На фабрику заходили и выходили существа разных рас. Людей было много, но попадались и инородцы: тви’леки, родианцы, гаморреанцы, деваронцы, салластане... Некоторые расы Хан не опознал. И все они были одеты в балахоны ниже колен, головные уборы полностью закрывали волосы. Вся одежда была бурого цвета.
Кореллианин указал на толпу:
— Рабочие?
Сакредот помедлил с ответом.
— Паломники, которые решили служить Единому и Всем, трудясь на наших фабриках.
— А-а... — протянул Хан. — Ясно.
Чем больше он видел, тем отчетливее становилась картинка. И непригляднее. И вообще Соло мучили дурные предчувствия. Паломники съезжались на Илизию в надежде прикоснуться к святыне, а попадали на производство наркотиков. Хан чуял здесь врельта, притом дохлого.
Местное солнце успело опуститься к самому горизонту.
Фигуры в балахонах потянулись к горам на северо-востоке. Вератиль поманил гостя за собой.
— Пришло время благословенным паломникам вознести молитвы и возрадоваться в Единстве, открыв сердца Всем. Проследуем же Тропой единения к Алтарю обещаний. Идем же, пилот Драйго.
Хан не стал упрямиться и зашагал по хорошо утоптанной множеством ног дорожке. Мимо них текла река паломников, но ни один не осмелился приблизиться, хотя все отвешивали сакредоту глубокие поклоны, прижимая ладони к груди.
— Они благодарят за Возрадование, которое ждет их вскорости, — объяснил ошалевшему кореллианину Вератиль.
Чем дальше от цивилизации, тем гуще джунгли; вскоре ветви деревьев сомкнулись над узкой тропинкой. Хану начало мерещиться, будто он идет по диковинному туннелю.
Дорожка вынырнула из леса и обогнула еще одно открытое пространство; судя по всему, гигантское болото, покрытое толстым цветочным ковром. Таких красивых и необычных соцветий Хан в жизни не видел.
Цветочные равнины, — тоном экскурсовода сообщил младший жрец. — А мы только что миновали Лес Верности.
Соло кивал как заведенный и думал, насколько еще его хватит. Если местные заправилы ждут, что его проймет всеобщая набожность, то они обратились не по адресу.
После двадцатиминутной прогулки процессия добралась до просторной вымощенной площадки перед своеобразной беседкой на трех толстенных колоннах. Сакредот попросил кореллианина остаться с паломниками, а сам направился к алтарю, вокруг которого собрались другие т’ланда-тиль. Хан подумал, что вроде бы узнал в одном из них Тероензу. Сам алтарь был вырезан из полупрозрачного белого камня и будто светился изнутри.
Высокие горы с белоснежными шапками обеспечивали внушительный и впечатляющий задник. Хан запрокинул голову: самые высокие пики стыдливо прятались в окрашенных закатом облаках. Ледники пылали розовым и алым огнем.
Хан вынужденно признал, что потрясен. Естественный амфитеатр в сочетании с брусчаткой площади и алтарем выглядел словно собор.
Верующие построились рядами и замерли в нетерпеливом ожидании.
Хан пристроился на задах, переминаясь с ноги на ногу в отчаянной надежде, что служба не затянется надолго. Он проголодался, у него болела голова, а от духоты тянуло в сон.
Верховный жрец поднял крошечные лапки и возгласил что-то на своем родном языке. Сакредоты вторили ему, и собравшийся на площади разношерстный народ тоже ответил дружным эхом. Хан насчитал четыре или даже пять сотен паломников, потом наклонился к соседу:
— О чем это они?
— Единый есть Все, — перевел паломник-тви’лек; говорил он на безупречном общегалактическом. — Желаешь ли, чтобы я пояснил тебе всю церемонию?
Поскольку Соло решительно настроился на изучение языков, он кивнул:
— Если не трудно.
Верховный жрец снова завел речитатив. Хан слушал ритуальные фразы, которые следом за Тероензой повторяли сакредоты, а затем монотонно бубнила толпа.
«Все есть Единый.
Мы — Единый. Мы принадлежим Всем.
В служении Всем да возрадуется каждый Единый. Мы приносим жертву Всем. Мы служим Единому.
В труде и жертве достигаются Все. Если каждый Единый без устали трудится, то возрадуются Все...»
И так далее.
Хан с трудом подавил зевок. Нудный урок получается. Через четверть часа Тероенза и другие жрецы вышли вперед и выстроились в одну линию.
— Вы хорошо поработали, — возвестил верховный жрец. — Благословляю вас! Примите же Возрадование!
Толпа выдала такой жадный вопль, что Хан вздрогнул от неожиданности и попятился. Подобно волне, словно они были и вправду едины, паломники попадали на колени, почти не дыша в порыве надежды и отчаянного желания.
Жрецы подняли руки. Сморщенные, провисшие складки кожи у них на шеях раздулись и начали пульсировать. Воздух над площадью завибрировал от низкого ритмичного гула.
У Хана чуть глаза не вылезли из орбит, когда он почувствовал, как нечто вселяется в его разум и тело. Вибрация? Звук? Не определить... Была ли то эмпатия, телепатия, или этот ритм затронул его мозг? Соло не понимал, знал только, что сопротивляться невозможно...
