Если они решатся сделать этот шаг, их дух на следующий день переселится в молодую, крепкую плоть. Они снова смогут танцевать, выходить под парусом в море, любить друг друга в огромной спальне их дома на море. Он сможет наслаждаться телом эфиопской девушки, а она — снова обнимать молодого, привлекательного, крепкого мужчину — своего мужа, навсегда заключённого в тело юноши из Мали. Если, конечно, сможет подавить угрызения совести и чувство, будто она изменяет собственному мужу с ним же самим.
Она вздохнула и сжала ладонь Тофоля.
— Что? — спросил он. — Что ты скажешь?
— Как хочешь, — ответила она и потупила взор.
— Рискнём?
Возникла короткая пауза.
— Да, — сказала она наконец, улыбнулась своему мужу одними глазами и пожала его руку.
Мендоза тихонько выдохнул воздух, набранный в лёгкие ещё несколько минут назад. Затем он улыбнулся им, словно библейский патриарх.
— Вы приняли правильное решение. Подпишите, пожалуйста, здесь, — сказал он и протянул им через стол бордово-красную кожаную папку.
Анна Саладрига привела себя в порядок ещё в своей спальне, но, перед тем как спуститься к гостям, на несколько секунд задержалась перед зеркалом гардеробной, разглядывая себя. Она представляла собой ослепительное зрелище. Дивная красавица. Какой не была никогда в жизни. Перед собой-то зачем притворяться: в своём прежнем теле она никогда не была такой привлекательной, даже пятнадцатилетней девушкой. Тогда она была толстушка — пышногрудая, нескладная и неуклюжая, она старалась спрятать куда-нибудь своё круглое лицо и как можно меньше улыбаться, чтобы никто не видел щель между её передними зубами.
Но теперь-то, в новом платье от Валентино — настоящей мечте из газа и кружев цвета слоновой кости, придающего её коричневой коже нежное мерцание, с тремя нитками жемчуга на шее, она была просто сногсшибательна. А самым лучшим было то, что внутри себя она по-прежнему оставалась собой, той же, что всегда.
Женщина счастливо вздохнула и подошла к окну, чтобы выглянуть наружу, прежде чем окончательно спуститься вниз. Сад был декорирован как на свадьбу и постепенно наполнялся элегантно одетыми гостями; разговоры, перемежаемые смехом и звоном бокалов, доносились до неё снизу. Высший свет Каталонии, дополненный индустриальной элитой Европы, собрался в этом доме, чтобы стать свидетелями чуда, в котором она и Тофоль — как уже во многих других случаях и в самых разных вещах — были пионерами. Среди гостей, выделяясь ростом и легкой походкой, был и он, её Тофоль. Не только самый мужественный, самый интеллигентный и самый честолюбивый, но и — впервые в жизни — самый красивый мужчина среди собравшихся.
Она несколько минут смотрела на него как загипнотизированная и никак не могла поверить тому, что им удалось найти такую идеальную парочку «доноров». Тофоль переходил от одной группки гостей к другой, приветствовал их, легко кладя свою ладонь на плечо или на локоть, хлопая старого друга по спине и улыбаясь своей новой улыбкой, которая лучилась на его тёмном лице белизной, а затем переходил дальше. Его стройное, живое тело бегуна было облачено сейчас в тёмный шёлковый костюм в стиле Мао, подчёркивающий плечи и гибкую шею. Но больше всего её впечатляла не его красота, а тот факт, что в своих жестах, в манере нагибать голову и непостижимым образом даже в своей улыбке он по-прежнему оставался самим собой: тем мужчиной, за которым она пятьдесят лет была замужем. Если не считать цвета кожи, от исходной внешности юноши осталось не так много. Тофоль остриг длинные косички африканца, и новая причёска подчёркивала великолепную форму головы и делала его глаза ещё больше и выразительнее.
Она же, напротив, сохранила длинную, волнистую гриву девушки — роскошь, которую прежде никогда не могла себе позволить со своими тонкими, ломкими волосами. Всякий раз, вскинув голову или проведя ладонью по шелковистому водопаду, она испытывала удовольствие. Тофолю тоже нравились её волосы. И не только волосы. Первые недели они вообще провели как два тинейджера, исследуя новые тела друг друга, наслаждаясь ласками, как будто они были первыми в их жизни.
Теперь прошло уже два месяца со времени трансфера в санатории, и постепенно они начали свыкаться с новым обликом. Угрызения совести испарились так же, как и пугающее чувство, будто делаешь что-то не то. Лишь эпизодически возвращалась, как удар молнии, паника, от которой слабели и подкашивались ноги.
Она бросила ещё один, последний взгляд в зеркало, чтобы полюбоваться блеском глаз, упругостью груди, которая больше не нуждалась в бюстгальтере, и округлостью бёдер, на которых не было ни капли лишнего жира, — и снова поразилась сама себе. Но на сей раз восхищение чужой фигурой смешалось с гордостью владелицы — и с некоторым беспокойством, не слишком ли высокие у неё каблуки и не слишком ли они подчёркивают её икры.
— Сеньора, — позвала Эмилия, деликатно постучавшись в дверь. — Сеньор спрашивает, готовы ли вы.
— Я лечу, Эмилия. Скажи, хорошо ли я выгляжу?
— Вы прекрасны, сеньора. Риби умрёт от зависти, когда вас увидит.
