Что бы вы ни сделали, это будет правильно.
– Идемте, – сказал он.
На втором этаже конторы царил хаос. Были открыты стеклянные шкафы, драгоценные фолианты бесцеремонно сложены в стопки, на столах лежали раскрытые справочники, горы записей, даже на стенах висели листы бумаги с номерами годов, сумм, ключевые слова на немецком языке, которые он не мог прочесть. Должно быть, она провела здесь уже немало времени.
– Вот, посмотрите для начала на это. – Она вынула книгу из климатизированного шкафа, который слегка запотел, когда она его открыла, и положила ее перед ним, раскрыв в нужном месте.
– Это одна из счетоводческих книг Джакомо Фонтанелли. В ней примечательны две вещи. Во-первых, в пятнадцатом столетии в Италии развилось то, что сегодня мы называем двойной бухгалтерией. Тогда это называлось бухгалтерией a la veneziana[65], и эта новая методика была одной из причин привилегированного положения, которое занимали тогда итальянские купцы. Но Фонтанелли ее не использует, он ведет нечто вроде делового дневника, и то, мягко выражаясь, довольно несистематично. Посмотрите на почерк – закругленные, плавные неровные буквы. Это тот же самый почерк, что и в завещании.
Джон посмотрел на бледные каракули, сравнил их с почерком завещания, по-прежнему лежащего на своем месте под стеклом. Там автор больше старался писать красиво, но, не считая этого, вне всякого сомнения, это был тот же самый почерк.
– Ну да, – произнес он. – Этого следовало ожидать, разве не так?
Урсула Вален мимоходом кивнула.
– Позднее это станет важным. На данный момент важно то, что этот способ, скажем так, хаотичного ведения записей, не помогает быстро разобраться с состоянием дел купца. Поэтому никто долгое время не замечал, что книги Фонтанелли заканчиваются не тремястами флоринами прибыли, а тремястами флоринами убытков. Если быть точной, то первой это заметила я, не далее как три месяца назад. – Она положила перед ним другую счетную книгу, последнюю из ряда, открытую на последней исписанной странице. – Пункт второй.
– Убытки? – Джон нахмурил лоб, изучая цифры. Они ничего ему не говорили. Он должен поверить ей, положиться на то, что она знает, о чем говорит. – Но как он мог оставить состояние, если у него его не было?
– Этот вопрос я тоже задала себе. Поэтому я охотилась за остальными документами Джакомо Фонтанелли – кстати, с помощью Альберто Вакки, который, похоже, знает в этой стране всех, – сказала она, подняла крышку старого на вид металлического ящичка и вынула оттуда столь же старый на вид листок бумаги. – И наконец нашла вот это.
Там было несколько листков с колонками чисел. Джон уставился на них, попытался понять, что именно он видит. Цифры были странными, двойка напоминала волну…
– Это годы? – вдруг дошло до него. – Вот, 1525, 1526… – Он пролистал до конца. – Заканчивается 1995 годом.
– Бинго! – сказала Урсула. – Это расчет того, как будет развиваться состояние с учетом простых и сложных процентов. И обратите внимание на почерк – он четкий, точный, буквы ровные. Кто бы это ни написал, это точно не Джакомо Фонтанелли. То, что вы видите, – это письмо, полученное им примерно в 1523 году.
Джон уставился на ряды чисел, и ему вдруг показалось, что в глазах защипало.
– Это значит…
– Что это были не его деньги и не его идея, – произнесла она чудовищные слова. – Кто-то другой разработал весь план и предоставил для него деньги.
Ему вдруг показалось, что земля качнулась под его ногами.
– Тот, кто написал письмо? – Он перевернул листки до самого конца. – Этот… что это значит? Джакопо?
– Джакопо, – подтвердила Урсула Вален, – итальянская форма имени Якоб. Известно, что при жизни Якоб Фуггер имел привычку подписывать таким образом свои письма в Италию. Вам что-нибудь говорит имя Якоб Фуггер?
– Якоб Фуггер Богатый, – услышал собственный голос Джон. Маккейн упоминал это имя. Самый могущественный человек, когда-либо живший на этой планете. – Думаете, ему я обязан своим состоянием?
Ее глаза были словно огромные загадочные драгоценные камни.
– Более того, – сказала она. – Я думаю, что вы его потомок.
Когда он сидел и смотрел на нее, он казался таким открытым и беззащитным, что больше всего ей хотелось обнять его. Не осталось ни следа наглости, которую она увидела в нем в прошлый раз, лишь притяжение, действительно настолько сильное, что все сигнальные устройства били тревогу, заставляли ее думать о Нью-Йорке, о Фридгельме, обнаженном, изменяющем ей с незнакомой женщиной, о своей безумной ярости. Спустя столько времени она все еще ощущала шрамы на ранах, нанесенных ее душе. Ощущала их при виде этого мужчины, к которому ее влекло необъяснимым образом, как будто он был кем-то, кого она долго ждала, кем-то, кто долго отсутствовал и наконец вернулся.
