– Ну да, нахуй! Пошел я отседова! – Менг провел решительной рукою себе по лбу. Наощупь влажно. Все тело его смазалось потом. Он повернулся и быстро зашагал туда, откуда пришел, а высокие каблуки раздраженно щелкали по мостовой.
Человек суеверный, Менг никогда не медлил, если ему попадались зловещие знаменья.
Что-то, подумал он уже вторично за день, определенно не в порядке.
Либо так, либо эль и надругательства над собственным телом наконец его догнали. Никогда еще жуткие глюки у него не были такими красочными.
– Отныне только блядская сассапариль, – громко произнес он, но без решимости.
Немного помолчав, добавил:
– Наверно.
Слишком догматично относиться к поспешно принятым решеньям никогда не окупается. Его юбчонка задралась от звучного пука.
Он решил двигаться к Пиккадилли-Гарденз маршрутом зулусской атаки «буйволиный рог». Маршрут этот огибал толчею и шел вдоль Шудехилла, сквозь кроличий садок обанкротившихся домов моды вокруг Дейл-стрит, мимо таверн и ночлежек Олдэм-стрит, порнолавок и красных фонарей Ньютон-стрит и вверх по задней автостоянке к железнодорожному вокзалу Пиккадилли. На станции имеется специально выстроенный тоннель Метро, который приведет его прямо к его гримерке без лишних чужих глаз.
Издали донесся разозленный рев автомобильных клаксонов. К своему удивленью, он не видел в воздухе ни единого крылатого жука. Они, как и человек их породивший, исчезли.
У Дома-Телекома за ним по пятам увязался крупный ротвейлер, стал на него бросаться, и он пять суетливых минут провел за извлеченьем когтей у того из двух передних лап.
Втащив могучего зверя в вымощенное плиткой парадное, он присел на корточки и, не обращая вниманья на его лязгающие челюсти, проделал по глубокой ране в его задних лапах. Из собаки забила дробная кровь – на электронные двери зданья, отчего те стали мелизматично-истошно открываться и закрываться. Менг срезал каждый коготь с лапы индивидуально, запихивая белые обрезки кератина в перемалывающий рот свой и по ходу дела все время насвистывая.
Мрачно жуя, он встал и пошел дальше.
Когда же достиг тележек с овощами-фруктами, выстроившихся на тротуаре у Муниципальной парковки Тиб-стрит, один лавочник – вылитый мистер Выпечка, Ричард Хиэрн для тех, у кого на важные фигуры в жизни долгая память, – в жилете цвета ржавого железа, рукава рубашки закатаны к костлявым локтям, швырнул Менгу «Бабулю Смит» и крикнул:
– Где твоя другая половинка, пацаненок?
Голова Менга крутнулась.
– Ятю повезло, он в Лондоне.
Яблоко он поймал, быстро заполировал о бедро и вгрызся. Почувствовал, как во рту у него зашевелился жирный червь.
– Сранцы! – Он расхохотался и отхаркнул жрачку на мостовую. – Сходи прогуляйся, сволочь мелкая! – Его высокие каблуки вытоптали из него жизнь.
– Плохой попался, парниша? – мимоходом осведомился мужик.
– Еще какой, блядь! – Менг ковырнул в зубах.
– В каждой бочке есть, – продолжал лавочник, незаинтересованно заворачивая в пакет дюжину помидоров для улыбчивой домохозяйки. – Всего пару бобов дай нам, дорогуша… славный денек, нет? – Очередь ожидающих дам деловито продвигалась.
Добродушно Менг швырнул гнилое яблоко обратно, и оно отскочило от головы лавочника. Он был доволен, что в изменчивом мире «Бисмарк» продолжал соответствовать своей кличке.
За все эти годы гнилые фрукты Бисмарка потопили сотни покупателей. Его ползучие хитрость и коварство почитались собратьями-лавочниками. Легенды гласили, что хотя совет слал ему сотни повесток по Акту о гигиене, Бисмарку ни разу ничего всерьез не предъявили. Теперь магистраты даже отказывались выписывать ордера на его имя – к вящему беспокойству семейств, переживших кончины родных и близких ввиду поеданья фруктов, купленных с его прилавка.
К середине дня, как это ни парадоксально, с его прилавка все сметали. Это раздражало конкурентов – им приходилось дожидаться, пока он закроется, и лишь потом открывать свою торговлю товарами несколько более высокого качества.
Бисмарк довел со своими фруктами искусство Русской Рулетки до совершенства, и публике не терпелось пережить ощущенье опасности, неизменно возникавшее при покупках у него.
Когда он успешно отбил сотое обвиненье, «Мэнчестерская вечерняя хроника» напечатала материал на первой полосе. Тем же вечером он устроил грандиознейшую уличную вечеринку – круче, чем на День победы в Европе. Празднующими перекрыло движенье от Кэннон-стрит до Пиккадилли, и Бисмарк щерился и гордо вышагивал в толпе, как герой. Федерация лавочников провела импровизированную церемонию и вручила ему диплом Свободного Смитфилдца за его труды по пропаганде их ремесла среди широкой публики.
Если некоторые его коллеги-торговцы и думали, будто его успехи в судах им гарантируют иммунитет от закона, события последовавшей недели быстро пригасили их оптимизм. Трех торговцев признали виновными в отравлении пожилого пенсионера из Оупеншо. Магистрат впаял каждому по десять лет. Один, любезно разменявший пенсионеру пятифунтовую банкноту, чтобы тот смог купить себе больше фруктов, подал на апелляцию, и срок ему скостили до пяти.
