Фиалы на верхушках книжных стеллажей горели и клокотали без видимого пламени, которое могло бы их нагревать. Гонор развернул тулово. Ему пришла на ум мысль, что, быть может, местность, лежавшая перед «Дурхом», была вовсе не Суддом, но Миттельмаршем – тою страной, где смыкались измеренья и становилось возможным общение между человеком и миром фей. Это объяснило бы причудливую красную ауру. Краснота, которую они миновали, проходя вдоль реки, могла оказаться пограничным светом, разделявшим земли.
Быть может, Хитлер сейчас как раз обитал в Стране Фей.
Кокомо прорвался сквозь сумрак древес. Негритоид пал на колени на одеяло мха цинкового цвета. Вар стекал из дула его ружья. Его стальные руки упирались в мох, и во вмятины, остававшиеся от них, натекала вода, образуя лужицы. Горючее и масло из суставов стального человека мешались с водой завихрениями разноцветных радуг. Арап поднял голову. Он находился на широком прокосе мха, тянувшемся, казалось, на много миль и раскалывавшем джунгли надвое.
Позади раздавался рев фуриоз – Кокомо прикидывал, что Метис и негритоиды от него менее чем в нескольких сотнях ярдов и быстро приближаются.
Кокомо встал во весь рост. Вес его тела на несколько дюймов вдавил мох, отчего вода там поднялась и залила его белые гетры. Он весь подергивался. Его халат стряхнулся, обнажив черную стальную грудь, влажную от бубонного масла. На глаза ему спали металлические козырьки. Он стер с их поверхности вялую пленку. Обзор прокоса не показал арапу ничего, кроме плоскости пейзажа. За ним лежала дальняя опушка джунглей. Фиолетовый свет солнца и луны – замерших теперь низко в своем ходе на горизонте – смутно сочился сквозь стволы и ветви.
Звук, донесшийся из акаций, немо растворился в душном воздухе едва ль не перед тем, как уши Кокомо, что напрягались, стараясь различить хоть что-нибудь за ревом фуриоз, смогли его уловить. Приметив мягкое движение в полусотне футов дальше, Кокомо взял варострел наизготовку. Сенсоры его пристально сканировали ветви – и засекли очертанья большой птицы-падальщика. Белоглавый гриф на глазах у Кокомо пригнул свою длинную одинокую шею. Полуприкрытые глаза птицы и ее зверский клюв неуклонимо целили в мох внизу, а на Кокомо не обращали вообще никакого вниманья. Негритоид быстро перевел взор с дерева на дерево и обнаружил, что на ветвях там полно безмолвных птиц, и все они нахохленно и по-хозяйски вперились в мох.
Он и сам пристально осмотрел цинковый мох, но не заметил ничего необычайного, кроме идеальной гладкости этой подстилки. Никаких насекомых – даже гнус или стрекозы не парили над его поверхностью. Мягкая тяжкая масса мха поглощала все звуки из окружающего воздуха.
Кокомо предпринял шаг вперед, чтобы не погружаться более. Пружинистая текстура вынудила его сделать больше шагов, чем он намеревался, и он остановился где-то лишь в середине прокоса. Равновесие удалось восстановить, проворно изгибая стальные бедра и толкаясь вперед краткими скачками; ружье он не сводил с ближайшего безмолвного грифа, дабы тот неожиданно не кинулся на него.
По оценке арапа, еще несколько таких скачков – и он в безопасности доберется до подножья высившейся там укромной яблони, которую он приметил среди рожковых деревьев. Он крутнулся в воздухе, сместив свой вес под углом к бедрам. Но внезапно – и по-прежнему в нескольких ярдах от дерева – оказался на водянистом участке и погрузился в пышный ковер по колено.
Мох подался под Кокомо – и тут же громадное лицо оненета вздыбилось и сомкнулось на нем. Арап угодил в ловушку. Он ощутил, как беспомощно проваливается в раззявленную орущую пасть оненета. Зубы существа щелкнули на его бедрах. Кокомо несколько секунд качался, сдавленный напором этой пасти, меж тем как зубы твари неумолимо взрезали его стальной кожух. Арап вызвал новый приток энергии из своего нейтронного сердца и вырвался на свободу, однако масло било из его разъединенных суставов, а из полой стали тянулись полуоборванные провода.
Оненет проглотил ноги Кокомо. Вздохнув, вытер веснушчатой рукою свой пищащий рот. От мшистой постели подымалась непристойная вонь. Он вытянул одну руку, схватился ею за изувеченный корпус Кокомо и потащил негритоида обратно. Существо не сводило с Кокомо немигающего глаза. Оно тужилось, а вода вокруг подымалась, и в накате волн покачивалось несколько голов поменьше. Крохотные рты малышей-оненетов щелками и пускали пузыри на свету.
Кокомо извернулся на спину – слыша, как нейтроны в его теле рушатся от напряженья – и умудрился направить свой варострел так, чтобы ствол был направлен прямо на тужащегося оненета. Его подтащило почти что к верхушке дикой головы, когда ружье выстрелило, и на лице твари вскипел тяжелый черный вар. Пламя опоясало его, и существо в смятенье вынуждено было рухнуть обратно в свою пещеру. Воспользовавшись его замешательством, Кокомо быстро выкарабкался и отполз прочь, а на безопасном расстоянии обернулся и вогнал в ружье еще один цилиндр, затем выстрелил снова, обращая все лежбище вокруг оненета в преисподнюю пылающего вара.
