Джон с удивлением разглядывал казавшегося таким энергичным мужчину. Он совершенно не походил на того, кто сумел бы разобраться, где включается компьютер, не говоря уже о программировании.
– Понимаю, – произнес он просто для того, чтобы что-нибудь сказать.
– Ну хорошо, вернемся к началу, – продолжал Маккейн, неопределенно, но резко махнув рукой. – Благодаря моим знаниям языков меня можно было использовать во многих странах, поэтому меня посылали на разные вакансии в Европе. Бельгия, Франция, Германия, Испания… Я бродил повсюду, писал коммерческие программы для клиентов Ай-би-эм. Компьютерные системы, связанные через границы стран с другими, в большинстве своем принадлежали банкам, и я вскоре стал кем-то вроде специалиста по транснациональным компьютерным проектам. Поэтому выбор пал на меня, когда в 1969 году подвернулся заказ в Италии, особенный, довольно сложный заказ. – Маккейн пристально посмотрел на него. – Заказчиком выступала, что очень необычно, адвокатская контора из Флоренции.
Джон открыл рот, хватая воздух.
– Вы?.. – невольно вырвалось у него.
– Да. Первоначальную версию программы, с помощью которой вы управляете своими счетами, написал я.
Марко листал неинтересный журнал, впрочем, не спуская глаз со своего подопечного и ламелей, мешавших видеть всю картину, но закрывавших дверь только до половины. Он поднял голову, когда Джон Фонтанелли вскочил и принялся бегать по большому кабинету, отчаянно жестикулируя. Маккейн тоже забегал, причем с учетом его роста казалось, будто по арене носится разъяренный бык. Телохранитель мимоходом спросил себя, что же там могло произойти. В любом случае, было не похоже на то, что кто-то пытается вцепиться кому-то в глотку. Он расслабил мышцы, автоматически напрягшиеся для прыжка, и снова откинулся в кресле.
– Еще кофе? – спросила секретарша, красивая девушка с рыжими, зачесанными наверх волосами и кремово-бледной кожей, которой он явно нравился.
– Нет, спасибо, – улыбнулся он. – Но, может быть, принесете мне стакан воды?
– Этот заказ стал поворотным моментом всей моей жизни, – заявил Малькольм Маккейн. Теперь они оба сидели в креслах в уголке для переговоров, Маккейн – наклонившись вперед, опершись локтями на колени. Он не спускал взгляда с Джона. – Вакки с самого начала напустили туману, мол, не скажем, в чем, собственно, дело. Некоторое время я подозревал, что они хотят отмывать через систему, которую я должен был написать, деньги для мафии. Но что бы вы ни хотели скрыть на фирме, когда вы заказываете компьютерную систему, все всплывает. Программист – он как исповедник, ему вы должны сказать даже то, что хотите скрыть от финансового управления или властей, потому что иначе программа работать не будет. Я ведь должен тестировать программу, и, когда у меня на экране появилась сумма в 365 миллиардов долларов, у меня чуть глаза не вывалились из орбит, можете себе представить.
– 365 миллиардов? – озадаченно повторил Джон.
Маккейн кивнул.
– За более чем двадцать пять лет, которые прошли с тех пор, ваше состояние выросло почти втрое.
Джон открыл рот, но в голову ничего не пришло, поэтому он закрыл его снова.
– Будем откровенны, – продолжал Маккейн. – До того момента Вакки тщательно следили за тем, чтобы были закрыты все двери в подвал, когда я находился в доме. Но я сказал им, мол, подозреваю, что речь идет о деньгах мафии или состоянии, нажитом на наркобизнесе, и им так или иначе пришлось показать мне архив и завещание Джакомо Фонтанелли, пояснить мне причины того, почему я не должен обращаться в полицию. – Маккейн покачал головой. – Я был в полном восторге. Это казалось самым невероятным, что мне доводилось слышать в жизни. И я был уверен – абсолютно уверен – в том, что нашел свое предназначение. Я уволился из Ай-би-эм, вернул свои небольшие сбережения в Лондон и принялся изучать экономические науки, народное хозяйство, экономику и организацию производства, все сразу. Я жил в дешевой мансарде без отопления, годами носил одни и те же брюки и пиджак, никуда не ходил, не курил, не пил, жил, словно монах, – и поглощал материал, как не поглощал его никто и никогда. Я всегда сидел на первой парте, мучил преподавателей вопросами, сдавал все экзамены на самые лучшие оценки. Закончив учебу, я пошел в банк, работал брокером, изучил на практике все то, что только можно узнать об акциях, дополнительных процентах, торговле валютными фондами и так далее. Потом основал свою фирму, на свои деньги, заемные и наследство от отца, работал ночи напролет, пока не смог нанять первого работника, продолжал вкалывать, и затем мы вышли в плюс и дело пошло на лад. И все эти годы в хорошие и плохие времена я всегда с нетерпением ждал этого момента, сегодняшнего дня, когда я окажусь напротив вас, наследника состояния Фонтанелли, наследника триллиона долларов.
Джон заметил, что смотрит на мужчину широко раскрытыми глазами. Выглядел он, наверное, смешно. Но от Маккейна исходила такая энергия – почти физически осязаемая решительность, – что возникало ощущение, будто сидишь напротив раскаленной печки.
