— Тебе не все равно. — Он расплылся в самодовольной ухмылке. — Здорово!
Кажется, он хватил через край; ему показалось, что девушка отодвинулась, но руки она не отняла.
К тому времени как они подошли к дормиторию, почти совсем стемнело. Хан остановился на излюбленном месте — на границе света и тьмы — и снял с девушки инфракрасные очки.
— Что ты делаешь? — встревожилась 921-я.
— Я хочу тебя видеть, — объяснил пилот. — А за очками не видно глаз.
Он поднес ее руку к губам и поцеловал тыльную сторону ладони.
— Я скучал по тебе!
— Правда?
Хан не понял, обрадовалась девушка или, наоборот, рассердилась. Возможно, и то и другое одновременно.
— Ну да, — выпалил он. — Я думал о тебе.
А еще он думал о том, что впервые в жизни признавался девушке в своих чувствах и не врал, говорил от чистого сердца.
— Я не хотел, — искренне добавил он, — но думал. Тебе же не все равно, правда? Хоть чуточку...
— Я... мне... — 921-я вдруг начала заикаться. — Я не знаю...
Она сделала попытку вырваться, Хан не дал. Он принялся целовать покрытые шрамами и порезами пальцы девушки. Прикосновение к ее коже опьяняло посильнее алдераанского эля. Теряя голову, Хан осыпал быстрыми поцелуями суставы и кончики пальцев 921-й.
— Прекрати, — шепнула девушка. — Прошу тебя...
— Чего ради? — Кореллианин перевернул ее ладонь, чтобы припасть губами к запястью.
Он возликовал, почувствовав под губами биение ее пульса; перейдя к ладони, он исследовал нити шрамов, старых и новых.
— Тебе не нравится?
— Да. Нет. Не знаю!
В ее голосе зазвенели слезы. 921-я выдернула ладонь, и на этот раз Хан не стал удерживать девушку, хотя поймал за рукав, чтобы не убежала.
— Пожалуйста... ну пожалуйста, не уходи! Разве ты не видишь, что ты мне небезразлична? Я волнуюсь за тебя, думаю о тебе, ты... ты очень мне нравишься. — Он сглотнул комок, и это было очень больно. — Очень.
921-я судорожно вздохнула.
— Я не хочу тебе нравиться, — хрипло заявила паломница. — Мне не полагается думать о ком-то...
— А ты даже имени сказать не хочешь, — не слушая, горько заявил Хан.
Девушка была готова сорваться с места, широко распахнутыми испуганными глазами похожая на пичугу.
— Ты тоже мне нравишься, — запинаясь, пролепетала она. — Но мне нельзя. Я должна думать о Едином и Всех! А ты требуешь, чтобы я нарушила обеты, Викк! Как я могу отказаться от всего, во что верю?
У Хана заныло сердце.
— Назови свое имя, — жалобно попросил кореллианин. — Прошу тебя.
В ее глазах блестели слезы.
— Брия. Брия Тарен.
Не промолвив больше ни слова, девушка подобрала подол балахона и убежала в дормиторий.
А Хан остался стоять в темноте, и по физиономии его расползалась широчайшая дурацкая ухмылка. Кореллианин и думать забыл про усталость, ноги его были как будто обуты в ботинки с репульсорами. По-прежнему улыбаясь, пилот шагал прочь от дормитория и не замечал, как небеса раскрылись и пролились дождем.
Он ей нравится... Хан месил жидкую вездесущую грязь. А у нее красивое имя. Нежное. Брия...
На следующее утро после долгих часов напряженных раздумий и планирования по большей части бессонной ночи Хан отправился искать Тероензу и нашел его в километре от неглубокого океана, где верховный жрец в обществе Вератиля наслаждался заслуженным отдыхом на грязевой отмели, погрузившись в жижу по самую шею. Время от времени т’ланда-тиль перекатывались с боку на бок, чтобы щедро полить теплой красноватой грязью те места, где она успела подсохнуть. Два гаморреанца не столько бдительно несли охрану, сколько откровенно завидовали хозяевам. А Хан чем ближе подходил к «ванне», тем больше морщился от запаха. Воняло так, будто тут кто-то сдох еще на прошлой неделе.
Кореллианин предусмотрительно остановился на берегу и помахал рукой, привлекая внимание Тероензы.
— Эй, я хотел бы переговорить с вами, если можно.
Нежась в грязи, верховный жрец пребывал в приподнятом настроении. Он махнул в ответ.
— О, наш геройский пилот! Присоединяйся к нам, друг мой, не стесняйся.
Лезть в грязь? По собственной воле? Хан вовремя удержался от соответствующей гримасы, сообразив, что ему оказали великую честь. Кореллианин вздохнул.
Когда Тероенза повторил приглашение, Соло отважно помахал в ответ, расстегнул перевязь и положил кобуру с новообретенным бластером на землю. Следом отправились стоптанные башмаки и комбинезон. Сверху Хан положил подсумок застежкой в сторону отмели и с перекошенным лицом, выражение которого он пытался выдать за экстаз и радостное предвкушение, шагнул в одних трусах в красноватую жижу. На первом же шагу он глубоко провалился и запаниковал, вообразив, что грязь поглотит его по макушку. Но внизу обнаружилась твердая почва. Улыбаясь жрецам, Хан брел вперед, пока не погрузился по бедра.
— Разве не восхитительно? — спросил Вератиль, зачерпывая добрую пригоршню грязи и щедро размазывая ее по спине кореллианина. — Ничто в Галактике не сравнится с грязевой ванной!
