– Месье и медамы. – Он снизился до уровня крыши, дабы обратиться к этой бесцельно бредущей череде. – Если вы мне простите это непрошенное вторженье… – Он надеялся, что соблюл все формальности. Но в подобных обстоятельствах время было существенно. Он подлетел на несколько футов к предмету его воздыханий и дерзко провозгласил: – Принцесса, я люблю вас с тою страстью, что портит мои футбольные купоны.
Женщина рухнула на колени. Как будто секундная стрелка на часах, кровь от нее отхлынула.
– Изыди, проклятая машина, – крикнул ему еврей. – Неужто мы и без того страдаем недостаточно?
– Как пожелаете, – в негодовании ответствовал Херби. – Я никогда доселе не злоупотреблял ничьим гостеприимством. Ухаживанья свои я отзываю.
– В Тиши Ночной… – понесся из вагона напряженный вой ду-уопа.
– Эй, Свинка! – Косматая спина Менга нависла над дверцею Херби, словно ощерившаяся луна. – Я ж тебе уже раз сказал. – Получеловек взялся миктурировать. – Кто-нибудь прекратите уже страданья этой ебаной машинке.
Херби быстро взмыл в воздух, дабы золотой ливень безвредно каскадировал на пустые рельсы.
– Згоро приеттем, Хызяин. – Херби торопливо наддал. Земля под ним смазалась.
Менг рухнул обратно на свое сиденье и запел буйный припев «Амбара бедного засранца» – все во славу коровьих лепешек и триумфов любви. Песня, подумал Херби, не без своего вульгарного шарма. Немного погодя Менг опять уснул сном упившегося.
Маленький «фольксваген» тоже чувствовал себя отчетливо усталым. Напряжение ночного полета начинало сказываться на деталях его корпуса. Крылья его ныли, аккумуляторы текли от внутренней опустошенности, а из перегретого двигателя непрерывно било кольцами пара. Вскоре придется ему упереться колесами в прочную почву – либо рискнуть и сломаться совсем.
Заметив внизу дорогу, ведущую к редколесью, он медленно стал к ней падать. Должно быть, от моря они недалеко. Носом он ощущал его пикантное присутствие. Решившись рискнуть преждевременною посадкой, он выпустил все свои четыре колеса. С мягким толчком и подскоком приземлился засим и поехал уже по гудронированному шоссе.
Херби затаил дыханье. Но Экер, в глубокой своей задумчивости – а размышлял он о веганских банкетах – не сказал ничего. Менг оставался пребывать в коме.
Ожидаемой выволочки не последовало, и «жучок» взял постоянный темп езды, смакуя мгновенье. Утреннее солнце было поцелуйным камешком – красное, как разверстая рана. На Хумбольдтовыми горами вспыхивали сполохи Бычьего Пламени. Все горящие тучи от далекого Аушвица двигались по небесам расползавшейся патокой. Он ехал как будто по Марсу.
Миновал компанию улюлюкавших детей – их невинные личики отразились в его зеркальных бляхах, их тонкие ручки взметнулись клешнями мелких крабов.
Классический пример, подумал Херби, Принципа Неопределенности Хайзенберга; при наблюденье за предметом сам акт наблюденья воздействует на наблюдаемый предмет.
Средь деревьев мелькала еще детвора: их вазелиновые лица – как мелькающие кляксы. У дороги кто-то бросил телегу для сена. В ней ярусами были навалены разнообразные крохотные конечности – каждая четко отдельна и перевязана белыми бинтами. К мертвой плоти были приколоты бурые ярлыки.
Девочка-подросток в драном гибком платьице стояла одна, безмолвно тая. Херби отвел взгляд.
На дороге впереди показался белый «мерседес-бенц». Гудя турбиною, он быстро катил к ним.
– Пук-пук!
От такого выдоха маленький «фольксваген» подпрыгнул.
Когда другая машина вместе со своим водителем подъехала ближе, его осенило frisson-ом узнаванья. Он дал себе по тормозам.
– Машинка делала пук-пук, – окликнул его знакомый голос. – Пук-пук, ббрррр… и я поехал!
«Мерс» с разгону подкатил к бамперу Херби и резко остановился.
– Кто это встал на пути у Достославного Жаба? – потребовал знать голос из-за баранки.
– Инспектор дорожного движенья, – сострил в ответ Херби. – А это кто? – (Как будто этого он и так не знал.)
– Ужас Всех Трасс, Повелитель Одинокой Тропы. – За рулем «мерседеса» форсил мистер Жаб, облаченный в очки-консервы, гамаши и огромную шинель. Он натянул краги. – Сегодня здесь, а завтра на будущей неделе!
– Подумать только, – пробормотал Херби. Как обычно, сарказм его пропал втуне и на глупое земноводное не подействовал.
– Привет, ребятки! – бодро вскричал мистер Жаб. – Что за радостный денек!
– Вполне мог быть, – безучастно проговорил Херби. Мистер Жаб был по-прежнему разряжен в ту же нелепую экипировку, что он таскал на себе в «Ветре в ивах». – Все еще путешествуете, я погляжу.
Из десятков стеклянных банок, притороченных к автомобилю мистера Жаба, неслись шумы – неотесанные и отвратительные. За головой у него свисали кровеносные трубки. Путаница плексигласовых капилляров гоняла кроветок плазмы по всем четырем углам его транспортного средства.
– Путешествия расширяют ум. За эти последние несколько лет я повидал крайне причудливых событий. – Мистер Жаб сдвинул консервы повыше на голову и отер потный лоб. – На такой работе вынужден сталкиваться с отпетейшими мерзавцами… – Искренний тон его дал сбой.
