудь на ходу позавтракать, ещё раз проехаться по Булонскому лесу и посмотреть на «весь Париж», а затем пораньше пообедать у Дюрана или Биньона (или, может быть, в кафе «Дез'Амбассадер»). Закончить программу дня они решили в «Муш д'Эспань» – новом театре на бульваре Пуассоньер, – посмотреть мадам Кантариди в пьесе «Маленькое счастье контрабандистов». Она, как им сказали, в этой роли комична в высшей степени и забавна, не будучи вульгарной. Обо всём этом их информировал Додор, который раза три-четыре водил мадам Додор на этот спектакль.
Мадам Кантариди, как всем известно, очень умная, но чрезвычайно некрасивая, старая женщина со скрипучим голосом. У неё безупречная репутация, и она превосходная мать уже взрослых детей. Она прекрасно их воспитала. Её сыновьям никогда не разрешалось присутствовать на спектаклях их матери (теперь уже бабушки). На этом настоял их высоконравственный отец, обожающий свою жену и детей.
В частной жизни она «настоящая леди», но на сцене – пойдите-ка посмотреть её, и вы поймёте, почему она стала идолом парижской публики. Это правдивая и яркая выразительница современного галльского духа, который заставил бы самого Рабле смущённо перевернуться в гробу и покраснеть, как застенчивого монаха.
Конечно, она заслужила благоговейную любовь и благодарность своих дорогих парижан вполне законно! Она забавляла их во времена Империи; в тяжёлые годы безвременья была их единственной утешительницей и поддержкой, и неизменно радовала их как тогда, так и теперь. После войны, вернувшись домой, они застали мадам Кантариди на своём посту в «Муш д'Эспань», – она ликовала вместе со всеми и, приветствуя народных героев, радовала их своим смешным, старым, скрипучим голосом или утешала – как понадобится.
«Победившие или побеждённые, они всё равно будут смеяться!»