Его словно накрыло высокой волной — душевное тепло, физическое удовольствие, все это, и даже больше. Хан сделал еще шаг назад, прочь, подальше от алтаря. Он пятился и пятился, пока не столкнулся с одним из лесных великанов, и тогда обнял дерево, почти обвис на нем; ногти глубоко впились в кору. И только эта шершавая кора под ладонями удерживала его на плаву, мешала волне экстаза смыть его, утащить в глубину.
Если накроет с головой, он уже не выплывет. Хан понятия не имел, где брать силы, но сражался не на жизнь, а на смерть — как учили. Всю свою сознательную жизнь он был хозяином своего разума и тела, и ничто ни в этой Галактике, ни в какой другой этого положения не изменит. Он — Хан Соло, и всякие посторонние ему в мозгах не требуются. Если ему захочется почувствовать себя хорошо, он как-нибудь сам управится.
«Я — свободный человек, я вам не паломник какой-то, не ваша марионетка! Свободный, слышите вы?»
Он боролся с ментальным вторжением, как дрался бы с реальным врагом из плоти и крови, и вдруг так же внезапно и быстро, как появилось, ощущение исчезло. Хан действительно освободился.
В отличие от паломников. Те корчились, распростершись на брусчатке, стонали от наслаждения и счастья.
Хана затошнило, и он перевел взгляд на жрецов, которых полна безумия не затронула. Так вот почему несчастные простофили остаются здесь, даже получая вместо обещанной благодати рабский труд! Горбатятся целый день, а потом, едва переставляя ноги, ползут за очередной порцией ощущений, по сравнению с которыми блекнет самый качественный спайс.
Интересно, а ему-то самому так ли уж обязательно подсаживаться на эти вечерние церемонии? Хан понадеялся, что нет. Очень трудно было сопротивляться манящему теплу. Кореллианин опасался, что если каждый вечер ему придется являться к алтарю, то в один прекрасный момент не хватит сил и решимости отказаться от «пилюль счастья», которые щедро рассыпали илизианские жрецы.
Паломники все-таки начали подниматься с земли. Стояли они не очень уверенно, зато у всех светились глаза, хоть читай без фонаря. И почти все ничем не отличались от наркоманов, которых Хан видел в притонах Кореллии и прочих планет, где в ходу спайс и убалах.
— И так каждый вечер? — поинтересовался он у тви’лека.
Красные глаза инородца сияли потусторонней радостью.
— О да! Разве не замечательно?
— Безумно, — искренне согласился кореллианин. — А было так, чтобы церемонию отменяли?
— Бывало, но лишь когда на фабриках случаются беспорядки. Однажды какой-то работник сошел с ума, взял в заложники мастера и потребовал вывезти себя с планеты. Жрецы отказались проводить службу и не дали нам возрадоваться... это было ужасно, просто ужасно.
С точки зрения Хана, «сумасшедший» вел себя абсолютно нормально, но Соло счел за лучшее воздержаться от критики.
— А что дальше было?
— Еще до утра мы скрутили нарушителя и отдали в руки стражников, благодарение Единому, — с готовностью ответил тви’лек.
Кто бы сомневался... Лиши наркомана дозы — он и не то еще вытворит.
Церемония, похоже, закончилась.
На обратном пути Хана догнал Вератиль, но кореллианин, не расположенный к светской беседе, совершенно правдиво сослался на усталость. Сакредот ответил, что все понимает, и проводил Соло назад в лазарет.
— Сегодня можешь есть и спать здесь, — сказал Вератиль. А завтра тебе выделят постоянное жилье в административном строении.
— Где это? — устало спросил кореллианин между ложками невразумительного, но сытного рагу из редикса.
— Отсюда не видно, но между деревьев есть дорожка. — Сакредот указал куда-то на северо-восток. — Я вернусь за тобой через, скажем, шесть часов. Хватит их тебе на хороший сон?
Хан кивнул, решив, что, если и не хватит, он свое обязательно наверстает.
Оставшись наконец-то в одиночестве, он разделся и скинул ботинки. Завтра нужно будет где-то разжиться свежими шмотками или постирать эти, иначе в приличное общество ему путь закрыт. В голову робко прокралась мысль о душе перед сном, но Хан клевал носом и не услышал ее тихого голоса.
С пробуждением в нужное время у него никогда не возникало проблем, и юный пилот «запрограммировал» себя на пять с половиной часов крепкого сна. Голова его кружилась от впечатлений. Хан улегся на больничную койку и моментально провалился в сон.
На следующее утро ему понадобилось несколько минут, чтобы вспомнить, кто он такой (Викк Драйго, и попробуй только забыть!) и что он делает в душной комнате. Затем Хан все-таки предпринял вылазку в душевую и порадовался, обнаружив, что та оборудована всем необходимым для людей.
Намыливаясь, он фальшиво жужжал под нос песенку, но когда поднял ногу, чтобы помыть ее, то замер от удивления и отвращения: между пальцами завелась какая-то пакость! Дрянь была сине-зеленая и напоминала мох.
Встревоженный пилот продолжил исследование и обнаружил сине-зеленые следы под мышками, на шее и еще в одном, более интимном месте.
Сообщив грибку все, что он о нем думает, Хан скреб кожу, пока та не стала красная, зудящая, зато чистая. Он бы еще долго чтим занимался, но сообразил, что опаздывает, и стремглав вы-етел из душа. «Да что же это за место такое, а? Куда я попал?»