Несколько мгновений негритоид полежал подальше от огня. Грифы по-прежнему неподвижно восседали на своих ветвях, быть может – ожидая массового вылупленья. Под просторами мха, дожидаясь рождения, вероятно, лежали тысячи зародышей оненетов. Раз здесь собралось столько птиц, время наверняка близилось.
Кокомо снова пополз к основанью яблони, тщательно стараясь минимально налегать на почву. Несколько раз стальной человек замирал – ему казалось, что он чует под собою сонное движенье. Он прикидывал, что продержится еще минут двадцать перед тем, как ему замкнет контрольную панель; после этого система его отключится.
Из-за спины его нарастал рев фуриоз. Они шли по следу Кокомо и уже через несколько минут будут ровно на этом месте. В отличие от них, у Кокомо не было радиосвязи с кораблем. Самоопределяющийся мозг арапа означал, что его классифицировали как «ур-человека».
Достигнув яблони, Кокомо подтянулся и принял сидячее положение. Он снова немного отдохнул, опершись о ствол. Над ним низко нависала отягощенная яблоками ветвь. Кокомо отчетливо просматривал все задумчивое ложе и готов был криком предупредить Метиса. Но арапу опять не повезло. Сверху подобрались две могучие руки. Он кратко успел заметить, как тянутся к нему эти узловатые и мощные члены; затем они схватили его за шею. Крутнув, оненет с ревом оторвал голову Кокомо от тела и швырнул ее в водянистые мхи. Горячее масло забило из шеи арапа, а его безглавый корпус подскочил на двадцать футов вверх – прямо в поджидавшие объятья другого оненета, примостившегося на ветвях яблони. Второй оненет сокрушил торс Кокомо в горбатую массу щепы и искр.
Какой-то миг голова Кокомо покоилась там, куда упала. С обрубка ее шеи слетали голубые искры и шипели в воде. Из-под полузакрытых век он видел, как Метис и негритоиды вырвались из джунглей, в воздухе вертелись их фуриозы, но предупреждать их было уже поздно.
Сотни оненетов гуськом ринулись через его голову к численно превосходимым негритоидам.
Гонор из Фонтенбло бежал, торопливо протискивая свою тушу сквозь ярусные палубы «Freude». Несколькими мгновеньями ранее воздушный корабль сотрясла тошнотворная дрожь. Его легко обволокла странная музыка, а гигантские пальцы, казалось, принялись выстукивать по корабельному корпусу монотонную мантру.
Запылившийся каютный иконометр сообщил ему, что судно окружено ползучей дымкой, затмевающей собою территорию вокруг. Из тумана на него вдруг налетел спешивший негритоид, облаченный в парик брюнетки и садомазохистскую кожу. На его стальных челюстях пенилась сине-кобальтовая эктоплазма, и Гонор проследил взглядом за его быстрым перемещением вверх, пока тот не скрылся в засасывающем блеске, нависавшем над палубой. За негритоидом следовал огромный прилив вод, и он видел, что в ихкипящей глубине захвачены рыбы, водоросли и угри. Ему пришло в голову, что «Kraft Durch Freude» тонет в древних водах Нила.
Гонор быстро опустил свою черную тушу в узкие сходни, разделявшие пустые шконки в негритосском кубрике. Но там, где он рассчитывал узреть кипучие воды, их не было. Он ощущал лишь биенье этих гигантских пальцев, что, казалось, тянутся мимо него к самой сердцевине корабля; слышал лишь скрип неисправных рулевых негритоидов, болтавшихся на крюках в скверном свете кальциевых языков пламени.
Он вступил в последнее помещенье под главной палубой и выхватил колющий меч из переменчивого мрака. Напряженно налег на мглу, столь черную, что сам он казался почти лиловым. Звук из-под низу, казалось, трясся, дребезжал и обтекал его, вызывая тошноту. В нечестно приобретенной конфигурационной программе, которая, как он чувствовал, вбивалась и набиралась сейчас в материнский компьютер «Freude», имелась инструкция дискорпорироваться.
Он вынудил себя спокойно встать под палубный люк, прислушиваясь. Под непрестанным барабанным боем лежало лишь разбухшее молчанье. Настороженно взошел он по ступеням и приподнял крышку люка. И тут же осознал, что запаха земли больше не ощущает.
На главной палубе различалось немногое. Поверхность ее скрывалась пугающими вихрями дымки, несшей в себе аромат дохлой рыбы. Его зренье проницало не больше двадцати ярдов. Палуба выглядела пустынной.
Он выполз и воздвигся на ноги. Атмосфера была разряжена. «Kraft» размещался на огромной высоте.
Он подошел к основным поручням. Волокна бронзового дыма из палубной трубы крались у его головы. Янтарная зола опадала на его седую гриву и шкворчала. Не раздумывая, он стряхивал пепел.
Он вперялся в туман, совершенно затмевавший собою от взгляда и землю, и небо. Ватная дымка липла к корпусу «Freude», содрогаясь от его вибраций. Монотонный стук по железным пластинам корпуса под драными парами не прекращался. Мрачный кулак Гонора крепко держался за палубные леера. Ограждение сотрясалось, и он ощущал тошнотворную дрожь, что злокачественной опухолью продвигалась в нутре воздушног