В неловком молчании подали следующее блюдо: лососевый паштет в соусе из рислинга. «Какая неподходящая обстановка для того, чтобы говорить о нуждах мира», – подумал Джон при виде причудливо украшенной тарелки, которую умело поставила перед ним тренированная рука.
– Я полагаю, что мистер Фонтанелли прав, – заявил лорд Роберн и взял в руки нож и вилку. – Мы здесь все свои, все в той или иной степени умные люди, так что давайте не будем притворяться. Если посмотреть на экономический процесс, то всегда можно провести границу, где у природы что-то забирают – сырье, натуральный продукт, и другую границу, где природе что-то отдают – как правило, отходы. Все, что происходит между этими границами, является, так сказать, внутренними делами человечества. Именно существование этих двух границ и создает проблему загрязнения окружающей среды. Мы пользуемся ресурсами, которые не являются неограниченными, а то, что мы отдаем, тоже не может быть принято в неограниченных количествах. Это мы все давно знаем, только вот это знание не дает результатов. Предложение мистера Фонтанелли затрагивает самую суть проблемы: пока загрязнение окружающей среды не отражается в негативном плане на экономике, а щадящий режим обращения с ней – в позитивном, действовать соответствующим образом невозможно. Я специально говорю «невозможно». Ожидать же этого, как всегда поступают идеалисты, это значит ожидать, что экономика будет действовать по неэкономичному принципу. Правила игры не предполагают оглядки на природу. Но мы можем изменить правила игры. В этом нет ничего особенного; мы постоянно делаем это. Мы изменяем банковское право, страхование, биржевое право, налоговое право – все правила игры для экономического процесса. И точно так же легко мы можем ввести правило игры, в соответствии с которым загрязнение окружающей среды будет стоить денег. И тогда то, к чему мы тщетно стремились прийти путем взывания к морали, произойдет словно само по себе, просто благодаря динамике рыночных сил. И это можно сделать только так. Другого пути нет.
Пока Роберн говорил, Дэвид Муди начал качать головой и, похоже, останавливаться не собирался.
– Конечно, все это с благими намерениями, – произнес он, – хоть и не особенно оригинально. А именно – призыв к государственному контролю. Но на самом деле природа чувствует лучше всего себя в тех странах, где существует свободный рынок, в то время как страны бывшей плановой экономики лежат в руинах.
Роберн наклонился вперед, нацелив острие своего рыбного ножа на американца, словно шпагу.
– Правила игры и плановая экономика – это не одно и то же, и вы хорошо знаете это, мистер Муди. Государство должно задать правила игры. Для того оно и существует. Ваш свободный рынок перестал бы работать без правил, которые создало государство, – мы говорим о таких вещах, как закон об акционерных обществах, банковский надзор, договорное право и так далее. И в государствах, которые не в состоянии обеспечить соблюдение правил игры, ваш свободный рынок тоже не работает. Знаменитые общие условия, на отсутствие которых все время жалуются, когда объясняют, почему не хотят инвестировать в Россию.
У Джона возникло чувство, что он должен что-то сказать, дабы не позволить разгореться враждебности, которую, как ему показалось, он ощутил.
– Я далеко не профессионал в вопросах экономики, – пояснил он. – Я просто задал себе вопрос: как выглядела бы наша экономика, если бы Земля, природа была фирмой? Если бы все, что нам нужно, нам пришлось бы покупать у этой фирмы? Действительно все – не только сырье, но и воду, и воздух, и землю?
«Однажды мы станем этой фирмой», – сказал Маккейн и поднял бокал.
Виктория Холден усмехнулась.
– Тогда жизнь, полагаю, было бы невозможно оплатить!
– Небылицы, – произнес Смит.
– Это была бы монополия, – пророкотал Муди. – Ваша фирма «Земля» могла бы установить такие высокие цены, что платить по счетам стало бы невозможно.
– Похоже, вы исходите из того, что мы, люди, нежеланны на Земле, – вставил лорд Роберн. – Интересная предпосылка, которую было бы любопытно рассмотреть при других обстоятельствах. А ведь ответ на вопрос мистера Фонтанелли лежит на поверхности: конечно же, природа – не фирма. Я вижу, сюда вызвали представителя государства. До сих пор государство являлось защитником интересов экономики, в лучших случаях – даже интересов населения. Было бы разумнее предоставить экономику самой себе, а роль опекуна отдать природе.
– Все это звучит очень хорошо и красиво, лорд Роберн, – произнес премьер-министр, – но что касается политической реальности, это чистейшей воды утопия. Даже если предположить, что подобная смена курса способна набрать большинство голосов, все, чего вы добьетесь, так это того, что позиция Великобритании ослабнет в постоянно ужесточающихся условиях всемирной конкуренции.
– Конечно, это требует сотрудничества на международном уровне, – заметила мисс Холден. – Самостоятельные действия одной страны не только бессмысленны, но и безрезультатны.
Ален Смит махнул рукой.
– Забудьте, Виктория. Любое государство будет только искать способы обойти подобные договоренности.
