ослаблении Гольфстрима, я говорю о его иссякании. Чтобы вызвать его, достаточно повышения температур в Северном полушарии всего на пять процентов. К чему мы и движемся семимильными шагами. – Он положил другую диаграмму, сплошные стрелки и формулы, абсолютно ничего не говорившие Джону. – Хочу в общих чертах обрисовать ход событий. Потепление приводит, как, возможно, уже известно, к усилению таяния полярных ледников. В этой связи мы думаем только о поднимающемся уровне моря и радуемся тому, что не живем в портовом городе. Но что касается нас, европейцев, то поднятие уровня моря – меньшая из проблем. Гораздо важнее то, что полярные льды – это пресная вода. Пресная вода легче морской, поэтому она распределяется по большой площади на поверхности моря, а значит, легче замерзает. С наступлением зимы образуется тонкий слой льда, изолирующий теплые воды тропиков от арктического холодного воздуха, и тот не может ни потеплеть, ни стать более влажным до того, как достигнет Европы. И наоборот, поскольку вода в тропиках не испаряется, она не становится более соленой и, вместо того чтобы погрузиться в глубину, просто распространяется в северных широтах. Подводный водопад иссякает, а с ним и подводное течение, питающее Гольфстрим. – Ученый обвел взглядом своих немногочисленных слушателей. – И внезапно в Европе установится климат Южной Аляски или Средней Сибири – холодный, сухой, с постоянно промерзшим грунтом. Здесь, в Лондоне, температура даже летом будет подниматься едва ли выше нуля. В Европе живут полмиллиарда человек – куда им деваться, как прокормиться? Цепная реакция политических, экономических и социальных изменений станет концом цивилизации в нашем ее понимании.
Джон почувствовал, что во рту у него пересохло, и готов был поклясться, что ощущает, будто в комнате стало холоднее.
– И как это можно предотвратить? – спросил он.
– Остановить нагревание Земли.
– А как остановить нагревание Земли?
– Сократить выбросы двуокиси углерода.
– А как?.. – начал Джон, но Маккейн перебил его.
– Нет, Джон, не так. Вы идете как раз по неправильному пути. Это линейный путь решения проблемы, и он не работает в сложных системах. Если вы не видите всю систему целиком, то принимаете решения, которые справляются с одной проблемой, но создают дюжину новых и ухудшают ситуацию в двух дюжинах уже существующих. – Он посмотрел на профессора. – Или нет? Я ведь прав?
Коллинз кивнул.
– К примеру, увеличение количества атомных электростанций заметно снизит выброс углекислого газа, но сильно увеличит вероятность аварии с обширным радиоактивным излучением. – Он сделал неопределенный жест рукой. – Кроме того, развитие модели показывает, что кризис в самых разных областях будет все больше заостряться и событие, способное стать спусковым механизмом для катастрофы, со временем будет приобретать все меньший масштаб. Если Гольфстрим сохранится, то десять лет спустя, скажем, будет достаточно сильного землетрясения в Токио, чтобы заставить рухнуть мировую экономику и вызвать голод небывалых масштабов, в ходе которого из-за отчаянных действий, таких как перелов рыбы, сжигание древесины и так далее, будет окончательно разрушена экологическая система. Вне зависимости от этого цивилизация будет становиться все более подверженной влиянию различных эпидемий, с одной стороны из-за того, что возбудителям будет все легче перемещаться по современным путям сообщения на большие расстояния, с другой стороны – поскольку иммунитет все большего количества людей ослабнет по ряду причин. И так далее. Я мог бы предложить вам длинный и страшный список возможных спусковых механизмов, но это будет отвлекать от мысли о том, что это всего лишь спусковые механизмы. В некотором роде детонаторы. А собственно взрывчатым веществом послужат медленная динамика: рост населения, усиление индустриализации, изменения климата и так далее.
Когда проектор выключился, темнота стекала по стенам, словно черная кровь.
– Что из того, что вы сейчас рассказали нам, – поинтересовался Маккейн, – известно другим лицам? Правительству, организациям вроде ООН?
– Трудно сказать, – произнес профессор Коллинз. – Как ни странно, в лице вице-президента Эла Гора в Белом доме появился человек, разбирающийся в этой проблематике; по крайней мере, на такие мысли наталкивает написанная им книга. Я думаю, что американское правительство в принципе располагает сходными данными. Впрочем, для решений, которые они принимают, важны скорее национальные, чем глобальные интересы.
Джон положил ладони на стол – бессмысленный жест, словно ему непременно нужно было коснуться чего-то, удостовериться, что оно реально, что это не сон.
– Насколько точны ваши прогнозы? – негромко спросил он. Голос терялся в тишине темного зала, и в то же время его невозможно было не услышать. – Насколько надежна программа, профессор?
– Не считая предпосылок, которые восходят к работам Форрестера, Мидоуса и так далее, наша модель в основном базируется на трудах Акира Ониши, который в данный момент разрабатывает FUGI Global Model. FUGI – это сокращение от слов Future of Global Interdependence[53], то есть уже в самом названии есть указание на будущее, обширное взаимодействие всего происходящего. К этой динамической кибернетической модели, отдельные части которой были разработаны выдающимися специалистами, мы добавили факты, отобранные на основании исторических данных. Это означает, что наши модели начинают работу с 1900 года и их данные должны совпадать с тем, что мы наблюдали вплоть до сегодняшнего дня. Поскольку так и получается, мы исходим из того, что мы верно поняли систематические взаимодействия и поэтому расчеты на будущее верны.
