Однако Европе глобальное потепление парадоксальным образом грозило новым оледенением.
Собственно говоря, по своему географическому положению Европа и так обречена на участь холодного, неприветливого континента. Ведь Ирландия и Великобритания лежат на той же широте, что и Берингово море, Аляска и Восточная Сибирь. Если сдвинуть Германию по глобусу вдоль своей широты, она совместится с канадской провинцией Манитоба, в которой растёт много лесов, но мало пшеницы, и уж точно не растёт виноград «рислинг». Берлин лежит севернее восточносибирского Комсомольска-на-Амуре, Флоренция — севернее Владивостока, а Гамбург настолько же близок к своему полюсу, как острова Огненной Земли — к своему. Норвегия и Финляндия расположены на той же широте, что и Южная Гренландия, покрытая вечным льдом.
Европа не покрыта льдом только благодаря Гольфстриму. Гигантские массы воды, разогретые в Мексиканском заливе интенсивным солнечным излучением, беспрерывно текут к северо-востоку Атлантики, пока не достигнут Европы, и лишь тогда отклоняются на север. Проносясь над этим тёплым течением, холодные ветры из Арктики согреваются, насыщаются его влагой и к тому моменту, когда достигнут европейского материка, превращаются из зловещих ледяных бурь в тёплый источник животворного дождя. В свою очередь, воды Гольфстрима остывают, концентрация соли в них возрастает за счёт процесса испарения, так что они становятся тяжелее, чем окружающие их «нормальные» атлантические воды, вследствие чего они опускаются к морскому дну и юго-западнее Гренландии изливаются в глубины атлантического бассейна в виде мощного подводного водопада. Это, в свою очередь, создаёт тягу, которая непрерывно подсасывает из Мексиканского залива в сторону Европы новые нагретые воды, таким образом поддерживая механизм Гольфстрима.
Однако вследствие глобального потепления начинают таять полярные льды. Их пресная талая вода легче морской и поэтому растекается по обширным площадям. Замерзает она тоже быстрее и, с началом зимы, образует тонкие пространные покровы льда, которые в Северной Атлантике изолируют тёплые тропические воды от ледяного арктического воздуха. Вследствие этого воздух с Северного полюса меньше нагревается и меньше пропитывается влагой, прежде чем достигнуть Европы. И, наоборот, испаряется меньше тёплой воды, и как раз это и есть самое опасное: содержание соли из-за этого остаётся постоянным, вода не тяжелеет и не опускается вниз, а течёт себе дальше к северу, чтобы, в конце концов, смешаться с водами Гренландского и Норвежского морей. Подводный водопад иссякает, угасает тяга, которая подгоняла Гольфстрим, и понадобятся тысячи лет, чтобы снова привести его в движение.
Замеры в начале XXI века показали, что поток Гольфстрима по сравнению с началом ведения таких измерений ослабел уже на двадцать процентов.
Нагрев Северного полушария приблизительно на пять процентов, по оценке учёных, привёл бы к полной остановке течения.
И всё шло к этой пороговой цифре. Ни один серьёзный прогноз не оставлял надежды.
Таким образом, в Европе через несколько лет должен был воцариться такой же климат, как на Южной Аляске или в Центральной Сибири. Будет холодно и сухо, и большая часть почвы будет надолго промерзать. Но если Аляска и Сибирь по большей части были незаселёнными, в Европе жили полмиллиарда людей — и куда же им было деваться? Конечно, поначалу, когда зависимость только-только обозначилась и прогнозные расчёты проводились ещё в строгой секретности, уехать было ещё можно. Кто вовремя сумел сориентироваться, тот уехал. Но когда неотвратимость беды стала однозначной, страны юга перешли к конфискации земельных участков и домов, принадлежащих европейцам. Повсеместно разом возникли ограничения на иммиграцию, даже в бедных африканских странах, которые ещё десять лет назад готовы были ковровые дорожки расстилать перед всяким приезжим с деньгами и образованием. А цены на недвижимость достигли там высоты, которая была за пределами представимого.
Кое-кто, конечно, ускользнул от всех мер. Кое-кто всегда ускользает. У сверхбогатых всё равно так или иначе нет родины, а некоторым просто повезло, но для всех остальных эмиграция стала невозможным выбором. Тем более, что это была бы уже не эмиграция, а второе великое переселение народов.
Оставшиеся пытались приспособиться. При помощи теплиц из прочного стекла противостояли опасностям неурожая; и если уж не могли воспрепятствовать налётам ледяных бурь, то надеялись хотя бы отвоевать у них энергию при помощи ветряков. Политики всех партий демонстрировали боевой дух и уверенность, что кризис будет преодолён, а новая ориентация позволит приноровиться к изменившимся условиям. Однако в тиши кабинетов, вдали от микрофонов и видеокамер от их уверенности не оставалось и следа. Европа сползала в упадок, и ничто не могло остановить этого.
Тогда и произошло эпохальное, историческое событие, всколыхнувшее мир. К Земле приблизился гигантский космический корабль внеземного происхождения и совершил посадку вблизи Страсбурга.
