Брия с улыбкой села на соседний стул.
— Мам, а можно я тоже поем? Умираю от голода!
Хан с Брией с чавканьем жевали лепешки, а собравшееся вокруг стола благородное семейство чинно прихлебывало мелкими глоточками кофеиновое вино из хрупких фарфоровых чашечек работы Левьера. Обслуживал их невозмутимый дворецкий-селонианин.
— Итак, капитан Соло... вы кореллианин? — полюбопытствовала госпожа Тарен, приподнимая тонко выщипанную бровь, чтобы подчеркнуть свою уверенность в том, что иначе и быть не могло.
Хан кивнул с набитым ртом, прожевал сыр.
— Да, мэм.
— А вы, случаем, не из Сал-Соло будете? — с надеждой продолжала расспросы Сэра Тарен. — Как я понимаю, у них премилый старый особнячок. Несколько раз я видела их сына, а вот его мать... она такая затворница! Говорят, у нее не все хорошо со здоровьем.
— Нет, госпожа Тарен. Мы не родственники.
— О-о... — разочарованно протянула женщина. — Тогда из какой же вы ветви?
Брия беспокойно заерзала на стуле, только Хан никак не мог взять в толк, что ее встревожило. То ли она чувствовала неудобство за него, то ли из-за него.
— Понятия не имею, госпожа Тарен, — честно сознался он. — Вообще-то, я сирота. Меня нашли торговцы, я болтался в порту. Я тогда был совсем маленьким. Они меня вырастили, а жили мы в основном в космосе.
Ему даже понравилось, как их всех перекосило.
— Странно, — обронил Павик, — у тебя лицо знакомое. Я точно где-то тебя раньше видел. Где-то на пикнике. Да, на вечеринке после гонки.
Не заговори Павик о том пикнике, Хан его и не вспомнил бы. Брат Брии года на два-три был старше и порой участвовал в гонках, но из-за разницы в возрасте они ни разу не попадали в один заезд. Но друг друга не могли не видеть.
Плохо было не это, а то, что во время гонок Хан разыгрывал роль члена «большой дружной семьи», под прикрытием которой Гаррис Шрайк избавлял зажиточных граждан от нажитого добра.
— Извини, я тебя не помню, — спокойно произнес Хан. — Меня несколько лет носило по свету, а пикников с детства не посещал.
— Но я отчетливо помню... — Молодой человек подозрительно сощурился. — Ты стоял, прислонившись к свупу, с тарелкой жареных ребрышек траладона. Я как сейчас это вижу.
— Действительно странно! — Хан с улыбкой откинулся на спинку кресла. — Вечно попадаю в такую дурацкую ситуацию, всегда мне говорят одно и то же. Должно быть, лицо у меня такое, все время с кем-то путают.
— Тебя ни с кем не перепутаешь, — вмешалась Брия, не понимая, что происходит, но желая сохранить верность. — Как тебя можно забыть, не понимаю. Ты один на весь свет. — Она просияла. — И такой красивый!
Чтобы вежливо улыбнуться собранию, потребовалась парочка глубоких вдохов.
— Спасибо, солнышко, — сказал Хан. — Но ты ошибаешься — таких, как я, пруд пруди.
Брия наконец-то отловила намек и закрыла тему, но ее подозрительный братец продолжал придирчиво разглядывать гостя.
— Что же! — с преувеличенной радостью воскликнула Сэра Тарен. — Уверена, бедные дети притомились! Капитан Соло, я распоряжусь, чтобы Маронеа приготовила для вас гостевую комнату. Брия, дорогая моя, ты, несомненно, захочешь жить, где прежде, у себя. Милая, я там ничего не меняла, ни чуточки! Я верила, что когда-нибудь ты одумаешься и вернешься домой.
— От меня ничего не зависело, мама, — негромко возразила Брия. — На Илизии и шагу свободно нельзя ступить. Тебе не позволят уйти. Кораблей там нет, зато полно вооруженной охраны. Если бы не Хан... я ни за что не сумела бы сбежать.
— О нет!.. — трагически всхлипнула госпожа Тарен. Вид у нее был такой, будто она не знала, чему верить.
У Хана сложилось впечатление, что все понятия об изнанке жизни эта дамочка почерпнула из стереосериалов.
— Это я уже затвердил, — сказал Ренн Тарен. — И никогда не забуду. — Он смотрел Хану прямо в глаза. — Этот молодой человек — герой, и мы, Сэра, должны ему столько, сколько едва ли сумеем выплатить. Если бы не он, мы больше не увидели бы свою дочь. Вероятно, он спас ей жизнь.
— О нет... — повторила госпожа Тарен и принялась заламывать руки; очевидно, представила, что могло стрястись с ее драгоценной дочуркой.
Павик наблюдал за матерью с возрастающим скепсисом. Горничная Маронеа (опять же селонианка) проводила гостя в комнату в дальнем крыле дома. Хан весело подумал, что жилье ему отвели как можно дальше от спальни Брии, зато комнаты ее родителей — всего через две двери. Госпожа Тарен была твердо намерена искоренить в зародыше любую возможность встречи ее дочери с незваным гостем.
Скорей бы продать добро Тероензы и убраться отсюда, думал юный кореллианин, сбрасывая одежду и растягиваясь на кровати. Папаша Тарен в норме; похоже, раньше был обычным парнем, а вот мамаша и братец...
Он вздохнул и закрыл глаза. По крайней мере, сегодняшней ночью госпоже Тарен нечего бояться, Хан так устал, что думать мог только об отдыхе. Забавно все-таки... пара часов общения с семейкой Брии измотали его больше, чем весь побег с Илизии.
