ибло весь дух. Менг вкопался пальцами юноше в ногу. Всю грудь ему заплескало холодной жидкостью.
– Одна баба средних лет, волосы голубым выполосканы, решила, что пора провериться у лучшего консультанта…
Губы Менга разъехались.
– Консультант проверил ее всю с макушки до пят. Вынул мандоскоп свой и внутри хорошенько все осмотрел. А закончив, говорит: «Мадам, вам отрадно будет знать, что такой чистой пизды я еще ни у кого не видел».
«А какой же, блядь, ей быть-то еще? – сердито отвечает тетка. – Небось ко мне трижды в неделю негритос ходит ее чистить».
Рука Менга скользнула вниз по ноге НефтеШкура и остановилась у его сапога. Он яростно дернул, и миг спустя из мальчонки вырвался испуганный вяк.
Менг сдернул с юноши стопу.
– Два упыря эти, ну, знаете – черные ублюдки-говнососы такие, с глубокого юга на ‘Сиппи, ищут бабу себе, по-собачьи оприходовать, аж не можется им, а бабы все нету и нету. Едут по сельской дороге такой, вдруг видят – свинья. Один негритос из машины выпрыгивает, свинью хвать – и на сиденье рядом.
Пыхтят себе дальше в своем «форде» 69 года, тут вдруг позади – полицейская сирена. Они глядь в зеркальце – точно, синеглазка за ними гонит. Ну, они на обочину съехали, а чтоб за кражу свиньи не замели, а ее саму одеялом накрыли.
Подходит патрульный к ним: «Вы что это, зайки джунглёвые, тут, блядь, удумали?»
«Да ничё, вот телку себе ищем, которая не прочь», – вякает один негритос.
Тут свинья из одеяла высовывается.
Легавый на нее смотрит, грустно так качает головой и говорит: «Дамочка, вы можете мне сказать, что такая приличная южная девушка делает с двумя этими сраными негритосами?»
Она была розовой и обшарпанной, как старая фарфоровая куколка, с кожаными ремешками и стальными пряжками. Менг воззрился на искусственную ногу в руках.
– Как! – воскликнул он. – Только не это – еще один ебнутый шыз… ебать мой клок! Что ни ятый выходной, так наш сходнячок все больше напоминает Олимпиаду паралитиков!
НефтеШкур расхохотался.
– Будешь знать, что за никчемный ты дрочила. – Он помахал культяпкой перед носом Менга. – Пососи, недоумок. – Толпа издала массовый фырчок.
Менг пулей подскочил и кинулся на него, затащив его себе под корпус. НефтеШкур сопротивлялся, елозя всем телом. Первыми его покинули три пальца на боевой руке. Менг уравновесил кинжал.
Лезвие ввел он точно. Оно вошло прямо под глаз НефтеШкура и подковырнулось вверх. Вот глаз выскочил, и Менг заглотил его в один злорадный присест.
– Глаз-два, кэп. – Никогда не упуская банального ответного удара, получеловек кивнул публике. Те снова ликовали. Затем он наехал челюстью на лицо юноши и оторвал ему голову. Челюсти работали и щелкали. Из пасти его изрыгались ленты плоти и щепки костей. Он намеревался сделать из юноши печеньку «Соленая палочка».
Менг трудился так десять минут – расчленял тело и украшал его частями сцену. Что-то прибавлял и от других трупов, разделывая их, как большие комья хлебного теста, сооружал зловещую паутину узора из останков.
– Кто ты, где стоишь – вот что важно… – заорал он публике, размашисто прохаживаясь по сцене, как угорь.
Он развесил свежие внутренности между лампами «Тилли» и задрапировал задник пластами каплющей плоти, затем зажарил на пылающих бунзенах кости с мясом. В кровавом месиве посверкивала сотня распяленных и аппетитных розовых клиторов. Ни один соперник не приближался к одержимому получеловеку, пока тот паучьи ползал в потрескивающих останках мальчишки, тасуя части этой живой картины своею мелющею челюстью. Сквозь красный отлив, перемешанный и перетряхнутый с паутинкой кровавых пузырьков, публика наблюдала, как шаткую адскую форму свою приобретает человечья скульптура Менга.
– Один становится двумя, два становится тремя, а из третьего выходит один в виде четвертого. – Менг нетвердо поднялся, встав на свою гордость.
– Хирур-гиии-йяаа-негритооооосов! – Его фальцет звучал, как у Имы Сумак после тяжкой ночи перепоя. С чваком, насвистывая «Женевьеву», он выдернул из своей икры ножницы. Схватился за одинокий микрофон и повис на нем, выбившись из сил. По крови, покрывавшей все его волосатое тело, струился пот.
– Население Африки – 1230 миллионов. – Голос его жутковато громыхал. – Друзья, оно за следующие десять лет удвоится. И хуй знает, сколько там паки и марио-ланц. Но что оно значит – это, блядь, очевидно. Мы говорим о роях ебаных негритосов – о Негроях. Не стынет ли от этого кровь у какой ни возьми англичанки? Еще бы не стыла, блядь. Да по мне лучше уж всплеск гомосексапилии.
Публика выжидательно напрягалась. Воздух в Садах, казалось, сгустился. Голос Менга звучал в пять раз громче человечьего.