Французская полиция огородила всю местность. Шёл дождь, холодный, ледяной дождь посреди июня, что в прежние времена сильно бы всех удивило. Представителей средств массовой информации подпустили к космическому кораблю чуть ближе, а группу избранных учёных — ещё ближе. Несколько танков заняли огневую позицию — скорее из чувства долга, нежели из уверенности, что в случае чего они смогут что-то предпринять. В небе патрулировали истребители, воздушное пространство тоже было заблокировано.
Когда, наконец, дождь перестал, в нижней части металлически поблёскивающего летательного аппарата открылся люк, и оттуда выдвинулся, упершись в землю, наклонный пандус.
«Как в кино», — говорили с видом знатоков многие из зрителей. В зависимости от возраста, они вспоминали при этом «Инопланетянина» или «Марс атакует».
По пандусу на землю сходила разномастная группа существ причудливого вида. Толпа зрителей дружно ахнула, а телевизионные комментаторы на время забыли комментировать. До паники, естественно, дело не дошло, как-никак многие были уже хорошо подготовлены к такому явлению благодаря «Звёздным войнам». Пришельцы целеустремлённо двинулись к ограждению и к ожидающим позади него зрителям, которые немного отодвинулись, но потом, когда оказалось, что космические гости свободно и даже без акцента говорят по-французски, кое-кто начал просить автографы, и существа из глубин Вселенной с удивительной готовностью откликались на эти просьбы.
В это время полицейские пробивались сквозь толпу, чтобы спросить у пришельцев, чего они хотят.
— Проводите нас, пожалуйста, в ваш парламент, — сказал один из внеземных, существо ростом метра в два с половиной, приятно пахнущее цветами, с парой дюжин глаз на концах подвижных, как у медузы, щупалец.
Один из полицейских на это заметил, что до Парижа отсюда добрых четыреста километров. И не будут ли они против, если их отвезут туда на автобусе? Или они предпочтут добираться на своём космическом корабле?..
Щупальцеглазый воззрился на молодого человека сразу несколькими щупальцами.
— Пожалуйста, простите мне, неместному, эту неточность. Мы подразумевали, естественно, Европарламент.
Лимузин, который вёз из аэропорта Страсбурга на авеню дель Европа президента комиссии и спикера внешнеполитического комитета Евросоюза, ехал с синей мигалкой и мотоциклетным эскортом.
— Так чего же они хотят? — спикер невольно подался на сиденье вперёд.
Мужчину, к которому он обращался, звали Бенедикт Мейерхоф, в кругах европейских институций он был известен как человек со всеведущим лэптопом. Этот лэптоп и здесь, в машине, был при нём — разумеется, в раскрытом виде на коленях, и он перебирал клавиши своими костлявыми, нервными пальцами, хотя никто его не спрашивал ни о каких цифрах или сведениях.
— Гешефта. Они хотят делать с нами бизнес, — повторил Мейерхоф. Его голос всегда звучал так, будто он шептал, независимо от громкости. — Они говорят, что хотят предложить нам сделку.
Президент комиссии покачал головой.
— Честно говоря, мне всё ещё кажется, что я вот-вот очнусь от самого странного в моей жизни сна.
Некоторое время все трое молчали, но мигалка продолжала вращаться, улицы проносились мимо, и вообще всё оставалось прежним. Включая и вывороченные вчерашней бурей деревья на обочине, и вновь начавшийся холодный дождь.
— М-да, — вздохнул голландец. — Если бы это был сон.
Спикер уже в который раз изучал крупноформатные фотографии пришельцев из космоса. Ни одно существо не походило на другое, но, судя по тому, что о них рассказывали, все они владели основными европейскими языками.
— Должно быть, они уже давно вели за нами наблюдения, — сказал он.
— Это очевидно, — кивнул Бенедикт Мейерхоф.
— Спрашивается, почему они не объявились раньше?
— Вот именно, — поддакнул президент комиссии.
Бенедикт Мейерхоф пробежался пальцами по клавиатуре своего лэптопа. Ходили слухи, что он каким-то таинственным образом сросся со своим компьютером и мог бы умереть, если этот прибор у него отнять.
— Они говорят, — объяснил он, — что до сих пор просто не видели спроса на свои услуги.
Щупальцеглазый, судя по всему, был у них главным. Рядом с ним не то сидело, не то стояло, точно не разберёшь, переливающееся пурпуром, тощее, как черенок метлы, существо с одной-единственной, складывающейся втрое рукой. При разговоре это существо издавало свистящие звуки и имело некоторые трудности с произношением английского th. Несколько четвероногих гномов, поросших шерстью, ростом едва по пояс человеку, с выпученными глазами и огромными прозрачными ушами, шелестевшими при каждом движении, водрузили на стол переговоров что-то, похожее на эмалированный тазик, полный слизи.
— Наш, эм-м… как у вас говорят, юрисконсульт, — представили гости тазик присутствующим членам Европарламента.
Паукообразное существо о двенадцати ногах, шаровидное тело которого вспыхивало разными цветами, заняло место рядом с шупальцеглазым и похвалило кожаное кресло за его удобство.