Они, смеясь, спустились вниз по лестнице и на первом этаже расстались — Эмилия зашагала в сторону кухни, а Анна в сад.
Тофоль увидел её, когда она проходила мимо бассейна, и на мгновение перед глазами у него всё поплыло. У Анны по-прежнему была походка королевы, но теперь это была юная королева, прекраснейшая в мире королева, царица Африки. И она была его женой.
Боковым зрением он замечал полные вожделения взгляды мужчин, мимо которых она проходила, и завистливые взгляды женщин, которые ещё не знали, что видят перед собой хозяйку дома, Анну Саладрига, еще несколько месяцев тому назад пожилую сеньору, приземистую, с варикозным расширением вен.
Они поцеловались на глазах ошеломлённых гостей, которые смогли опомниться и среагировать лишь несколько секунд спустя: дамы смеялись или издавали удивлённые возгласы, а мужчины ухмылялись и хлопали в ладоши. Один толстый мужчина с красным лицом и рыхлым носом поцеловал Анне руку, перед этим бросив на неё почти непристойный взгляд. Затем он повернулся к Тофолю, — ему пришлось задрать голову, чтобы заглянуть герою дня в глаза.
— Да я ж тебя не знаю, — сказал он по-каталански, перед тем как засмеяться собственной шутке. — И её не знаю!
Тофоль тоже улыбнулся, взял его за локоть и повёл к бару, где заказал два виски с содовой. Хуан Меркадер был одним из самых старых друзей супружеской пары: ещё пятьдесят лет назад он был партнёром в первой строительной фирме Тофоля Пейро.
— Хорошо, Хуан, теперь, когда у тебя уже есть первые впечатления, что ты скажешь?
— Скажу, что не могу поверить, чёрт! Смотрю на тебя, говорю с тобой и знаю, что под всем этим, — Меркадер окинул жестом всю фигуру своего собеседника, — кроется мой старый друг Тофоль. Но знаешь, взять это в толк как-то трудно. Сколько же тебе сейчас?
— Столько же, сколько и тебе. Восемьдесят два.
— Ну нет, ты же меня понял.
— Они нам не сообщили никаких деталей, но мой врач сказал, что лет двадцать семь или двадцать восемь.
— А Анне?
— Может, года на три-четыре меньше.
— Везёт же тебе!
— Ну, ты тоже можешь это иметь, — сказал Тофоль, следя глазами за фигурой Анны, которая порхала от одной группки дам к другой, словно драгоценность, которую передавали из рук в руки, чтобы каждый мог получше рассмотреть её вблизи. — Только не говори, что ты не можешь себе это позволить. Ты-то!
— А сколько, кстати, стоит всё это удовольствие?
Меркадер и Пейро всю свою жизнь откровенно говорили о деньгах, поэтому то, что в устах другого человека было бы недопустимо дурным тоном, у него получилось совершенно естественно.
— По миллиону за голову.
Меркадер почесал себе кончик носа.
— Не так уж много.
— Говорю же тебе, это хорошее вложение денег.
— А они, сколько получили они? Ну… те… в общем… не знаю, как их назвать.
— «Доноры», — подсказал ему Пейро.
— Вот-вот. Сколько заработали они?
— Сами они ничего, но их семьи получили полмиллиона евро. Остальное — в пользу санатория. Как видишь, это не только выгодная сделка для нас, но и способ помощи третьему миру.
Меркадер, прищурив глаза, глянул на него поверх своего стакана с виски.
— А я и не знал, что ты такой наивный, Тофоль. Неужто ты всерьёз веришь, что чёрные у себя на родине получили полмиллиона евро?
— Дело совершенно легальное, — Тофоль даже рассердился.
— Я руку дам на отсечение, если до них дошло больше двадцати тысяч. И думаю, что даже завысил сумму. Хочешь, я разузнаю?
— Делай, что считаешь нужным, но если хочешь получить добрый совет: сперва займи очередь. Посмотрим, успеешь ли ты воспользоваться новым телом. Если вспомнить, как ты всю жизнь обращался со своим собственным, тебе нельзя терять ни минуты.
Меркадер снова громко рассмеялся, опустошил свой стакан, по-дружески хлопнул Пейро по спине и шагнул к буфету, который ломился от деликатесов. Затем облюбовал себе канапе с чёрной икрой и с набитым ртом спросил:
— А что говорят дети?
Пейро улыбнулся.
— Они возмущены. Но это ясно, они ещё молоды.
— Им ведь уже под шестьдесят, а?
— Ну, где-то так. У нас уже правнуки.
— А представь себе, вы им сейчас родите братика. Боюсь, они не очень обрадуются!
— Это было бы наше право, — посерьёзнел Пейро.
На самом деле, эта мысль ему пока даже не приходила в голову. Невероятно, как быстро этот Меркадер соображает.
— А вы смогли бы или нет? Ведь вы же, в общем, снова молоды.
— Конечно, смогли бы, — твёрдо ответил Пейро, хотя он понятия не имел, возможно ли это в действительности или тела, которые они купили, были перед трансфером стерилизованы. Он мысленно наметил себе как можно скорее спросить об этом доктора Мендозу.
— Слушай, мне интересно… — Меркадер сунул в рот следующее канапе с икрой. — А что сталось с вашими… ну… ты понял, да? — Он оставил вопрос неоконченным и твёрдо посмотрел в глаза своему старому, теперь такому молодому другу.