Маккейн двусмысленно усмехнулся. Если подумать, в последнее время он стал слишком часто двусмысленно усмехаться.
– Счастливого пути, – произнес он. – Наслаждайтесь.
– Большое спасибо. – Выходя, Джон посмотрел на свое отражение в узком зеркале, которое Маккейн повесил у двери, и пробормотал, ни к кому не обращаясь: – Неужели мне это нужно?
Урсула чувствовала себя хорошо. Она приняла душ, ощущая приятную усталость после продолжительного путешествия, и теперь сидела с padrone и двумя старшими Вакки – не хватало только Эдуардо – за этим чудесно накрытым столом в нижней столовой, где пахло майораном, помидорами и орегано. Что бы ни подала Джованна, на благородной посуде это выглядело восхитительно.
За едой говорили о том, что обнаружила она и что, похоже, давно было известно семье Вакки.
– Если вы представите себе, что состояние семьи Медичи, самой могущественной семьи своего времени, даже во времена процветания никогда значительным образом не превышало четыреста тысяч флоринов, – говорил Кристофоро Вакки, тщательно промокая губы толстой накрахмаленной салфеткой, – то вы получите представление о том, что триста флоринов были по тем временам довольно кругленькой суммой. Впрочем, иметь такого размера долг далеко не так приятно.
– Джакомо Фонтанелли был кандидатом на долговую яму, – вставил Альберто Вакки, отчаянно орудуя ножом и вилкой.
Padrone взял свой бокал вина, немного отпил.
– По меньшей мере он оказался в довольно трудной ситуации.
– Разве нельзя предположить, – произнесла Урсула, – что за годы он скопил резервы, не отраженные в книгах? Тогда на последней странице были бы просто подсчеты долгов, которые нужно оплатить. Я могу представить себе, что, прежде чем уйти в монастырь, он уладил свои мирские дела.
– В принципе да, – практически не разжимая губ, сказал Грегорио Вакки. Похоже, он решительным образом не одобрял подобное поведение. – Впрочем, из его деловых записей не следует, каким образом могли скопиться такие резервы. Говоря простым языком, дела у него шли недостаточно хорошо.
Урсула отложила вилку в сторону и по очереди обвела взглядом всех троих.
– И вас это никогда не озадачивало? Никогда не заставляло усомниться в своей миссии? Тот факт, что вы не знаете, откуда взялись деньги, на которых все строится?
Они замерли, переглянулись, и наконец Кристофоро Вакки отложил в сторону прибор, задумчиво сложил руки на краю стола перед своей тарелкой.
– Чтобы понять это, – сказал он, – вы должны знать, что книги Джакомо Фонтанелли появились у нас не так давно. Они попали к нам, когда я был еще ребенком, в преддверии Второй мировой войны, а тогда ни у кого не было времени на то, чтобы как следует этим заняться. Честно говоря, мы присмотрелись к тому, что обнаружили вы, всего несколько десятилетий тому назад.
– Несколько десятилетий тому назад? – удивленно повторила за ним Урсула. По дороге сюда ей казалось, что семья Вакки ломает себе голову над этим вопросом не первое столетие. – И как это получилось? Я имею в виду, где эти книги так долго были?
– В монастыре Святого Стефана.
– Монастыре Фонтанелли?
– Именно. То был крохотный горный монастырь в Апеннинах; если отправитесь из Флоренции по направлению к Форли, то будете проезжать мимо руин. Его забросили году примерно в 1890, он стоял пустым, пока Муссолини не превратил его в склад боеприпасов, которые еще до конца войны взлетели на воздух. Говорят, во время воздушного налета.
– А книги?
– Насколько мне известно, после роспуска монастыря их вместе с другими документами привезли в Рим. И там они, должно быть, лежали несколько десятков лет, пока кому-то не пришла в голову идея передать счетные книги моей семье.
– И кому же?
Кристофоро Вакки устало пожал плечами.
– Мне очень жаль. Как я уже говорил, я был еще ребенком.
– Хм… Вы говорили, что там были и другие документы…
– Так рассказывал мой отец. Что они были. Он не знал, что это за документы и где они хранились.
– Но ведь интересно выяснить это, – сказала Урсула Вален, чувствуя то, что могло быть только выбросом адреналина в кровь.
Он проснулся от того, что в окно упал луч света, щекоча ему нос. «Все еще летим», – сказал ему брошенный в окно взгляд; облака под ним представляли собой роскошный вид, да и темный купол неба над самолетом вызывал не меньшее благоговение. Он сверился с часами. Уже недолго. Он услышал, как далеко позади негромко переговариваются охранники. Из-за ровного гула турбин невозможно было разобрать о чем; наверное, самые обычные разговоры, просто чтобы скоротать время.
Этого он даже предположить никогда не мог. Что часть пути к исполнению пророчества будет представлять собой нечто вроде того, что его ожидало: ходить повсюду с нанятой красавицей и изображать плейбоя. Смешно. И как неприятно, что правда не всплывет никогда.