Но, конечно же, этого не должно быть. Не может быть. Это не так. Нет, она просто разволновалась из-за разыгравшейся внезапно три недели назад болезни старого Вакки. Близость смерти создала исключительную ситуацию, из-за которой все чувства, все ощущения стали сильнее, пробудили жажду жизни… Нужно быть настороже. Ни на что не поддаваться.
Сфера фактов и исторических теорий была ее надежной крепостью. Она ухватилась за историю, словно за спасательный круг.
– Все сходится. Якоб Фуггер родился в 1459 году, младший из семерых сыновей, и вообще-то ему прочили духовную карьеру. Однако после того, как четверо его братьев умерли от инфекционных болезней, как полагают, в сентябре 1478 года Якоба отозвали из монастыря обратно на фирму в Аугсбурге. Первым делом он отправился в Италию, чтобы изучить дело с самого начала на базе тамошних филиалов Фуггеров. Сначала он поехал в Рим, а вскоре после этого в Венецию, где прожил около года. Затем он вернулся обратно в Аугсбург, чтобы стать тем, кого назовут Богатым. – Она отложила книгу в сторону, посмотрела на него. – Согласно официальной исторической точке зрения у Якоба Фуггера не было детей по неизвестным причинам. Его часто обвиняют в импотенции, но это маловероятно. Более вероятная причина бесплодия – болезнь в раннем возрасте. Но как бы там ни было, тогда, в 1479 году, он был молод, ему было около двадцати лет, и он находился в Венеции, городе, пульсом которого являлась торговля, непривычный к сильной жаре и палящему солнцу… Возможно ли, чтобы это не оказало на него влияния? Маскарады, часто безудержные и разгульные… Можно ли представить себе, чтобы он, молодой здоровый мужчина, провел в этой атмосфере целый год, не заведя даже короткого романа? И даже если впоследствии он стал бесплодным, разве не вероятно, чтобы тогда, в расцвете лет, он хотя бы однажды не проявил способность к производству потомства? Вполне возможно, вполне логично, что во время своего пребывания в Венеции Якоб Фуггер сделал ребенка женщине и уехал, так и не узнав об этом. Женщине, о которой нам известна только ее фамилия.
Он посмотрел на нее, понимающе кивнул.
– Фонтанелли.
– Именно. Дата рождения Джакомо Фонтанелли, 1480 год, вполне подходит по временным рамкам. Сходятся и другие подробности. Почему, к примеру, он отказался вести свои книги a la veneziana? Возможно, потому, что из-за плохих воспоминаний мать привила ему отвращение ко всему, что связано с Венецией.
Джон Фонтанелли смотрел на письмо, написанные в нем числа, подпись.
– А что насчет почерка?
Она вынула из папки факс, присланный ей куратором из Германии, с изображением другого письма Фуггера.
– Вот. Не идентично, но на удивление похоже.
– Невероятно. – Он положил обе бумаги рядом, посмотрел на них, но мыслями, казалось, был где-то далеко. Вдруг он поднял голову, посмотрел на нее и произнес: – Мисс Вален, я хочу извиниться. Не помню уже, почему во время нашей первой встречи я был так невежлив, но мне жаль.
Она озадаченно смотрела на него. Это было настолько неожиданно, что она даже не знала, что ответить.
– Что ж, – с трудом выдавила она, – я тоже не была сама любезность.
– Но я начал первый, – настаивал он. – Прошу вас, простите меня. Я действительно восхищен тем, как вы все это выяснили. Правда, мне хотелось бы, чтобы я мог… – Он с беспомощной улыбкой поднял письма. – Как бы там ни было, я не унаследовал деловой хватки, понимаете? Состояние моих счетов до получения наследства скорее свидетельствует против вашей теории.
Она невольно рассмеялась и была благодарна ему за то, что появилась возможность вернуться к истории.
– Ах, это ведь ничего не значит. Нельзя сказать даже, что ваш предок Джакомо унаследовал деловую хватку. Он часто влезал в долги, перебивался с хлеба на воду. Вот, посмотрите сюда. – Она положила перед ним книгу счетов, которую показывала и padrone. – Вот, эта запись. Март 1522 года. Некий Дж. дает ему взаймы двести флоринов.
– Дж.? Как Джакопо?
– Вполне допустимо.
– Но как он вступил в контакт со своим отцом? И почему никогда не говорил о том, кто его отец?
Урсула колебалась. Все это были такие безумные предположения, что ей становилось дурно.
– Я предполагаю, что в какой-то момент мать ему все рассказала. Может быть, незадолго до смерти, хотя мы не знаем, когда она умерла. А что стало с Якобом Фуггером, с которым она познакомилась в Венеции в молодости, тогда в Европе знали все. Я могу допустить, что своими ссудами Фуггер купил молчание Фонтанелли. Судя по записям в книгах счетов, контакт состоялся самое раннее в 1521 году. Тогда Якобу Фуггеру оставалось жить еще четыре года, и, возможно, он предчувствовал приближение смерти. Его наследником был назначен его племянник Антон, и Якоб Фуггер наверняка не хотел ничего менять в пользу своего незаконнорожденного сына, учитывая то, что тот был столь мало удачлив в делах.
– Но он разработал этот план.
– Однозначно. И от человека с дальновидностью и финансовым гением Якоба Фуггера вполне можно такого ожидать.