Маккейн сложил руки.
– А та модель, о которой вы говорили, FUGI, она дает те же результаты?
– Нет. Профессор Ониши работает на ООН; он пытается получить прогноз будущих миграций и потоков беженцев. – Коллинз указал на пленку, все еще лежащую на проекторе. – Помимо этого в некоторых существенных моментах мы придерживаемся принципиально иного мнения. Иначе мы могли бы просто перенять его модель.
– Понимаю. – Маккейн отодвинул кресло. Раздался негромкий скрежет, напомнивший Джону похороны деда: когда могильщики закрыли крышку гроба и принялись закреплять ее, звук был точно такой же.
Никто ничего не сказал. Казалось, тишина слилась с темнотой. Быстро холодало или ему это только казалось?
– Следовало бы, – нервный голос профессора Коллинза нарушил молчание, – принять решение относительно того, что делать дальше. Опубликовать ли результаты исследования…
– Нет, – сразу же произнес Маккейн. Шумно втянул носом воздух, сжал подлокотники кресла. – И без того было опубликовано достаточно мрачных прогнозов. Это ничего не дает. Никто не хочет об этом знать. Я, кстати, тоже. – Он встал, очень резко, словно лопаясь от избытка энергии. – Я хочу знать, как мы можем это предотвратить. И тут нам должна помочь ваша модель. Вы завтра еще будете в Лондоне?
– Да, – кивнул профессор Коллинз, – у меня номер в…
– Хорошо. Соберемся завтра утром. Возьмите с собой этот пухлый том, описание системы. Мы определим все элементы, на которые можем влиять посредством «Фонтанелли энтерпрайзис», а также степень этого влияния. – Он прошелся в темноте, сделал пять шагов, повернул обратно, сделал пять шагов в другую сторону. – Вы создадите модели всех комбинаций возможных параметров влияния. Пока мы точно не будем знать, какая стратегия поможет предотвратить катастрофу.
Профессор Коллинз шумно вздохнул.
– Вы осознаете, что придется совершить довольно много попыток? Количество всех возможных комбинаций быстро переходит в миллионы и миллиарды…
Маккейн продолжал стоять.
– Ну и что? Вы получите столько быстродействующих компьютеров, сколько будет нужно. Я куплю вам «Дип блю», если вы сумеете его применить. Он ведь тем и занимался, что просчитывал миллиарды возможных комбинаций ходов? И он выиграл. – Его глаза сверкали. – И мы поступим точно так же.
Поезд проезжал мост через Эльбу, мимо проносились опоры. Открывался вид на гавань. Ярко сияло солнце, грузовые краны казались похожими на стадо древних животных, пасущихся в сверкающей реке. Гамбург, да, а почему бы и нет? Урсула Вален подышала на стекло, наблюдая за тем, как запотевшее пятно тут же снова исчезает. Если она действительно решит уехать из Лейпцига. Если найдет место – хотя даже не была уверена в том, что желает этого.
Зачем она здесь? Неужели действительно хочет заниматься рекламно-информационной деятельностью для торгового концерна? Конечно же, нет. Правда была в том, что она искала выход.
Оглядываясь назад, она понимала, что было ошибкой пытаться предотвратить неизбежное. Дела в магазине электроприборов, который открыл ее отец вскоре после объединения, поначалу шли хорошо, да. Но недостаточно хорошо. По крайней мере, ей нужно было настоять на том, чтобы он переехал в другое, более дешевое помещение, прежде чем начать затыкать постоянно открывавшиеся дыры собственными деньгами, подписывать долговые обязательства, по которым ей придется платить всю жизнь. Самое позднее – в тот момент, когда так безумно высоко подняли арендную плату. Но… Не помогло ни расширение, ни новые сотрудники, ни реклама в трамвае. Наконец ее отец сдался и стал радоваться тому, что получил место у одного из своих бывших клиентов.
Таков итог двух лет кропотливой работы: денег нет, по уши в долгах, вместо звания доктора в последнюю минуту едва успела получить степень магистра, причем с такими оценками, что диплом едва ли стоил бумаги, на которой был напечатан.
И что огорчало ее сильнее всего, так это то, что в конце концов именно большие траты на уход за дедом и положили конец бизнесу ее родителей. Почему все эти нацисты так чертовски долго живут? Восемьдесят восемь весен повидал ее дед, все еще бодрый, жесткий, словно выдубленная кожа, твердый, словно высококлассная сталь, полный бредней проклятого гитлерюгенда. Он подстрекал дряхлых идиотов вокруг себя, настраивая их против руководства дома престарелых, терроризировал санитаров-иностранцев расистскими высказываниями, а то, что некоторые темнокожие в итоге категорически отказывались иметь с ним дело, похоже, наполняло его огромной радостью. Расхлебывать же все это приходилось ее родителям, ясное дело. Если это вообще возможно, то после объединения Германии с ним стало еще труднее, чем прежде. Во времена ГДР он хотя бы время от времени пару лет проводил в тюрьме