бит этого человека ни капельки. Я сама слышала, как он говорил об этом мистере Сивере.
Миссис Хартвелл подняла обе руки.
– Билли, с вами бесполезно разговаривать. Вы невозможны. Все еще хуже, чем я ожидала! – сердито воскликнула она.
– Хуже, чем вы думали? О чем вы?
– Хуже, чем я думала до вашего появления. Как эти пятеро будут воспитывать девушку?!
Билли сидела очень тихо. Кажется, она даже не дышала, хотя миссис Хартвелл не понимала, почему.
– Вы хотите сказать, что я им не нужна? – спросила она тихо. Так тихо, что миссис Хартвелл не услышала внезапного напряжения в ее голосе.
К тому же она была слишком зла, чтобы вообще кого-то слышать.
– Нужна! Билли, вам давно пора понять, как обстоят дела в этом доме и как они обстояли раньше. Возможно, тогда вы чуть больше задумаетесь о чужом комфорте. Вы можете себе представить трех молодых мужчин, которые мечтают взять в свой дом странную девушку, которая перевернет все вверх тормашками?
– Перевернет все? – тихо повторила Билли. – Я это сделала?
– Именно! Что же еще вы могли сделать? Для начала они решили, что вы мальчик, и это само по себе было достаточно плохо, но Уильям так хотел угодить своему мертвому другу, что настоял на вашем приезде, хотя мы все возражали. Я понимаю, что вам неприятно это слышать, – согласилась миссис Хартвелл, увидев испуг в глазах Билли. – Но мне кажется, вам пора понять, чем эти люди пожертвовали ради вас. А теперь подведем итог.
Обнаружив, что вы девушка, что они сделали? Отправили вас в пансион, как следовало бы? Нет! Уильям и слышать не хотел об этом! Он выгнал Бертрама из его комнат, отдал их вам, назначил тетю Ханну дуэньей, а мне велел исполнять ее обязанности, пока она не приедет. Но поскольку все это время он любезно улыбался, вы ничего не поняли.
И чем все закончилось? Домашний уклад лежит в руинах. Вы считаете весь дом своей собственностью. Вы заставляете Сирила тратить время на обучение вас музыке, а Бертрам учит вас живописи, но вы и думать не хотите, чего это им стоит. Я полагаю, что не должна была этого говорить, но не выдержала. И я надеюсь, что теперь вы оцените все, что мои братья для вас сделали.
– Да, конечно, – ровно, без выражения сказала Билли.
– И постараетесь стать послушнее? Не такой упрямой? Реже напоминать о своем присутствии?
Девушка вскочила.
– Послушнее! Не такой упрямой! – закричала она. – Миссис Хартвелл, вы что же думаете, что я останусь здесь после всего, что вы мне наговорили?
– Конечно останетесь. Не глупите, дитя мое. Я говорила это не для того, чтобы вас выгнать. Я просто хотела, чтобы вы поняли, как обстоят дела.
– Я все поняла и уезжаю.
Миссис Хартвелл нахмурилась и слегка покраснела.
– Не говорите ерунды, Билли. Уильям хочет, чтобы вы жили здесь. Он никогда не простит мне, если я скажу что-то, что заставит вас уехать. Не злитесь на него.
Билли повернулась к ней, как разъяренная маленькая тигрица.
– Злиться? Я люблю его и люблю их всех. Они чудесные и были так добры ко мне. – Ее голос дрогнул, но она продолжила еще решительнее: – Думаете, я скажу им, почему уезжаю? Раню их этим? Никогда!
– Но Билли, что вы будете делать?
– Понятия не имею. Нужно подумать, но я точно знаю, что уеду, – всхлипнув, Билли выбежала из комнаты.
Через минуту в своей комнате она дала волю слезам.
– Это мой дом! Мой единственный дом, – плакала она. – Но мне придется уехать. Придется!
Глава XVIIСлед розовой ленты
Миссис Стетсон вступила в гостиную Уильяма с нескрываемым облегчением. Даже ее стук в полуоткрытую дверь прозвучал торжествующе.
– Уильям, мне кажется, сама судьба вмешалась и помогла нам, – радостно начала она, – Билли сама пришла ко мне утром и сказала, что хотела бы отправиться в небольшое путешествие вместе со мной. Все становится легче.
– Да, это действительно к лучшему, – согласился Уильям, но в его голосе не было той же радости, что в словах. – Со времени нашего разговора я нервничал, – устало продолжил он, – и, разумеется, ее неожиданная позавчерашняя выходка не улучшила ситуацию. Я понимаю, что лучше бы ей уехать, хотя бы на время. Но я буду ужасно по ней скучать. Скажите мне, чего же она хочет?
– Она сказала, что, кажется, скучает по Хэмпден-Фоллс и хотела бы съездить туда на пару недель, если я поеду вместе с ней. Милое дитя, она неожиданно сильно ко мне привязалась, – нерешительно объяснила тетя Ханна. – Я никогда не видела ее такой ласковой.
– Она очень милая девушка, и у нее доброе сердце. – Уильям звучно откашлялся, но голос у него все равно дрожал. – Это сердце вело ее тем вечером. Она поступила храбро и бесстрашно, но очень немудро.
Хотя мне очень не нравится дружба Бертрама с Сивером, мне не стоило упоминать об этом при Билли. Бертрам не ребенок. Расскажите мне лучше о своей поездке. Почему Билли вдруг ее предложила?
– Не знаю. Вчера я заметила, что она ведет себя очень тихо. Мне показалось, что она несчастна. Большую часть дня она просидела в своей комнате, и я не смогла выманить ее оттуда, но утром она пришла ко мне, сияя, как солнце, и озвучила свое предложение. Она сказала, что дом ее тети заперт и ожидает продажи, но она хотела бы его открыть ненадолго, если я поеду с ней.
