– Чую восходящего змея. – Внезапно, как паденье дождя, Менг потерял всякий интерес к лавочнику. – Пойду-ка я поебу негритосов.
Глава 3Бритва Оккэма
– Дамы и господа. – Менг описал круг по сцене и поклонился ликующим толпам. – Негритосы жрут собачью еду, когда им говна пирога!
Баритон его был густо соблазнителен – теплый шоколад и темные ликеры, смесь коварного любовника.
Одобрительный гром этнического облегченья дунул феном на качкий начес получеловека. Воя на языках, Север Англии вскочил на ноги.
От черепа Менга отскочили двенадцать пивных банок и бутылка ямайского «Плантаторского» рома. Не все в толпе разделяли его ксенофобию.
– Ходил на прошлой неделе на свадьбу к этому зайке из джунглей… – продолжал он, нимало не смущаясь, меж тем как публика гомонила сильней. – Так вот, у них свадебный пирог был из говна, – рассмеялся он, – зато на счастливую пару мухи не садились!
Пиккадилли-Гарденз наполнились еще одним катартическим громом.
– Слышите, как стонет этот ЗМЕЙ.
Он схватился за свой толстый хуй весь в венах и дал автоматную очередь изобильной спермы по первым рядам.
– Ползучий Царьзмей.
Узловатая фигура Менга, пахнущая рыбьим жиром и дешевым одеколоном, неуклюже двинулась вперед. Пав на карачки, прозмеившись задом по доскам, он оставил за собою долгий след зверской сепии. Мускулистый хер свой он подъял.
– Ярд змеиного укуса.
Импровизированную сцену украшали парафиновые лампы «Тилли» и усушенные головы. Некоторые торчали на вайдовых пьедесталах. Иные свисали рядами с просцениума. Постукивали кости.
– Как же вам повезло.
Он накинулся на мулата, который колченого проковылял на сцену. Не успел тот обнажить оружье, как получеловек сжал на нем свою песью хватку. Под карусель разъединяющейся кости по садам разнеслась парящая нота высокого скорбного клаксона, означив тем самым убытье первой жизни того дня.
– Вам не слышно моего сердца?
Для пущего эффекту Менг загнул безжизненного черного у себя на приподнятом колене и мелодраматично осклабился роям мельтешащих зрителей; юбка его была провокационно поддернута на виляющих бедрах.
– Мальчики и девочки, – объявил он, – Элвис покинул театр.
Он горел. Ебаные негритосы. Черная мразь. Прямоходящие бурые размазанные человечьи экскременты. Напалмом Африку, вот его мечта. Боже спаси ебучек, если врач говорит, что у меня рак. Я гвоздями приколочу их ебаные черные, блядь, крайние плоти ко всем стойкам соцстраха в Англии. Джек-сити, ебать мою жопу.
– Вы ж понимаете, о чем я, ё? – передразнил он.
Он уронил тело мулата. На Менге задержалось больше говна, чем на ебаном Скиппи. Он встряхнулся. Как обычно, он ненавидел мартышечью массу, что расстилалась, пялясь, пред ним.
И себя ненавидел за то, что позволил этому дешевому балагану случиться. Но в него запрограммирована дурная кровь. Когда доктор Менгеле хирургически разъединил их с братом-близнецом, дурная кровь протекла из разреза на его изуродованном теле и нахлынула на его брата Экера, как зловонная речная волна.
Чересчур.
Навсегда мутант – никогда не человек.
– Сегодня утром погибло шестеро солдат, – раздраженно припомнил он. В скверный день он чувствовал себя глупым собеседником в извращенной телеигре. – Они впоролись в дерево, блядь. Ирландскую республиканскую армию обвинили в том, что она его посадила.
Вскоре-Мертвые, ожидавшие в сетчатых загонах в глубине сцены, нетерпеливо переминались. Держа вялые свои лезвия, как любовники в ожиданье, они порой перешептывались, ободряя друг друга, а за ними присматривала вооруженная стража, которая обменивалась хитрыми усмешками.
Рыща по сцене в ожиданье следующего соперника, смердя так, что окрашивало небеса, Менг садился на шпагат. Голос его перекатывался через массу.
– Идет этот темножопый по Харлему, и тут натыкается на лампу, та лежит в куче говна. Он ее трет, появляется джинн. «Выполню одно твое истинное желанье», – громогласно объявляет он.
«Чувак, да это зашибись ништяк! – восклицает черномазый. – Давай мне такой хер, чтоб до земли доставал».
И джинн отрезал ему ноги.
Компании девочек-подростков, газетой «Солнце» прозванные «менгетками», танцевали в толпе, проповедуя имя Менга, вертя ярко-раскрашенные кинжалы с шерстяными помпонами, состязались друг с другом за сегодняшний трофей – прядку сальных волос Менга, грязный обрезок ногтя, драный нейлоновый чулок, пару надеванных трусиков, свеженьких и смердящих, прямо с его сочных чресл. Команда-победитель обычно наслаждалась плотским часом с Менгом за кулисами перед началом гвоздя программы.
– Здррассьте, диффчонки. – Менг тянул слова, похотливо размазывая их. Он нагнулся и пощекотал ушки одной крохотуле. – Что противней кучи из тыщи дохлых младенцев?
Он помолчал, интимно ей что-то шепча.
– Выедаться из нее. – На устах ее он запечатлел смачный поцелуй, скользнув ей в раскрытый рот языком. – На, домой мамочке отнесешь. – Комок слюны перешел от получеловека в девочку.