– А это что за работа? – Херби заметил, что в ближайших к нему стеклянных банках побулькивают человечьи органы. В большой зеленой, например, содержались мужские гениталии, сцепленные вместе, словно плавучие осьминоги. Из фиала на длинной ножке, как нитки жемчугов, сыпались глаза.
– Странствующая Органная Служба Доктора Менгеле. – Мистер Жаб горделиво приосанился, заметив, на что упал взгляд Херби. Руки его экспансивно обвели товар. – Закупаем оптом, старый псих, продаем публике по дешевке – вот и весь секрет нашего успеха. Уверяю тебя, лучше не бывает.
– Вы торгуете у доктора Менгеле человечьими органами? – недоверчиво переспросил Херби.
– Ты, ебать-твою-мать, опять глумишься. – Широкое лицо Жаба ощерилось. – Уж твое-то говнишко не пахнет никогда. Я тебя помню, ты все тот же. Нет машинок лучше тебя. Ну так вот – с таким блядским отношеньем ты тут не замай! – Губы его усеивали крапчатые бородавки. – Пусть с тобою сейчас и Золотая Молодежь доктора, но время за меня, мальчоночка.
– Дорогой мой Жаб, я и впрямь, похоже, вас расстроил. – Херби переполняло раскаянье. Он сокрушенно поморгал, и в игру вступили его дворники, со свистом смахивая громадные слезы, покатившиеся по его ветровому стеклу. – В прошлом, – всхлипнул он, – я так ценил ваше товарищество.
– Будет, будет. – Мистер Жаб несколько смягчился. – Хоть ты никогда и рта не открывал, мне думается, ты всегда был неблагоразумным автомобилем.
– Именно так, – признал Херби, вытирая насухо свои фары дальнего света. Пришлось задавить в себе ответный удар с отреченьем. Жаб всегда был нравственным вероотступником. – Ваши тонкие чувства делают вам честь, – солгал он.
– Мне сообщали, – самодовольно согласился Жаб.
– К тому ж… – Херби мазал густо, стараясь поскорей перевести их беседу на более двусмысленные рельсы, – я уверен, что вы с доктором Менгеле лишь работаете на благо всего человечества.
– Вот это уж, блядь, вряд ли! – фыркнул в ответ Жаб. – Мы оба хотим выйти на пенсию и поселиться в Брайтоне.
– Дабы продолжать свою полезную работу, вне всяких сомнений. – Херби стоял на своем. – За все возможные безосновательно клеветнические слова я приношу свои глубочайшие извиненья.
– Ты в скверной форме, Старина, – благодушно произнес Жаб. Тихонько помычал себе под нос. – Крутелки-вертелки, откуль у тебя такие гляделки?
Автомобильчик нахмурился.
– Я нынче такой раздражительный. Наверное, сию цену приходится платить за то, что больше очеловечиваешься. Не знаю. Содействующее обстоятельство, если и не вполне смягчающее – та среда, в которой я вынужден учиться.
– Пиздец, это уж точно, – вздохнул мистер Жаб. – Самому всех водить вокруг пальцев приходится.
– Не понял? – удивленно не понял Херби.
– Я торгую частями тел по всему побережью, – терпеливо объяснил мистер Жаб. – Повсюду людям нужны новые члены, – со знаньем дела добавил он. – Ты не поверишь, какой спрос. Те, кто сбегает из лагерей, часто вынуждены оставлять там колено, стопу, а то и какую-то более интимную деталь.
– У меня та же беда с тестом Министерства Транспорта, – сочувственно произнес Херби.
Жаб устало оглядел его.
– Снова за свой сарказм?
– Нет, разумеется, ничуть, – быстро ответил Херби. – Но отчего ж побережье?
– Много пенсионеров и крупные отпускные районы охвата. – Жаб сунул пальцы с перепонками в краге поглубже в карман брюк. – Это доктор Менгеле придумал. И придумал он верно. Здравый же смысл – у этих людей есть деньжата. 1 и 9 пенсов за палец. Десять шиллингов за стопу. Хуи и пёзды по гинее. Очень популярны, особенно хуи обрезанные. Люди часто себе и не по одному берут. Запасные, понимаешь. Или в помощь браку. Джон Томас и Леди Джейн, если брать их парой, дают тебе скидку в десять процентов. – Улыбка его полусрезалась.
Мимо на задних лапах прошел Шняжка, Забывчивый Слон. Вокруг его размашистого хобота роились волшебные бесенята. Волшебной палочкой своею он постукал по падшему трупу, который немедленно заерзал прочь и сам зарылся в землю, будто громадная белая многоножка. За Шняжкой в отдалении следовали члены «Уилфридианской Лиги Гагнанков», скромно теоретизируя.
– К счастью для ближайшего будущего, поставки у нас не отстают от спроса, – продолжал Жаб, провожая взглядом исчезавшего вдали слона. – У дока весь палисад органами забит, маринованные в уксусе, поэтому не протухнут… сам понимаешь… нюх, нюх. – Открытая физиономия Жаба невыразительно воззрилась на Херби.
– О, разумеется, мудрая предосторожность. – Автомобильчик решил, что прежний Жаб ему определенно нравился больше. А эта новая модель – дегенерат какой-то. Пора, решил он, вежливо откланяться. – Что ж, было очень приятно вновь с вами повидаться. Вскорости нужно будет с вами кофию испить.
– Когда угодно, – незаинтересованно отвечал Жаб, снова усаживаясь за баранку «мерседеса». Вокруг плескались банки. Повсюду от внезапных притоков крови дергались ганглии вен. – А теперь сдвинься-ка обок дороги, Сынок Джим. Пускай пес увидит кролика, как сказал бы Крот.