Как ты понимаешь, я немедленно согласилась с ее планом, потому что он поможет нам разрешить все наши проблемы.
– Да, да, конечно, – прошептал Уильям, – это очень удачно. – И снова в его голосе не было никакого энтузиазма.
– Тогда я начну укладываться, – сказала миссис Стетсон, вставая. – Билли не терпится уехать.
Казалось, что Билли и в самом деле не терпится уехать. Она немедленно объявила всей семье о своем отъезде. Она говорила, что хочет навестить свой старый дом, и радостно собиралась. Если в этой радости и было что-то вымученное, никто этого не замечал или, по крайней мере, не говорил этого вслух. Впрочем, Билли почти никому не попадалась на глаза в эти дни. Она говорила, что занята и собирает вещи. Девушка перестала брать уроки у Сирила и навестила студию Бертрама всего один раз за три дня, прошедших до ее отъезда, и то только затем, чтобы забрать какие-то свои вещи. На четвертый день, пока никто еще толком не успел осознать, что случилось, она уехала, и вместе с ней уехали миссис Стетсон и Спунк.
Все члены семьи утверждали, что им нравится тишина и свобода. Говорили, что им нравится одиночество. Молчал один Уильям.
А затем…
Утром Бертрам отправился в студию, но не стал браться за кисти. Он сидел перед наброском румяной кудрявой девушки с тоской во взгляде. Наверху Сирил сидел за пианино, не прикасаясь к клавишам, пока наконец не наиграл простенькую мелодию – последнюю, которую разучивала Билли.
Пит принес в дом котенка. С отъезда Билли прошла уже неделя.
– Несчастное создание плакало под дверью, сэр, – объяснил он. – Я осмелился принести его в дом.
– Да, конечно, – сказал Уильям. – Ты его кормил?
– Да, сэр. Линг кормил.
Пит помолчал, а потом нерешительно спросил:
– Сэр, если вы не возражаете, я бы его оставил. Я буду следить, чтобы он оставался внизу и не мешал вам.
– Да, Пит, разумеется, оставляй, – согласился Уильям.
– Спасибо, сэр. Он, видно, потерялся и никому не нужен. Вы заметили, что он похож на Спунка?
– Да, я заметил, – Уильям вдруг забеспокоился, – заметил.
– Да, сэр, – сказал Пит и унес маленького серого котенка.
Новый котенок не стал оставаться внизу. Пит, конечно, пытался следить за ним, но когда он увидел, что мистер Уильям тайком несет котенка наверх, то несколько утратил бдительность. Через несколько дней на шее у котенка появился большой розовый бант, завязанный довольно неуклюже.
Откуда он взялся и кто его повязал, так и не выяснили, пока однажды котенок не обнаружился в холле с концом розовой ленты в пасти. Лента тянулась по лестнице, и второй ее конец пропадал в комнате Уильяма.
Глава XVIIIБилли пишет другое письмо
К середине июня в доме на Бекон-стрит остались только Уильям, серый котенок, Пит и Дон Линг. Сирил отплыл в Англию, а Бертрам уехал с другом делать наброски.
Этим летом дом казался Уильяму странно одиноким. Честно говоря, тихие, пустые комнаты были невыносимы. Даже присутствие серого котенка только подчеркивало ощущение одиночества. Он напоминал о Билли.
Уильям скучал по Билли. Он даже признался в этом Питу, сказав, что будет рад, когда она вернется. Наедине с самим собой он жалел, что так быстро согласился с предложением тети Ханны отослать девушку прочь. Какая ерунда. Она нуждалась исключительно в сдерживании и руководстве, и это можно было с таким же успехом делать и дома. Но она уехала, и с этим уже ничего не поделаешь.
Единственное, что ему осталось – проследить, чтобы это не повторилось. Когда Билли вернется, она должна будет остаться, не считая необходимых отлучек вроде отъезда в школу. Уильям все полностью продумал, к слову, забыв, что Билли сама предложила уехать.
Вскоре Уильям написал Билли. Он сообщил, что скучает по ней и что перестал составлять каталог своей коллекции, потому что она больше ему не помогает. Через некоторое время он рассказал ей даже о сером котенке по имени Спунки, который так похож на Спунка.
В ответ он получал пухлые белые конверты, надписанные округлым школьным почерком, который он так хорошо помнил. В конвертах лежали письма, такие же веселые и занятные, как сама Билли. Они благодарили его за доброту и рассказывали, что поделывает Билли. Они выражали неподдельный интерес к новому котенку и ко всему остальному, о чем писал Уильям. И они довольно прозрачно намекали, что не стоит ее ждать с составлением каталога, потому что скоро настанет осень и Билли отправится в школу.
Уильям хмурился и качал головой, но это была правда.
В августе Уильям закрыл дом на Бекон-стрит и отправился на озеро Рейнджели. Он говорил себе, что не поехал бы, если бы не обещание, данное старому приятелю несколько месяцев назад. На самом деле он предвкушал эту поездку всю зиму, но теперь ему стало ясно, что с большим удовольствием он съездил бы в Хэмпден-Фоллс повидать Билли. Он бывал на озере Рейнджели, но не бывал в Хэмпден-Фоллс. К тому же там можно было бы повидать Неда Хардинга и странных старых дев с их мрачным домом и мебелью в чехлах. Строго говоря, для Уильяма в этот момент не было места более интересного, чем Хэмпден-Фоллс, но он поехал на озеро Рейнджели.