Пилот энергично кивнул:
— Здорово. Просто здорово!
— Предлагаю тебе поваляться, — громогласно изрек Тероенза. — Так освежает! Смой с себя усталость и дневные тревоги, попробуй!
— Ладно, — согласился кореллианин сквозь крепко стиснутые зубы. — Вот чего мне сейчас не хватало, так это с ног до головы изваляться в грязи. То, что доктор прописал.
Он боязливо опустился в вязкую жижу и последовал совету Тероензы. Обнаруженные длинные белые червяки не прибавили энтузиазма. Для сохранения самообладания Хан решил не считать их плотоядными, иначе жрецы не проводили бы здесь столько времени, правда?
«Брия, солнце мое, надеюсь, ты оценишь мой подвиг...»
Он сел, заляпанный грязью до шеи.
— Замечательно, — произнес Хан вслух. — Так... хлюпает!
— Итак, пилот Драйго, о чем ты хотел говорить со мной? — поинтересовался верховный жрец, погружаясь глубже.
— Да вот, знаете ли, подумал, что могу решить вашу проблему с коллекцией. Вот.
Тероенза качнул массивной тяжелой головой:
— Неужто? И как же?
Я тут познакомился с одной девушкой, она с моей планеты. До поездки на Илизию она училась на искусствоведа и умеет заботиться о редких вещах. Антиквариат, всякие редкости, все такое. Думаю, эта девчонка в два счета составит каталог, да и за коллекцией будет присматривать.
Тероенза внимательно выслушал предложение, затем присел на задние ноги. Грязь брызнула во все стороны.
— Не думал, что кто-то из паствы прошел столь специфическое обучение. Вероятно, следует переговорить с твоей протеже. Ее номер?
— 921.
— Где работает?
— На фабрике глиттерстима.
— Сколько времени провела на Илизии?
— Почти год.
Тероенза заговорил с Вератилем на родном языке.
Надо бы его выучить, напомнил себе кореллианин, который уже целый месяц зубрил язык хаттов, отыскав необходимую лингвистическую программу. Вообще-то, он искал словари или учебные программы по языку т’ланда-тиль, но так ничего не обнаружил. Хан вслушивался в незнакомые слова, но этот язык определенно отличался от хаттского. Соло ничего не разобрал.
Повернувшись к пилоту, Вератиль произнес на общегалактическом:
— Эта 921 -я... по меркам твоей расы она привлекательна? Находишь ли ты ее пригодной для спаривания?
Сунув руку поглубже в грязь, Хан скрестил пальцы.
— 921-я? Вот уж нет! — пренебрежительно фыркнул кореллианин. — Скажу честно, она такая уродливая, что, будь у меня домашняя зверушка с такой мордой, я научил бы ее ходить задом наперед!
Оба жреца расхохотались, хлопая ладонями по поверхности грязевой отмели, выражая таким образом восхищение остроумием и находчивостью пилота.
— Отлично, пилот Драйго! — трубно взревел Тероенза. — Ты и в самом деле смекалистый, и я переговорю с той молодой женщиной.
Жрец обдал себя грязью, размазал ее по тучным бокам и вздохнул с непередаваемым удовлетворением.
— Эй, Вератиль! — Хан барахтался в красноватой жиже, пока не сумел развернуться к сакредоту. — Я тут с ума схожу от любопытства. Не возражаешь, если задам вопрос?
— Вовсе нет, — благодушно отозвался молодой жрец.
— Все хотел узнать, как вы, ребята, проделываете свои фокусы на вечерней службе? То, что паломники называют Возрадованием. По мне, так тут сплошное надувательство.
— Возрадование? — Вератиль гулко хохотнул. — Момент экстаза, который паломники принимают за божественный дар?
— Точно. Я вот ни разу ничего не почувствовал, — откровенничал Хан, добавляя про себя: «Потому что сопротивлялся изо всех сил, потому что меньше всего на свете мне хочется, чтобы какой-то инопланетный урод манипулировал мной...»
— Все потому, что ты — сильная личность, пилот Драйго, — сказал Вератиль. — А паломники устремляются к нам, ибо слабы духом и нуждаются в поводыре. Ну а мы держим их впроголодь, чтобы были уступчивее.
Заговорил Тероенза:
— Возрадование есть способность мужских особей т’ланда-тиль приманивать во время брачного периода самок. Мы создаем в мозгу реципиента частотный резонанс, стимулируя центры наслаждения. А сопутствующее гудение создает поток воздуха, проходящий через реснички в наших горловых мешках. Наши женщины находят его неотразимым.
— А еще мы способны к слабой эмпатии, — весело добавил Вератиль. — Сосредотачиваясь на мыслях о приятном, мы проецируем свои эмоции на паломников. Два процесса, объединенные вместе, дают Возрадование.
— Ловко! — восхитился кореллианин. — А это трудно?
— Вовсе нет, — пренебрежительно отмахнулся Тероенза. — Что действительно трудно, по-моему, так это дотерпеть до окончания бесконечных молитв. Порой я так устаю, что засыпаю на ходу.
— А помните, как в прошлом году заснул один из сакредотов? — подхватил младший жрец. — Палазидар свалился прямо у алтаря. Паломники очень расстроились.
Оба жреца вспоминали происшествие, смаковали детали. Хан смеялся вместе с ними, хотя внутренне кипел при мысли о паломниках, которые, едва переставляя ноги, шагали по тропе с верой в сияющих глазах. Да Гаррис Шрайк по сравнению с местными заправилами — сосунок и дилетант! Кто-то должен остановить этих паразитов. На