– И стоит мне только включить телик, как на меня смотрит ебаный негритос… что-то в этом явно не так. – Получеловек запустил в менгеток плюху крови с подвывертом и всех забрызгал. – Хвост виляет ссученной собакой. Раньше у нас были стандарты. К тому ж, они воняют перекатипердами. Я видел, как эта вонь птиц в полете насмерть сшибает… кожедеры, это уж, блядь, точно.
Он чуть откинулся назад, гордый-как-блядь-сам-негритос, озирая человечьи отходы.
– Вот неплохой. Два свиноеба черножопых, Душистый Горошек и Костяной Хер, стоят в едрической очереди за супом, серют говехами поболе угрей капитоне, говнорыла свои в миски засунули. Душистый Горошек говорит: «Вот ентот персик генетически обработали так, что на вкус как бабья дырка».
«Да иди ты! – радостно отвечает Костяной Хер. – Давай-ка лизнем чутка!»
Ебаный этот негритос выхватывает фруктину и, язви его, чавкает во всю харю.
«Ебать мою мать в говноящик! – ахает Костяной Хер и персик выплевывает. – Да он же на вкус – говно говном!»
«Не повезло, блядь, тебе, – говорит Душистый Горошек. – Попробуй с другого конца откусить».
Медленно, по-утиному Менг, приволакивая ноги и слегка приседая, двинулся к морю пялящихся на него лиц.
– После ебаной этой войны все зеленые луга Англии захватили кролики. Миллионы этой сволочи. Покуда наши умники не взялись за дело основательно и не познакомили ебучих паразитов с миксоматозом. Это их, ять, на место и поставило, никакой угрозы больше. И вот я вас спрашиваю – почему нельзя так же разобраться с сегодняшней проблемой негритосов? Еть меня… если кроликов приструнили – с негритосами-то уж точно никаких хлопот быть не должно… да, да, в Африке их выкашивает СПИД, а тут у нас государство, блядь, всеобщего благосостояния, поэтому Болезнь Номер Один никак по-настоящему не зацепится. Только негритосские дни в Блятьке уже едут на поезде смерти. Как мы узнаем, что выигрываем эту битву? Для ответа на этот вопрос есть Негритосская Лакмусовая Бумажка Телевидения. Это насмерть просто: возьмите в руки пульт и все. Смените три канала за минуту и не увидите на экране черную харю ебаного негритоса – значит, у нас все получается. – Менг отряхнул руки. От него разнесся колокольный перезвон. – Скоро уже дома и в сухости, Кокер.
Из зада Менга вырвалось бронксское браво.
– А что со сторожевыми псами телевиденья? Омбудсмен в последнее время что-то нихера не делает. Если судить о статистике народонаселения по их появлению в телевизоре, девяносто процентов Англии состоит из ебаных негритосов.
Негритосы в пустыне Сахара
В обе дырки ебли одну шмару,
Но была стенка скверной,
И ее срань со спермой,
Слившись вместе, не дали навару.
Их надо хорошенько отмутузить за то, что родились черными, – никакого, блядь, самоуважения. Где б мы с вами были, если бы позволили себе родиться черными? В ебаном сливе сральника, вот, блядь, где.
Жил один негритос из Лесото,
Он питался пиздой и блевотой,
А когда не хватало,
Горстями жрал кал он,
Но голодным ходил отчего-то.
Был один негритос из Лесото —
Он питался хуями и рвотой,
Если ж он голодал,
То в стакан себе ссал
И варил из урины компоты.
И родителям надо взять на себя какую-то ответственность – как только в следующий раз из Матери высунется черная башка, надо по ней ебнуть!
Мне б не знать.
Малютка мисс Мышка, женись-ка на мне. Мистер Киска, у вас же все когти в дерьме.
Бля. Хорошим бывает лишь мертвый негритос, которого я выеб вчера ночью.
Жила негритоска Присцилла,
Ванилью манду себе мыла —
И водил хоровод
Вкруг нее весь народ
И даже одно армадилло.
Братие ентой кохренации, – продолжал Менг, как мог изображая «негроидный» голос, весь раздувшись от достоинства, проповедуя, размахивая руками, и приходской елдак его кивал в парящих облаках. – В Бибилеи ниччо не грицца какретно, скока бесов живет в нигре. Там грицца тока про то, как старая мамаша Ейва ёблоко слопала. А вот зымей – он, сука, думает, самый хитрый. Она это ёблоко дядьке А-в-дамку дала, а у йво от ентого колики схватили! – Менг поперхнулся и захихикал. – Ейва ента – она с ёблоками свайми уж как есть мастерица. «Тяг ля суда, зымей, – грит она, – у тя в кармане ишшо ёблока не найдецца? Или мне тебя прям тут ублажать да доматывацца?»
Менг оглядел всех озадаченно. Невинно эдак. Незримый чичероне грез умолк.
– Вот я, блядь, и говорю, – продолжал он через несколько времени. В тучах верещали черножопые. – Каждую, блядь, неделю наших темных собратьев на затерянных континентах осаждает какая-нибудь новая беда. Либо они друг друга убивают, либо столько еблись, что теперь им жрать нечего. Британские благотворители вечно ходят и просят со своими мисочками, по телевиденью призывы публикуют и в сраных тряпках: надо еще добровольцев, пусть туда едут и помогают. А почему все эти негритосы озабоченные тут не приходят и в добровольцы не записываются? Да ни в жисть, нахуй! Только белые прут эшелонами в эту Мамбаюмбу, где им за все старанья отрезают яйца. Аборигены, которые уже у нас тут,