– Боюсь, – медленно произнес Джон, – что я еще не совсем понимаю.
– Моя миссия, задача всей моей жизни, – заявил Маккейн, двигая мощными челюстями, – помогать вам, способствовать исполнению вами пророчества Джакомо Фонтанелли. Не больше и не меньше. Все, что я делал до сих пор, – учеба, создание этой фирмы, – было только подготовкой к этой задаче, только тренировкой, упражнением, боем с тенью. Мне нужно было научиться обращаться с деньгами, с большими деньгами. Если я хочу быть вам полезным, то должен уметь плавать в море крупных капиталов. Причиной было только это. Богатство меня не интересует. Езжу я на «ягуаре» или вынужден ходить пешком – мне все равно. Тогда, двадцать пять лет назад, я получил свободу, которую дает человеку абсолютная одержимость целью, видением. С тех пор я знаю, зачем появился на свет. Я убежден в этом настолько же твердо, как и в том, что завтра утром снова взойдет солнце, что не случай привел меня во Флоренцию, а провидение. Сегодняшний разговор я мысленно проводил уже тысячи раз. Двадцать пять лет я работал на этот день, этот момент. Все, что у меня было, – это дата, 23 апреля 1995 года, и номер телефона. Номер телефона комнаты для гостей, уже тогда подготовленной на вилле. Я нашел его в списке телефонных техников, которые прокладывали линию и в подвал конторы. Я знал, что семья Вакки не изменит этот номер. И теперь, – почти с экстатическим удовлетворением добавил он, – ожидание завершилось. Вы здесь.
Джон судорожно сглотнул, не зная, что ответить. Этот человек был либо полным безумцем, либо гением. Или и тем, и другим одновременно.
– Откуда, – спросил он, – вы знали, что Вакки не изменят телефонный номер?
На лице Маккейна промелькнула мрачная улыбка, но глаза остались серьезными.
– Что ж, символичность числа 23 очевидна. Назначенный день. И им было неизвестно, что я знаю номер. Я старался, чтобы это не всплыло. Я понимал, что должен действовать втайне.
– Почему же?
– Потому что мои намерения ставили под вопрос их полномочия. – Он вздохнул настолько глубоко, то Джону показалось, будто с начала их разговора Маккейн не дышал. – Я скажу вам сейчас то, что должен сказать, с неприятным ощущением, поскольку понимаю, что вы, вероятно, испытываете очень теплые чувства по отношению к семье Вакки. Они сделали вас богатым человеком, изменили вашу жизнь к лучшему, как вы и представить себе не могли, – и ничего за это не попросили, никакой ответной услуги, даже благодарности. Они довольствуются тем, что выполнили завет своего предка. Поистине благородные люди, так можно подумать.
Джон кивнул.
– Да. Я действительно вижу это так.
– Но на самом деле, – заявил Маккейн, – у них есть свои теневые стороны. Они, ничего не спрашивая, совершили невероятное, этого у них не отнять. Но именно то, что сделало их способными на это, мешает им теперь. Вакки, мистер Фонтанелли, – это люди, ориентированные на прошлое, полностью сосредоточенные на сохранении, сбережении, традиции. В своей деревне они создали себе маленький рай, Шангри-Ла, где они стали некоронованными королями. Но если вы спросите себя, стараясь быть совершенно непредвзятым, что конкретно сделали Вакки, то обнаружите, что они не могут помочь вам. В том, что касается пророчества и его исполнения. Наоборот, они все свои надежды связывают с вами. Вы справитесь. Вы наследник. Вы тот, кого видел в своем сне Джакомо Фонтанелли, вы вернете человечеству утраченное будущее – как-нибудь. Вы остались с этим в одиночестве, не так ли? Вакки защитили вас от мира, оградили, отвлекли вас всеми игрушками, которые может дать богатство. В глубине души они совершенно не хотят перемен. Это не злая воля. Вакки просто неспособны на такие желания. Это качество привело к тому, что в семье Вакки на протяжении пятисот лет рождались ученые юристы, в каждом поколении, которые никогда не испытывали искушения оставить деньги себе. Но то же самое качество делает их неспособными помочь вам свершить необходимые перемены. – Он вскочил, бросился в глубину комнаты, остановился в центре ковра, обернулся, вскинул руки в отчаянном жесте, который был бы к лицу ветхозаветному пророку. – Теперь вы понимаете план? Этот потрясающий поворот судьбы, посвятивший в тайну не кого-нибудь, а именно меня, как раз вовремя, чтобы сделать необходимые приготовления, чтобы суметь помочь наследнику? Кого-то, кто мыслит, чувствует и действует совершенно иначе, чем те, кто сохранил состояние? Все идет именно так, как должно. Колесики цепляются друг за друга. Я ждал, двадцать пять лет я ждал вас, ждал и готовился, и вот теперь вы здесь. Наконец-то. Сегодня – тот день, о котором однажды скажут, что с него началось будущее.
Джон смотрел на него, потом вынужден был отвернуться и прикрыть глаза рукой.
– Многовато впечатлений для меня, – признался он. Казалось, его сердце принадлежит старику, который уже не в силах волноваться. – В первую очередь, я все еще понятия не имею, каков ваш план относительно будущего. Прошлое – ладно. Это я понял. Но что вы собираетесь