Когда он добрался до дороги, рядом с ним остановился маленький грузовик, ехавший со стороны свалки, и ему разрешили сесть рядом с металлоломом на грузовой платформе. Грузовик в бешеном темпе несся по широким и узким дорогам, мимо бесконечных трущоб, по задымленным промышленным кварталам и бездушным районам высоток. На то, чтобы пройти это расстояние пешком, ему понадобился бы целый день, но в какой-то момент он понял, что понятия не имеет, куда едет машина и не уносит ли она его прочь от цели. И какова вообще его цель? Он постучал по стеклу и жестом попросил водителя остановиться.
И вот он стоит на обочине дороги, не зная, где находится, в городе, по сравнению с которым Нью-Йорк кажется обозримым, предоставленный сам себе. Он помахал вслед уносящемуся прочь грузовому автомобилю, из которого ему махнули голой загорелой рукой, а потом исчезло и это.
Он огляделся. Высокие неприветливые стены, потрескавшиеся рекламные щиты, зарешеченные окна. Те немногие люди, которые попадались на улицах, обходили его стороной, и, оглядев себя с головы до ног, он понял почему. Его когда-то элегантный светлый, сшитый на заказ костюм свисал с него клочьями непонятного цвета, у него на ногах не было туфель, а только дырявые носки, а воняет ли от него или нет, он давно уже перестал понимать. С нехорошим чувством он вдруг осознал: будет тяжело доказать, что он – самый богатый человек в мире.
В месте, похожем на автобусную остановку, к стене дома была прикручена табличка – простая деревянная доска с приклеенным к ней расписанием и большой картой федерального округа Мехико и окрестностей, в изучение которой и погрузился Джон. Судя по всему, он находился на севере города, вероятно, в той его части, которая называлась Аскапоцалько. Он попытался вспомнить путь, проделанный на грузовике, и пришел к выводу, что свалка находилась, должно быть, в Нецауалькойотле, местечке неподалеку от озера, называемого Текскоко.
Это означало, что теперь ему следует придерживаться южного направления. Он попытался на основании положения солнца и предположительного времени определить, где может находиться юг. На миг он призадумался, как бы организовать поездку на автобусе, но ничего не придумал. Ему потребуются многочасовая ванна, совершенно новый гардероб и деньги, чтобы можно было хотя бы подумать об этом.
Он повернул голову, когда увидел приближающуюся машину. То была полицейская машина. Конечно, полиция! Его наверняка ищут после похищения. Нужно просто обратиться к первому же полицейскому, чтобы избавиться от всех хлопот.
В этот миг под крышей дома распахнулось окно, пожилая дама высунула голову, показала на него пальцем и что-то прокричала. Полицейский автомобиль остановился, из него вышли двое мужчин и стали приближаться к нему важной походкой, держа наготове дубинки.
Было не похоже на то, что они идут к нему, дабы уменьшить количество его бед. Джон поспешил ретироваться в противоположном направлении и очень обрадовался, когда понял, что полицейские решили этим удовлетвориться.
Значит, это не самая лучшая идея. Обращаться в полицию – значит, снова отдать себя на произвол того, у кого есть оружие, а этого с него пока хватит. Ему вдруг вспомнилось замечание, оброненное кем-то из его телохранителей во время перелета: в Мехико нет ничего опаснее полиции. Нет, он будет действовать сам. У «Фонтанелли энтерпрайзис» есть филиал в Мехико, туда обратиться безопасно. Хотя он точно не знал, где находится офис, но наверняка в центре города. А туда он доберется и пешком.
И он пошел. Даже если ему потребуется целый день, что с того? Ему ничего не нужно, даже есть не хочется после продолжительного жара. Время от времени он обнаруживал фонтан или небольшой ручей, из которого делал несколько глотков, чтобы смыть пыль с горла; то, что у воды был противный привкус или что она маслянистая, его не волновало. Он брел вдоль улиц, движение становилось все более оживленным по мере продвижения, и он посчитал это признаком того, что идет в верном направлении. Он шел по живописным улочкам среди крохотных разноцветных домиков, перед дверями которых росли цветы, садовые травы в ржавых железных бочонках, и сохло белье на натянутых над дорогой веревкой. Дети играли здесь с кошками и с любопытством смотрели ему вслед, а одна женщина подозвала его, чтобы подарить пару стоптанных кед: подарок, от которого на глаза у него навернулись слезы. Он прокладывал путь через бедняцкий квартал, где утоптанная земля была покрыта отходами, дома справа и слева представляли собой лишь наполовину готовые бетонные строения, из стен которых во все стороны торчала ржавая арматура, а в небе было полно телевизионных антенн и причудливо, вдоль и поперек натянутых кабелей. В темных углах копошились вшивые дворняги, некоторые дети были завернуты в одеяла: здесь он не выделялся. Потом он снова оказался в кварталах получше, где у домов имелись украшенные штукатуркой фасады или маленькие балконы во французском стиле, где перед церквями были красивые площадки, обставленные клумбами или толстыми пальмами. Дома постепенно росли, увеличивалось количество светящихся реклам и дорог, а когда он снова обнаружил карту города, на ней был изображен только центр, а окраин не было.