Она вытерла благодарные губы и улыбнулась ему.
– Менг, надеюсь ты заразил меня СПИДом… и я за тебя умру.
– Ты это запросто можешь, дорогуша. – Отпрянув от нее, Менг всадил кинжал в левый глаз одноногого пакистанца, что старался подобраться к нему сзади.
– Пощадите меня, – взмолился тот, поверженный на пол: нога у него подвернулась, голова тряслась, кинжал играл бликами мэнчестерского солнца.
– Ладно, Сабу, истекай говном и дальше. – Менг перегнулся к нему и сунул лезвием ему под подбородок. Стальной кончик пробил плоть, и у человека в горле забулькала кровь.
Менг ухмыльнулся. – Вот тебе неотложка. – И он вогнал клинок до конца.
Получеловек прошаркал спиной вперед в подобье лунной походки.
– Разбился самолет с японцами, двести человек погибло… у меня сердце, блядь, кровью облилось: в самолете оставалось шесть свободных мест… Мы не забыли Пёрл-Харбор, – завопил Менг, – …ебаные раскосые ублюдки!
В него врезалась женщина-бочка в гарнире из лат. Он ее двинул головой.
– Закалка что надо, дорогуша, на зависть всей Англии. – И Менг фигакнул ее mucho. – Папа Римский… – Менг встал, вывернув внутрь колени… – заехал с визитом в чернейшую Африку и тут видит – белый человек тащит за хвост из реки крокодила. В челюстях у того негритос. Подбегает он к белому, руку ему трясет: «Как изумительно – в этой неспокойной стране видеть, как человек выручает своего собрата. Боженька тебя благослови, сын мой!» И Папа уходит.
«Это что за мудак был?» – спрашивает негритос.
«Глава Римской католической церкви», – отвечает белый. А негритос ему:
«Нихуя ж он не петрит, как крокодилов ловить, правда, босс?»
Вновь прозвучал клаксон. На последней его писклявой ноте по рядам ожидавших своей очереди соперников пробежала ощутимая дрожь. Кое-кто попытался вырваться из загона вперед – им не терпелось испытать свои уменья, – иные же сбились в глубине, сожалея о глупом капризе, что сим ярким летним днем привел их пред очи Менга.
– Токолоше, – прошепелявил Менг себе под нос. – Иногда надо быть жестоким по имя доброты… Благодарю вас. – Он встал по стойке смирно и отдал честь ликующим толпам. Его хватка на рукояти кинжала не ослабла ни на миг. – Пёзды… Ладно, в общем, – продолжал он, – два маленьких мальчика, беленький и черненький, попали под автобус, их переехало. Попадают на Небеса, Святой Петр спрашивает у первого: «Что с тобой случилось, Джимми?»
«Меня автобусом убило».
«Ох батюшки, – говорит Петр. – Ну ничего. Ступай-ка туда вон, примерь свои новые крылышки – ты у нас будешь ангел».
Поворачивается к черному мальчику: «А с тобой что случилось, Лирой?»
«Я играл с Джимми, когда меня убило автобусом», – говорит Лирой.
«Ну, ничего, – отвечает ему Святой Петр, – иди вон туда и примерь там крылышки», «А я тоже буду ангел?» – спрашивает Лирой.
«Нет, – отвечает ему апостол, – ты у нас, блядь, летучая мышь будешь, черный ублюдок».
Менгу зааплодировало море подброшенных шапчонок. Небо наверху было голубым, как коралловый бассейн.
К Менгу удалось подобраться старику-пенсионеру – по пояс голому, тощая грудь его вся испятнана сепией. Зазвенел восхищенный хохот получеловека.
– Ебать меня, это же Месть Монтесумы!
Менг преодолел расстоянье меж ними за секунду. Челюсть его щелкнула на лице старика, оторвав столько кожи, ткани и кости, столько помещалось в рот. Кровавым комом пенсионера унесло за кулисы.
На несколько мгновений получеловек вздел лицо свое к солнцу, наслаждаясь им, а кровь стекала с его подбородка. Затем он отхаркнул вихрем алых веществ, кои описали у него над головою увертливую дугу.
Он хрюкнул. «Мэнчестерская корпорация» на его стараньях заработает себе еще боб-другой. Руки в крови – это удовлетворительно, но от налички в заднем кармане мир становится несоизмеримо слаще.
Торговые лотки с дешевыми флажками, сортирного качества плакатами и значками деловито продавали подобья Менга рьяным лохам. Субботние лицензии, проштампованные синими опознавательными знаками Совета, были приколоты к курткам торговцев.
За час Менговой Каббалистики покаянья торговля в других частях города замирала намертво.
Деньги текли с возросшею настойчивостью, когда Менг погодя сходил со сцены – тут массы, вскипевшие и заведенные до пиков тревожности зрелищем смерти, кидались на мэнчестерские лавки диким, бредовым разгулом трат, беззаботно скупая все, до чего могли дотянуться. Часто они догола сметали все с полок целых универсальных магазинов, вроде «Бутса», «Льюиса» и «Дебенэма».
Любил он мелочный алчный провинциализм своего города-отчима. Этот аспект жизни на Севере ему очень нравился.
– Как заставить молодую азиатку забеременеть? – Менг стукнул коленки друг о друга. – Сдрочи ей на ноги, мухи доделают остальное!
Он снова вытянулся по стойке смирно.