– А как насчет остальных? Они тоже знали, что я пережевываю идеи Роберна, так?
– Ни один человек сегодня не помнит идеи Роберна. – Маккейн указал на книгу. – Это был личный заказ. Тираж – двести экземпляров. Вы никогда не спрашивали себя почему? Не спрашивали себя, почему в тот вечер он просто не осадил вас? Почему делал вид, что просто развивает вашу идею?
– Нет, – вынужден был признать Джон.
– Потому что он поверил вам. Поверил вам в том, что вы сами пришли к этому. И это пробудило в нем надежду, что постепенно наступает время для его мыслей. Когда он написал книгу – ему тогда было самое большее двадцать шесть лет, – оно еще явно не наступило. Вы представить себе не можете, какое неудовольствие вызвали эти тезисы в его кругу. Налоги на использование окружающей среды, на владение землей, на потребление воды и сырья, на произведенный мусор! Если бы все эти лорды сами не были полутрупами, они наверняка повесили бы его. – Маккейн откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди. – Высшее общество до сих пор не может простить ему этого и никогда не простит. А остальной мир знает его как, пожалуй, самого компетентного экономического журналиста мира. Когда он говорит что-то, все навостряют уши, как Уолл-стрит, так и Даунинг-стрит, 10, как Франкфурт, так и Белый дом. То, что вы понравились ему, важнее для того, что мы задумали, чем если бы он подарил вам «Бритиш петролеум».
Джон судорожно сглотнул.
– Честно?
– Вы читали газеты за прошлую неделю?
– Э… нет.
– А надо было. Вы бы узнали, что стали героем. Английские газеты говорят о ваших инициативах в области защиты окружающей среды. Американские газеты открыли новую тенденцию развития с большей оглядкой экономики на окружающую среду, которую называют «трендом Фонтанелли». А на континенте и так нет ни одного главного редактора, который не выписывал бы журнал мисс Холден.
Джон смотрел на Маккейна, рубашка которого уже в этот ранний час была пропитана потом.
– И вы хотите сказать, что это результат одного-единственного ужина и моей тепленькой речи?
– Можете биться об заклад. Вы уже не безумный наследник, который не знает, куда девать деньги. Вы снискали симпатии. Люди начинают понимать, что вы – истинный наследник, что вы исполните пророчество. Вы поп-звезда, Джон, – произнес Маккейн. – Смиритесь с этим.
Лицо Джона омрачилось.
– Любой мог бы сделать то, что делаю я. Я неудачник, случайно получивший безумное наследство. – Он испугался собственных слов.
Маккейн задумчиво посмотрел на него, немного отодвинул кресло и взглянул на крыши Лондона.
– Вы потерпели поражение в мире, который устроен совершенно неправильно, – спокойно произнес он. – Мы сменим полярность. Мы позаботимся о том, чтобы правильным людям сопутствовал успех, чтобы верное поведение было вознаграждено, а остальное уладится само собой.
Другую поп-звезду Джон обнаружил, когда однажды вечером, слишком взвинченный после трудного дня, чтобы уснуть, сидел перед телевизором и переключал программы: и неожиданно с экрана на канале «MTV» на него уставилось мрачное лицо Марвина, под грохот музыки шепчущего с трудом различимые строфы, а на заднем фоне, словно по мановению волшебной палочки, вырастали горы сломанных автомобилей. Музыка была по-прежнему ужасной, но видео производило впечатление, особенно рефрен песни, когда начинала щебетать Константина, одетая только в самое необходимое, и даже это казалось найденным на свалке. Ее ленивые движения заставили Джона вспомнить вечер на некой яхте, стоящей на якоре на протяжении уже нескольких месяцев, и воспоминания были неприятными.
Прокурором ей в любом случае уже не стать.
В подвале здания адвокатской конторы Флоренции все еще стояло так много ящиков с надписью «Письма с угрозами Фонтанелли», что они заполняли собой целую кладовую. До отъезда Джона Фонтанелли в Англию ими занималась специальная комиссия, что повлекло за собой целый ряд арестов и обвинений во всем мире, привело ряд индивидуумов в тюрьмы или сумасшедшие дома.
В июне 1996 года странные звуки, доносившиеся со внутреннего двора здания, привлекли внимание людей. Посреди двора стоял грузовой автомобиль фирмы, занимающейся уничтожением данных, и постукивал мотором, а машина в дальнем конце пожирала черные ящики, которые выносили из подвала: нераскрытые, упрямо не желающие перескакивать через сверкающие зубцы, подрагивающие, когда металлические штыри наконец вгрызались в картон, поглощая его, разрывая в клочья, выпуская стайку конвертов, словно спелые семена, но их тоже хватала механическая пасть и измельчала в клочья. Не прошло и двух часов, как сосредоточенные в одной точке угрозы в адрес самого богатого человека в истории мира превратились в топливо в коричневых бумажных пакетах.
– Прямое указание министра юстиции, – произнес главный прокурор своему посетителю, когда они наблюдали за спектаклем в окно, и воспользовался возможностью вынуть кусочек мяса, застрявший в зубах с обеда. – Который издал его по настойчивой просьбе министра финансов, как я слышал.