Посадка была самой обычной, аэропорт похож на все остальные аэропорты. Им выделили защищенное место для стоянки, как обычно, их ждал лимузин, на этот раз большой и белый, похожий на «кадиллак», только меньше. Неважно. За последние два года он столько налетал, что пора уже было начинать беспокоиться из-за полученной дозы облучения. Хорошо будет расслабиться пару недель, и к черту репортеров!
Во время поездки он мельком выглянул из окна. Кондиционер работал на всю катушку, и из салона роскошного автомобиля Манила выглядела так, как все крупные города. Высотные дома, широкие улицы, слишком много людей на дорогах, яркие огни реклам, сделавшие бы честь и Лос-Анджелесу. Стройки. Люди возятся с горячим асфальтом или орудуют пневматическими молотками в дрожащем от жары августовском воздухе.
– Гавань, – произнес Марко, когда машина качнулась и свернула с главной улицы на широкую, менее наезженную улицу со множеством выбоин.
Вопреки ожиданиям, Джон преисполнился восхищением при встрече со своей яхтой. Она стояла, гордая и роскошная, белоснежная и огромная – мечта, чистейшая роскошь. Два года он не поднимался на борт, просто посылал ее в разные уголки мира, чтобы она оставалась на плаву, а команда – в движении, в то время как он целыми днями сидел в офисе и делал вид, будто что-то во всем этом понимает. Какая трата времени!
Капитан Бруссар стоял у поручней капитанского мостика и приветливо махал ему рукой. Джон помахал в ответ. И в тот миг, когда Джон собрался было поставить ногу на палубу, на сходнях из ниоткуда возникло что-то пестрое, порывистое, метнулось к нему, и, прежде чем он успел отреагировать, его уже обнимала и страстно целовала стройная женщина в тонких одеждах.
Долго. Джон, сначала застыв от неожиданности, защищаясь, постепенно стал находить это приятным, даже очень. Он тоже обхватил ее, почувствовал под ароматной тканью мягкую разогретую кожу, вдохнул запах вьющихся волос, ощутил однозначную реакцию своего тела…
Патрисия де Бирс отпустила его, отступила на шаг, словно желая рассмотреть после долгой разлуки. Выглядела она хорошо, намного лучше, чем ему запомнилось. Идеальная фигура, правильные черты лица – воплощение женской красоты, а тропическое солнце выставило все это в выгодном свете. Похоже, это путешествие будет не таким, каким он его себе представлял.
Она взяла его за руку и сказала:
– Идем! – И потащила его за собой на ют, весело смеясь, словно влюбленная школьница, а там – за стеклянную дверь салона.
Здесь она отпустила его, закрыла двери и остановилась на расстоянии трех шагов, скрестив на груди руки.
– Насколько я поняла, это работа. Вы довольны?
– Что? – произнес Джон. Что-то было в ее голосе, обладавшее таким же эффектом, как ведро ледяной воды, внезапно вылитое на голову, а потом он понял. – О, да. Конечно. Сыграно абсолютно, э… убедительно. Абсолютно.
Все игра, ясно. Как и договаривались. Возможно, где-то даже есть сценарий того, как все должно происходить на протяжении последующих недель.
– Великолепно. Мне нравится, когда клиенты довольны. – Судя по ее голосу, это было не так. И выглядело не так. У нее было перекошенное лицо, тонкие волоски на шее стояли дыбом, все тело отчего-то дрожало.
Джон махнул рукой, ему очень хотелось сделать что-нибудь, чтобы успокоить ее.
– Грандиозно, – осторожно произнес он. – Как и было сказано.
Она отвернулась, посмотрела в окно на сверкающее море, лес парусов и яхт, обвела все взглядом. Некоторое время она стояла так и молчала, похожая на ожившее фото с календаря.
– Вы знаете, кого я себе напоминаю, мистер Фонтанелли? – наконец спросила она, вложив в обращение все свое презрение. – Вы можете себе это представить?
Все дело было в том, как ее наняли. Он понял без дальнейших слов.
– Послушайте…
– Нет, это вы послушайте. Вы – самый богатый мужчина на всем белом свете, ради бога. Но это не дает вам права обращаться со мной как с грязью. Я работала моделью для вашей премии Геи, ладно. Так уж вышло, что это моя профессия – быть моделью, рекламировать все, что угодно. Но это не делает меня шлюхой, понимаете? Вы можете купить мое время, можете купить мою внешность для своих целей – это одно. Вы сделали это, и я в игре. Я профессионал. Но вы не можете купить мою благосклонность, мистер Джон Фонтанелли, мистер Триллион Долларов. Я модель, но в первую очередь я женщина, понимаете? Женщина.
– Да, вижу… Извините, я хотел сказать, что это мне ясно. Что вы женщина. Я и не собирался…
Она заморгала, словно борясь со слезами.
– А ничего больше вы не заметили? Неужели таким становятся, когда появляются деньги? В голову ничего больше, кроме денег, не приходит?
– Нет, вы неправильно…
– Вы могли просто спросить меня. Просто спросить, как один человек другого. Мужчина может спросить женщину, хочет ли она быть с ним, даже если на какое-то ограниченное время, на время отпуска, на пару недель. Она может отказаться, ясное дело, но на этот риск приходится идти. Иначе, когда она согласится, это ничего не будет стоить, понима