Джон Мейджор мрачно кивнул.
– Могу только согласиться с вашим коллегой.
Ужин прошел в горячих, хоть и не очень плодотворных дискуссиях, без восхищений искусством поваров. После него, то есть при первой же допустимой этикетом возможности попрощался премьер-министр, конечно же, произнеся несколько благожелательных слов по поводу того, что он очень ценит это приглашение и надеется на хорошие отношения в дальнейшем.
Вскоре за ним последовал Ален Смит.
– Как бы там ни было, – произнес он на прощание, – меня успокаивает то, что во главе величайшего концерна мира стоит человек, который руководствуется более высокими ценностями, чем обычная комбинация жадности, честолюбия и жажды власти.
– Я уверен, что ваши меры по обеспечению охраны природы послужат знаком, – заявил Дэвид Муди. – Только не перегибайте палку. Проводите свою политику неспешными шагами.
Виктория Холден советовать ничего не стала, просто поблагодарила за приглашение.
И последним, кто ушел, был лорд Питер Роберн.
– Вы верно мыслите, – сказал он, пожимая Джону руку. – Просто до конца не продумали все.
И, произнеся эти загадочные слова, журналист сел в свой невзрачный автомобиль и уехал, загрязняя окружающую среду остатками сгоревшего топлива.
Джон еще некоторое время постоял у окна своей гостиной, глядя на ясное, усыпанное звездами небо, а призрачные очертания его идеи сгущались, образуя решение. Закончив, он бросил взгляд на часы. Половина двенадцатого.
Он подошел к телефону, полистал лежавший рядом справочник. В замке стояло двести телефонов; все внутренние телефоны были поэтому трехзначными. Он нашел необходимый номер и набрал его.
– О’Шонесси. – Голос на том конце провода прозвучал немного испуганно.
– Это Фонтанелли, – сказал Джон. – Надеюсь, я не разбудил вас.
– Э… нет, сэр, – произнес библиотекарь. – Я читал.
Джон кивнул. Ничего иного от худощавого ирландца с необычайно редкими для его возраста волосами он и не ожидал.
– Мне жаль, что приходится утруждать вас так поздно, но у меня срочная просьба…
25
Неделю спустя Джон вошел утром в офис Маккейна, положил на стол книгу и выжидающе замер у стола. Настроение у него было явно не самое лучшее.
– Juan, un momento, por favor[46], – попросил Маккейн того, с кем разговаривал в данный момент, зажал динамик рукой и наклонился вперед. Название книги гласило: «Полностью автоматизированное спасение человечества». Автора звали Питер Роберн.
Он снова поднес трубку к уху.
– Juan? Lo siento. Podría llamar usted más tarde? Vale. Hasta luego[47]. – Он положил трубку, взял книгу в руки и посмотрел на Джона. – Доброе утро, Джон. Где вы это раскопали?
– Ее нашел О’Шонесси, – пояснил Джон, начиная раскачиваться на каблуках.
– О’Шонесси? Смотри-ка. Находчивый библиотекарь, должен сказать. – Маккейн открыл обложку, с удовольствием перевернул форзац, изучил титульный лист. – Хорошо сохранившийся экземпляр. Лучше, чем мой собственный.
Джон фыркнул.
– Вы пригласили лорда Роберна и заставили излагать перед ним идеи, выдавая их за свои, а они пришли ему в голову еще двадцать лет назад! Я кажусь идиотом самому себе.
– Глупости, – ответил Маккейн. – Он ведь был просто в восторге. Вы мне сами рассказывали. Он встал на вашу сторону, разве нет?
– У меня едва глаза на лоб не полезли. Вы знали об этой книге. Почему не показали мне?
– Потому что было бы лучше, если бы вы сами пришли к этим идеям, – терпеливо объяснил Маккейн.
– Но я не сам пришел к этим идеям! Вы убедили меня, в каждой из них.
Маккейн покачал головой.
– Мы целый вечер просидели с бутылкой вина, разрабатывая стратегии для изменения мировой экономики. Мы оба, вы и я. Alright, я подбросил вам идеи Роберна, но вы оттолкнулись от них, сделали их своими, додумали, пришли в восторг. И что? Разве это что-то меняет, то, что кому-то эти идеи уже приходили в голову до вас?
– Вы должны были сказать мне, что автор этих идей будет сидеть за моим столом, где я собираюсь говорить об этом!
– Тогда вы действовали бы пристрастно. Вы же действовали как прозелит. Как человек, который только что обрел новую идеологию и теперь хочет осчастливить с ее помощью весь мир.
Джон замер.
– Причина была в этом? Вы хотели, чтобы я был беспристрастен?
– Джон, – произнес Маккейн, медленно захлопнул книгу и снова положил ее на стол, поверх стопки бумаг, – я не настолько гениален, чтобы сам до такого додуматься. Я признаю это. Но мне все равно, абсолютно все равно, откуда берется хорошая идея, кому она приходила в голову. Я не плачу роялти за спасение мира. Если идея чего-то стоит, я ее использую.