Здесь он впервые увидел множество попрошаек: изувеченных мужчин, сидящих на обочине улицы и жалко тянущих руку к каждому прохожему, женщин с запеленутыми детьми, донимавших мужчин в деловых костюмах по пути к автомобилю и отступавших только после получения монетки, детей в грязной одежде, каких он сам видел в трущобах, которые с жалобными криками окружали японских туристов. Жители города терпели попрошайничество, но по их лицам было видно, что они стараются обращать на него как можно меньше внимания.
Он нашел телефонную кабинку, где телефонный справочник сохранился настолько, что в нем он нашел адрес филиала, а также с помощью карты сумел определить его примерное местонахождение. Площадь Сан-Хуан, неподалеку от парка Аламеда, который было просто найти: когда он спрашивал кого-то, те радовались, что он хочет только узнать дорогу и не хочет денег; ему достаточно было последовать в направлении поспешно вытянутой руки.
– Alameda? Allá![80]
Наконец он нашел офис – здание в колониальном стиле с узким фасадом, на котором красовалась темно-красная буква «f» на белом фоне, – и обнаружил, что тот окружен журналистами.
Мужчина за рулем радиопередвижки осушил банку колы до дна. Его кадык дергался при каждом глотке. Затем он раздавил банку руками и не глядя швырнул ее на улицу.
– Допустим, его труп плавает в каком-нибудь озере, – сказал он, обращаясь к женщине, стоящей рядом с открытой дверцей. – Как они собираются его найти? Мы так еще пять лет здесь проторчим.
– Пять лет мы торчать не будем, успокойся, – ответила женщина. Она была стройной, миниатюрной, с пышной волнистой шевелюрой.
Джон, который стоял позади них на улице и, как и они оба, смотрел на здание, понял, что говорят о нем. Его считали мертвым. Если сейчас он войдет в этот дом, то на него набросятся так, что в конце концов он еще пожалеет, что не умер.
– Именно в Мехико, – продолжал причитать мужчина. – Меня тошнит от этого города. Такое противное чувство в груди, я тебе говорю. Каждое утро, просыпаясь, я так кашляю, как будто совершенно зря отвык от курения. Слушай, ну что это такое? Тут бросаешь курить, а потом сидишь целыми неделями в городе, где на каждом углу воняет просто безбожно… – С этими словами мужчина внезапно обернулся, словно учуяв Джона. Скривил и без того перекошенное лицо. – Эй, Бренда, смотри-ка, у нас есть зрители.
Его коллега повернула голову и посмотрела на Джона. Того окатила горячая волна ужаса, когда он понял, что знает эту женщину. «Бренда Тейлор, Си-эн-эн», – подсказала ему бессмысленно хорошая память. Это она, сто лет назад, на первой пресс-конференции в доме Вакки спросила его, счастлив ли он оттого, что богат. И теперь она пристально смотрит на него…
Повинуясь спонтанному порыву, Джон втянул голову в плечи, простер руку и пробормотал примерно на том же сленге, который слышал от мексиканцев по телевизору:
– Please, missis! Ten dollars, please, missis![81]
– О боже! – простонал мужчина. – Как я это ненавижу…
Она вдруг перестала пристально всматриваться в его лицо. Отвернулась, скрестила руки на груди и нервно прошипела, обращаясь к своему коллеге:
– Дай ему эти чертовы десять долларов, пусть исчезнет.
– Десять долларов? Это уж слишком, Бренда, остальные… – Он с отвращением полез в карман, выудил купюру и швырнул ее Джону. – Ну ладно, вот. А теперь убирайся. Vamos[82]. Проклятье, как я ненавижу этот город! – скрипнул зубами он и тоже отвернулся.
– Gracias, – пробормотал Джон, почти полностью исчерпав свои познания в испанском языке. – Muchas gracias, seňor[83]. – И с этими словами он убрался восвояси.
Через несколько улиц он отыскал небольшой переговорный пункт, под бело-голубой вывеской которого рекламировали larga distancia[84]. Несколько ступенек вели в комнату с низким потолком, где стоял телефонный автомат и сидел за прилавком толстый мужчина, за спиной которого висела карта Мехико. На стенах также висели толстые слои старых плакатов с концертов и богослужений. Офис был бедным, но достаточно чистым, чтобы мужчина посмотрел на него довольно подозрительно.
– Я могу позвонить отсюда? – спросил Джон и положил на прилавок десятидолларовую купюру. – За границу.
Брови мужчины снова опустились. Жадная лапа убрала купюру со стола, другая указала ему на два телефонных аппарата, висевших на стене.
– Está bien. Dos minutes[85]