руга – представитель верховного хранителя валют планеты и богатейший человек в мире, за одним столом, где каждую неделю принимались решения, касавшиеся всего мира, а за дверями дюжина мужчин ждала, когда они выйдут. Джон встал.
– Я подумаю об этом, – сказал он.
На вокзале Флоренции ее снова ждал «роллс-ройс», но за рулем уже сидел не Бенито, а молодой человек, которого Урсула никогда прежде не видела. На нем тоже была униформа, он взял ее чемодан, энергично распахнул дверцу автомобиля, окинув ее жарким взглядом.
– У Бенито случился апоплексический удар, – рассказывал ей по дороге Кристофоро Вакки. – Не такой серьезный, как можно было ожидать, но водить автомобиль ему уже нельзя. Сейчас он живет неподалеку, в семье, которая заботится о нем, и, как только снова встал на ноги, приходит каждый день полировать Эмми – ну, вы знаете, фигурку на радиаторе…
Урсула кивнула. Padrone казался более худым, чем она его запомнила, почти прозрачным. Должно быть, уход Джона Фонтанелли сильно задел его.
– Синьор Вакки, мне очень жаль, что я так долго…
– Я знал, что однажды вы вернетесь, – мягко улыбнувшись, перебил он ее. – Это был просто вопрос повода.
Урсула глубоко вздохнула.
– Не знаю, понравится ли вам повод.
Она ошибается, наверняка. Наверняка она просто ужасно ошиблась в расчетах. Вакки в лучшем случае высмеют ее, в худшем – обругают. Завтра она снова поедет домой, сожжет все документы со времен учебы и попросится на работу на кухне «Параплюи бле». Она набрала в легкие воздуха и рассказала о том, что показалось ей странным в счетных книгах Джакомо Фонтанелли, чувствуя себя при этом так, как будто заказывает свой последний обед приговоренного к смерти.
Но когда она закончила, Кристофоро Вакки произнес только: «А!». Какое-то время он просто сидел, задумчиво кивая головой.
– Это старая загадка…
Урсула почувствовала, как широко раскрываются ее глаза.
– Вы об этом знаете?
Padrone улыбнулся.
– О да! Моя семья давно уже ломает себе над этим голову. И мы понятия не имеем, откуда в действительности взялось первоначальное состояние.
31
– То, что вам довелось испытать в Вашингтоне, было инерцией, – пояснял Маккейн. – Сила, поддерживающая жизнеспособность всех процессов, против которых мы боремся. В первую очередь всем хочется, чтобы все оставалось так, как им нравится. – Он сжал руку в кулак. – Вы видите, что это иллюзия – ставить на такую вещь, как благоразумие, на добровольный отказ? Это противоречит человеческой природе. Принуждение – вот единственное средство, которое действительно работает.
Джон мрачно кивнул.
– Это значит, что мы должны продолжать бороться.
– На это можете положиться. – Маккейн потянулся к факсу, поднял вверх полоску мягкой бумаги. – Новости от Коллинза. Работы по расширению проходят согласно графику. Его люди в буквальном смысле слова только и делают, что распаковывают новые компьютеры, подключают их в сеть, устанавливают программу-симулятор и запускают ее. А это значит, что результаты будут в срок.
– Хорошо, – произнес Джон. – А что мы будем делать тем временем?
Маккейн бросил на него странный взгляд, встал и принялся расхаживать взад-вперед вдоль окна. Давненько он этого не делал. За окном город сверкал под ярким августовским солнцем, словно кто-то перенес его на берег Средиземного моря.
– Вы могли бы помочь мне, – вдруг сказал Маккейн и остановился, устремив взгляд на Джона. – Вам это может показаться странным, возможно, даже подозрительным, не знаю… Но вы бы очень, очень помогли мне.
– Если вы хотели разбудить во мне любопытство, – сказал Джон, – то вам это удалось.
– Нам предстоит борьба. Борьба суровыми методами. По всем фронтам наши противники призывают к сражению, и будет побоище, это точно. Возможно, нам придется сделать несколько ходов, не предусмотренных правилами, если вы понимаете, что я имею в виду. Короче говоря, ситуация такова, что нам ничто так не поможет, – произнес Маккейн и мрачно улыбнулся, – как отвлекающий маневр.
– Отвлекающий маневр?
Маккейн посмотрел на него исподлобья взглядом Джека Николсона.
– Я не хочу, чтобы обо всем, что я делаю или не делаю, писали в газетах, понимаете? Все просто. И поэтому хорошо бы, если бы в газетах написали о чем-нибудь другом.
– Ага, – произнес Джон. – Ну а в чем проблема? Я имею в виду, нам ведь принадлежит половина газет и…
– Проблема в другой половине. В газетах, которые нам не принадлежат.
Джон, моргая, смотрел на Маккейна.
– Хм… Да, ясно. Боюсь только, что я не понимаю свою роль во всем этом.
Маккейн вернулся к своему письменному столу, открыл один из ящиков, достал оттуда издание, издалека похожее на несерьезную бульварную газетку, и бросил ее Джону титульной стороной вверх.
– Посмотрите-ка на это.