Мама зашла к Брии пожелать доброй ночи и обнять перед сном. Они с дочерью немного поплакали друг у друга на плече.
— Я так рада, что моя малышка вернулась, — прошептала госпожа Тарен. — Девочка моя...
— Дома так хорошо, — совершенно искренне сказала Брия.
Конечно, вечер прошел с натяжками, она ждала другого приема. Но все наладится, обязательно наладится. Хана нельзя не любить. Мама не устоит перед его чарами, поймет, какой он замечательный...
— Этот молодой человек, которого ты привела... — Мама как будто читала ее мысли. — Сразу видно, что вы не просто... друзья, милая. И как далеко... зашло дело?
Брия не дрогнула.
— Я люблю Хана, мама, а он любит меня. Он хочет, чтобы я осталась с ним. О замужестве речи не шло, но я не удивлюсь, если со временем этот вопрос всплывет.
Сэра Тарен втянула воздух, как будто подтвердились ее худшие страхи. Она атаковала, словно голодный врельт: что-то в словах дочери насторожило ее.
— Ясно. Ну, он кажется мне симпатичным юношей, хотя... Какой-то он неотесанный, дорогая моя... Ты говоришь, он хочет, чтобы ты осталась с ним. А что хочешь ты?
Брию душили слезы.
— Мама, я не знаю. Я люблю его, правда люблю, но... мне было очень тяжело. Я выяснила, что все, во что я верила и чему посвятила всю свою жизнь, — обычная ложь. А это больно. У меня как будто забрали часть сердца, мама. А еще я думаю, что не могу ничего обещать Хану, пока я не... целая.
— А он знает о твоих сомнениях? — спросила мама, приглаживая Брии волосы.
А та не могла не заметить, как радостно вспыхнули глаза Сэры Тарен. «Мама не хочет, чтобы мы были вместе, — подумала девушка; сердце заныло. — Это нечестно! Я сомневаюсь не в своих чувствах, я сомневаюсь из-за своего состояния! Но она не понимает... не способна понять».
— Мы говорили об этом, — неохотно призналась Брия, хотя ей не хотелось поверять матери больше, чем уже было сказано. — Я не представляю себе жизни без Хана и намерена сделать все, что в моих силах, чтобы остаться с ним и помочь ему.
Сэра Тарен не успокоилась, но больше ничего не сказала. Брия улеглась в кровать и попыталась уснуть. После жестких коек в дормитории на Илизии и на яхте ее старая кровать казалась верхом роскоши. Хотя было бы много лучше, если бы рядом лежал Хан. Без него кровать была холодной. Брия ворочалась и металась.
Он заслуживает кого-нибудь лучше ее, с грустью размышляла девушка. Того, кто будет с ним на все сто процентов...
Опять почувствовав подступающие слезы, Брия раздраженно ударила кулаком по подушке. «Почему жизнь не может быть легкой? Я нашла парня, которого могу полюбить, который любит меня... почему этого недостаточно?» Но этого и в самом деле было недостаточно. Сидя в темноте своей детской комнаты, Брия призналась себе в этом. И тогда она негромко заплакала над своими невзгодами. Прошло много времени, прежде чем Брия заснула — со слезами на глазах.
На следующее утро сразу после завтрака Хан вышел из дома Таренов и направился на станцию, чтобы доехать до ближайшего крупного города. С собой он нес рюкзак, набитый украденными у Тероензы вещицами. После неудачной продажи «Талисмана» просто необходимо было взять за добычу хорошие деньги. Он сошел с челнока в портовом городе Тирена и заглянул в свою сейфовую ячейку, где хранились «чистые» документы на некоего Дженоса Иданиана и сотни две кредитов, с которыми он сходил в местное отделение Имперского банка и открыл счет, после чего отправился на поиски антикварной лавки, знакомой ему по прошлым визитам в Тирену. С того раза прошло много времени, лавчонка могла и закрыться.
Но нет, она оказалась на месте. Голографическая вывеска отливала молочным призрачным светом на фоне серого каменного фасада. Прижимая рюкзак локтем, Хан шагнул через порог. Где-то в глубине помещения негромко звякнул колокольчик.
За конторкой сидела приказчица-селонианка, но Хан к ней и головы не повернул, а прямиком, насколько это было возможно в захламленной лавчонке, прошел по лабиринту витрин с товарами к дальней стене, на которой висел побитый молью древний гобелен, изображающий основание Республики. Лишь немногие покупатели знали, что за ним скрывается еще одна дверь. Хан огляделся, чтобы убедиться в отсутствии нежеланных свидетелей, и отстучал на двери определенный ритм. Подождал, когда в ответ раздастся негромкий щелчок электронного замка, и, приподняв пыльный гобелен, скользнул в потайную комнату.
Владелец лавки мог поспорить возрастом с гобеленом, но, несмотря на тщедушное скрюченное тело, сморщенное лицо и клочья грязно-желтых волос на плешивой голове, он был вполне бодр. За пять лет, прошедших с их первой встречи, Галидон, Оканор ничуть не изменился.
— Ах вот хто... — Он беззубо улыбнулся, подняв голову. — А хто шегодня, шынок?
— Дженос Иданиан, папаша, — криво ухмыльнулся кореллианин. — Как поживаешь?
Он любил старого коротышку, который в одно и то же время был уважаемым знатоком, ценителем искусства и оценщиком и скупщиком краденого.