Такой поворот событий доказал две вещи. Оказалось, что приговоры других лавочников скорее всего будут суровы, чтобы компенсировать магистратам неудачи с посадкой Бисмарка. Во-вторых, оказалось, что лишь Бисмарк, похоже, обладает умением избегать правосудия.
Менг ощущал свое родство с ним. Он всегда восхищался человеком, способным менять обстоятельства и приспосабливать их под собственное удобство.
– На… – Бисмарк выбрал со своего прилавка битую грушу. – Попробуй эту.
– Мне полезней отравленные карри в Олдэме, – рассеянно парировал Менг. Вниманье его отвлекло явление пышной молодой женщины, только что вставшей в очередь дам. Она напористо разговаривала с подругой. – Вот что я называю… спелой. – Менг оправил юбчонку. Ресницы его затрепетали. Ноги свои он потер друг о дружку. Он наблюдал за ее вялым ртом, где от жары размазалась помада, – тот непрестанно двигался.
Мелкая блондинка с ульем на голове одета была в красную шелковую блузку и короткую черную мини-юбку. Он заметил, что из вольного ворота блузы выглядывает грязно-белая лямка лифчика. Влажные темные волосы выбивались у нее из подмышек. Жар солнца стискивал загривок получеловека.
Поначалу Менга она не замечала, а тот бочком подкрадывался, ведя широкою рукою по деревянной стойке прилавка. Лишь когда он нагнулся к ним, две женщины уловили непреодолимый мускус его тела и осознали его присутствие. Никакой камуфляж дешевого талька, сколько б его ни засыпал он себе в белье, не мог разбавить животный его аромат.
Блондинка секунду смотрела на Менга скучающим взглядом с отсутствием интереса, после чего отвернулась и продолжила беседу.
– Эй, девчоночка, роскошно смотришься. Я с готовностью пятерку выложу, чтоб услышать, как ты пердишь в ведро. – Менг коснулся ее обнаженной спины. – Нам пора завести семью.
– Не стоит беспокоиться, милый. – Женщина даже не обернулась. – У тебя такой вид, будто на девятом месяце. – Женщины хихикнули. – Корсет носить надо.
– Христе! – Менг шлепнул себя по лбу. – Я выпотрошен. Нынче даме даже комплимента не скажешь, как что-нибудь языкастое давай тебе вылизывать.
– Глиномес! – высокомерно выразилась блондинка. – Пойдем. – Она взяла подругу под руку. – Я только что слышала, как разговаривает говеха. – Они стали отходить, не удостоив Менга ни единым взглядом.
– Ты чой-то, парень, всех клиентов мне распугал. – В голос Бисмарка вкралась нотка раздраженья. – Я живу с этого, знаешь. – Он натянул на лицо гнусную улыбочку и повернулся к даме, которую обслуживал. – Будь паинькой. Ухлестывай где-нибудь в другом месте.
– Знаю я таковских, – заговорила толстая баба средних лет. – Да он женщину не окучит, даже если весь месяц воскресений выпадет! – Она подцепила мясистою дланью обильный свой бюст и захохотала. – Только пердит да ветра пускает, точно вам говорю.
Очередь покупателей пошла тихим смешком. Менг неловко переминался с ноги на ногу.
– Тут те ничо не светит, приятель, – это Бисмарк набрался мужества от веселия толпы. – Держись уж старой доброй пятипальцевой вдовушки.
Лицо Менга пошло облачком. На его физиономию уселся пяток мух – они кормились нахлывом пота, стекавшего с его черепа.
– Я тебе вот что скажу, мужлан, – рявкнул он. – Старый добрый автобус из свиной шкуры я сегодня ввечеру в самый Тунцеград пригоню, ты главное не ссы.
– Да лана те, парниша, а я Папу в жопу ебать буду! – Широкая ухмылка придала цвета обычно землистому лицу Бисмарка. Он подтолкнул обслуживаемую женщину и в последний раз крутнул ее пакет с фруктами. Его он нацелил прямо ей в хозяйственную сумку. Оглядел толпу, ища поддержки, но все умолкли, словно их застало ливнем. Они почуяли перемену в настроении получеловека и все вдруг пожелали оказаться где-нибудь в другом месте.
Менг прошествовал вперед и схватил Бисмарка меж двух своих широких лап. Притянул к себе поближе. Ноготь его правой руки вспорол тонкую черту на лице лавочника. Потекла водянистая жидкость, словно он проткнул перезрелую гуаву.
– Дружочек мой. – Красные губы Менга едва не целовали старика. – Ты свое ятое счастье на понт не бери. Я тебе не из совета, и не в лучшем, блядь, своем костюме… следишь за юзом?
Бисмарк протянул руку и пощупал черную ступню, висевшую у Менга на шее.
– А не эту ли черную сволочь я на той неделе обслужил фунтом брюссельской капусты?
Менг не сдержался от подавленного смешка. Голову Бисмарка он отпустил.
– Наглый ты малахольный, что уж тут! – До него доносился рев толп, ожидавших его прибытья в Пиккадилли-Гарденз.
– Вали давай. – Приложив носовой платок к крови, струившейся по лицу, Бисмарк широко ему подмигнул. – Тебе же нравится. Я твой матушке, блядь, то же самое говорил.
– Выблядок, – добродушно выразился Менг, разворачиваясь прочь.
Густой плюмаж пурпурных перьев у него над головой качался во все стороны.