Газета была двухнедельной давности, заголовок гласил: «Самая красивая женщина, самый богатый мужчина – это любовь?» Под ним была напечатана фотография, на которой Джон узнал фотомодель, рекламировавшую премию Геи, Патрисию де Бирс: она что-то шептала на ухо державшему ее за руку мужчине, с которым они вместе переходили через улицу.
И этим мужчиной, как с безграничным удивлением понял Джон, был он сам!
– Что это такое?
– Фотомонтаж, – пояснил Маккейн. – Кстати, сделанный довольно умело. Эта газета славится подобными вещами – обычно она печатает фотографии детей с двумя головами или летающих тарелок и тому подобного, и никто по этому поводу не переживает, но что интересно, с тех пор телефоны в отделе прессы не умолкают. Весь мир хочет знать, есть ли зерно правды в этих слухах.
– Ничего там нет, само собой. Я не ходил гулять с этой женщиной, не говоря уже о том, чтобы держать ее за руку.
– О чем я вас и хотел попросить, – мягко произнес Маккейн, – сделайте это.
Джон уставился на него.
– Мне кажется, что я потерял нить разговора. Еще раз, что я должен сделать?
– Да, я ошарашил вас, понимаю. – Маккейн взял газету, тщательно сложил ее, а затем поднял, словно вещественное доказательство на суде. – Обычно ни один человек не верит тому, что пишут в этой газете. Каждые шесть недель появляется то Элвис, то лох-несское чудовище, и никто, может быть, за исключением парочки безумцев, не принимает это за чистую монету. Поэтому реакция на эту статью заставила меня задуматься. И она говорит о том, что мир хочет, чтобы это было правдой. Общественности ничего не хочется сильнее, чем любовной связи между самым богатым мужчиной и самой красивой женщиной в мире. Все предрассудки подтвердятся, все мечты сбудутся. Люди тоскуют по подобным историям.
– Может быть, это и так, но я совершенно ничего не испытываю по отношению к этой женщине. Во время съемок мы обменялись едва ли парой слов, и я изо всех сил старался не смотреть на ее грудь, вот и все. – Джон замолчал, внезапно почувствовав прилив очень неприятного ощущения.
Маккейн медленно, задумчиво кивнул.
– Но ведь это было бы идеальным отвлекающим маневром, вам не кажется? Вы и Патрисия де Бирс, и фотограф, которому удалось заснять, как вы держитесь за руки… Средства массовой информации лихорадило бы несколько недель.
– Вы ведь что-то задумали. – Джон всматривался в подчеркнуто безэмоциональное лицо Маккейна. – Скажите мне, что это не то, о чем я как раз подумал.
Маккейн свернул газету, которую держал в руках, в трубочку и изо всех сил скомкал.
– Я позволил себе приказать вашей яхте сняться с якоря. Ее все равно нужно было отправить на проверку радарной системы в Гонконг. Сегодня или завтра она должна войти в Манилу. Я также заранее нанял мисс де Бирс, чтобы…
– Что-что? Наняли?
– Я вставил в договор пункт о неразглашении, а агентство вело переговоры до тех пор, пока меня не попросили вставить со своей стороны пункт о неразглашении суммы гонорара – очень низкой. Было интересно.
– Наняли? Зачем же?
– Вы оба будете притворяться влюбленной парой, по крайней мере, для общественности, что вы будете делать наедине – дело ваше. Немного поплаваете по райскому миру Филиппинских островов, позволите разыскать себя репортерам, время от времени будете сходить на берег и делать покупки рука об руку, чтоб СМИ понравилось, пожалуйста…
– Вы шутите!
– Когда мир будет смотреть на Филиппины, должны видеть вас обоих, а не биржевой курс или основные процентные ставки банков. Вот то, что мне нужно.
– Вы не шутите. – Джон положил руку на лоб, словно чувствуя жар. – Все серьезно, все на самом деле… Вы хотите разыграть театральную постановку.
– Да бросьте, Джон. – Маккейн швырнул газету, точнее, то, что от нее осталось, в мусорную корзину. – Я мог бы придумать что-нибудь похуже, чем послать вас на пару недель отдыхать с одной из прекраснейших женщин планеты, не так ли? Кто знает, может, в конце концов вы друг другу понравитесь…
– Нет. Довольно.
– …и иллюзия превратится в реальность? – Маккейн усмехнулся, словно после непристойной шутки. – Хорошо. Я молчу. Как скажете. Я просто хочу напомнить о том, что вам постепенно нужно задумываться об основании династии…
– Уж точно не с оплаченной фотомоделью, – оборвал его Джон. Происходящее не укладывалось у него в голове. Нет, это уже слишком. Он откажется. Он просто скажет «нет», вот возьмет и скажет…
Маккейн внезапно снова посерьезнел.
– Вы бы мне очень помогли, – сказал он. – Будет и без того достаточно трудно. Нам нужно поставить на колени правительства полудюжины стран, к тому же – международные организации, и это при том, что конкуренты только и ждут малейшей ошибки с нашей стороны. Вы бы мне действительно очень помогли.
Джон устало прикрыл глаза. Вздохнул.
– Ну ладно. Когда начинаем?
– Как только сможете. Мисс де Бирс уже в пути. Она будет ждать вас в Маниле на яхте.
– О… Я сгораю от нетерпения. – Он встал, чувствуя безграничную усталость. – Тогда я пошел собирать вещи.