– Правда? – нарочито удивился его посетитель.
Кусочек мяса поддался. Какое восхитительное ощущение! Главный прокурор с отвращением посмотрел на крохотное коричневое волокно на пальце.
– Совершенно верно, если спросите меня. Когда синьор Фонтанелли получал гражданство, он обещал выплачивать налоги в этой стране, а три месяца спустя исчез в Англии. Непонятно, зачем работать на такого человека.
– Мы не платим налоги? – Джон поднял взгляд от обзорного баланса. – Это правда?
Маккейн занимался тем, что царапал какое-то длинное замечание на полях циркуляра.
– Это внутренний документ, предназначенный только для нас, – сказал он, не поднимая взгляда. – Я очень надеюсь, что каждое число, написанное там, верно, насколько вообще могут быть правдивы числа.
– Здесь написано «тринадцать миллионов долларов».
– На тринадцать миллионов долларов больше, если хотите знать мое мнение. Но это было неизбежно.
– Не знаю… Я обещал министру финансов Италии платить налоги в Италии по меньшей мере год…
– Тех семи миллиардов, которые мне не удалось спасти в прошлом году, ему должно хватить.
– Я обещал ему, понимаете? Лично.
Теперь Маккейн поднял глаза.
– Я сейчас расплáчусь. Извините, Джон, но мы говорим о двадцати-тридцати миллиардах, а то и больше. На эти деньги вы можете купить Украину или половину Африки. Я и думать не хочу о том, чтобы швырять их в пасть какому-то министру финансов.
– Но ведь мы не можем… Я имею в виду, мы ведь зарабатываем деньги. А тот, кто зарабатывает деньги, должен платить налоги, таковы правила, ведь так?
– У нас международная компания. Мы можем выбирать, где платить налоги. И если я могу выбирать, то я буду платить налоговую ставку Каймановых островов, а именно нуль долларов.
Джон озадаченно кивнул и снова уставился на листок бумаги, который держал в руках. Тринадцать миллионов.
– Как так получается? – спросил он. – Мы ведь не на Каймановых островах. Мы здесь, в Лондоне.
– У нас есть фирмы на Каймановых островах. Так же, как есть фирмы на острове Сарк, в Белизе, Гибралтаре, Панаме, и как там еще называются все эти налоговые райские кущи. Эти фирмы ничего не делают, в них нет сотрудников, они состоят только из записи в торговом реестре и небольшой таблички на почтовом ящике. И на этих табличках написаны неброские имена, потому что не должно быть так, чтобы все сразу понимали, что они принадлежат вам. Одна из этих фирм, к примеру, называется «Интернешнел риэл эстейт», это фирма по торговле недвижимостью, которой принадлежат высотный дом и замок и которая выставляет нам за них немалые суммы. Эти суммы уменьшают наш доход, а значит, и налоги – но что делать финансовому управлению? Не могут же они запретить нам жить и работать в снимаемых комнатах. И подобную игру можно проворачивать со страхованием транспорта, инвестициями, консультационными гонорарами и так далее, пока налогов практически не остается.
– А деньги вообще в безопасности на всех этих островах?
– Не будьте так наивны. Деньги передвигаются только между компьютерами и банками, переходят с одного жесткого диска на другой. Ни пенни не покидает этой страны, даже в форме битов.
Это показалось Джону просто невероятным. Но он привык к тому, что попал в место, где случается невероятное.
– Кажется мне, что дело нечисто.
– А никто не может против этого возразить. С моральной точки зрения это абсолютно неприемлемо. Но посмотрите статистику Международного валютного фонда: более двух триллионов долларов вращается в оффшорных финансовых центрах. Мы ослабим свою позицию, если будем платить налоги, а остальные – нет.
Джон провел руками по лицу.
– Любой мелкий ремесленник должен платить налоги. Мой отец должен платить налоги. По какому праву я должен считать себя исключением?
Маккейн сильно откинулся в кресле, сложил пальцы рук и оперся на них подбородком, задумчиво разглядывая Джона.
– Можно посмотреть на это с разных сторон, – наконец произнес он. – Вы предприниматель. Вы один из крупнейших работодателей в мире. Вы обеспечиваете половину планеты товарами ежедневного спроса. Вы делаете то, чего не в состоянии сделать ни одно правительство. Так что, если спросите мое мнение, я не понимаю, почему вы должны ко всему прочему платить еще и налоги.
– Набег продолжается! – возвестил, входя в его офис, Маккейн.
Они несколько недель путешествовали по всему миру и теперь снова ненадолго остановились в Лондоне, и снова стало казаться, будто в здании работает ураган.
Недавно они провели многочасовые переговоры с фирмами Восточной Европы, Ближнего Востока и Африки, посетили фабричные залы, иногда напоминавшие музеи или мрачные подземелья, полные рабов, видели покрытые налетом трубы сточных вод, из которых беспрепятственно сливалась в реки вонючая пенящаяся жижа, бродили по маслянистой тине и запущенным свалкам, всегда в сопровождении членов правления или директоров, которым нужна была финансовая поддержка.