– Вы говорите с таким чувством. Можно подумать даже, что вы пытались кого-то перевоспитать и потерпели поражение. Возможно, это был мистер Сирил или мистер Бертрам… – Аркрайт замолчал и улыбнулся.
Билли слегка покраснела. Честно говоря, один раз они с Бертрамом весело поспорили на эту тему, и он со смехом пообещал ей, что преподнесет ей на свадьбу домашнюю бархатную куртку, которую будет носить сам. Билли чуть было не рассказала это Аркрайту, но, взглянув на его улыбку, она разозлилась и смутилась. Уже второй раз в присутствии этого человека Билли не смогла сообщить о своей помолвке с Бертрамом Хеншоу – хотя к этому моменту она ни в малейшей степени не сомневалась, что Аркрайт уже о ней осведомлен.
Презрительно отмахнувшись, она встала и подошла к пианино.
– Давайте сыграем пару дуэтов? – предложила она. – Это куда лучше, чем ссориться из-за бархатных курток, а тетя Ханна обещала спуститься и послушать нас.
Не успела она договорить, как Аркрайт уже оказался рядом с ней, охотно соглашаясь.
После второго дуэта он неуверенно спросил:
– Вы не писали новых песен в последнее время?
– Нет.
– Но собираетесь?
– Наверное… если я найду, о чем писать.
– Вы хотите сказать, что у вас нет слов?
– И да, и нет. У меня есть слова, и свои, и чужие, но для этих слов я пока не могу подобрать мелодии.
Аркрайт помедлил. Полез было во внутренний карман пиджака, но тут же уронил руку. Потом нашел очередной нотный лист.
– Вы не слишком устали? Готовы попробовать это? – спросил он.
Билли недоуменно нахмурилась.
– Нет, но…
– Ну, детки, я пришла послушать музыку, – объявила тетя Ханна, появляясь в дверях. – Только, Билли, пожалуйста, сбегай наверх и принеси мою розовую шаль. Тут холоднее, чем я полагала, а внизу есть только белая.
– Конечно, – Билли вскочила, – хоть целую дюжину шалей! – с этими словами она убежала.
До чего же уютно они провели следующий час после того, как Билли вернулась с розовой шалью! Снаружи завывал ветер, горстями бросая снег в стекла. Внутри юноша и девушка пели дуэты, пока совсем не выбились из сил, а потом они вместе с тетей Ханной от души угостились тостами с маслом, чаем и кексами с глазурью, которые Роза сервировала на маленьком столике у ревущего огня. Аркрайт рассказывал о себе, о своих уроках и жизни, которую он ведет.
– В этом и разница между моими друзьями и вашими, – сказал он наконец, – ваши друзья уже заняты делом. Они добились успеха. Мои пока только пытаются.
– Но они обязательно преуспеют! – воскликнула Билли.
– Некоторые, – поправил он.
– Не все? – Билли немного испугалась.
Аркрайт медленно покачал головой.
– Нет. Не все. У кого-то не хватает таланта, у кого-то упорства, а у кого-то и денег.
– Как жаль, – огорчилась Билли, – они же стараются.
– Да, мисс Нельсон. Разбитых надежд всегда жаль.
– Да, – вздохнула девушка, – но… если бы им можно было бы как-нибудь… помочь.
Во взгляде Аркрайта виднелось глубокое чувство, но он заговорил самым легким тоном.
– Боюсь, мисс Нельсон, на то, чтобы починить все разбитые надежды в мире, не хватит даже вашего великодушия.
– Мне известны случаи, когда большие разочарования приносили отличные плоды, – назидательно заметила тетя Ханна.
– И мне, – засмеялся Аркрайт, все еще стараясь прогнать тень с лица Билли, на которое он так пристально смотрел. – Например, один мой знакомый в прошлую пятницу счел, что все пропало, поскольку он не успел попасть на симфонический концерт по двадцатипятицентовому билету. Но полчаса спустя его горе сменилось радостью: друг, у которого было место в партере, не смог пойти и отдал ему свой билет.
Билли заинтересовалась:
– А что это за двадцатипятицентовые билеты?
– Неужели вы не знаете?
– Что-то слышала, но так и не поняла.
– Тогда вы пропустили одно из самых интересных зрелищ в Бостоне – длинную терпеливую очередь под дверями концертного зала утром в пятницу.
– Утром? Но концерты бывают по вечерам!
– Да, но ждать приходится с утра, – объяснил Аркрайт. – По такой цене продают не очень много билетов, кажется, пятьсот пять, и они очень быстро кончаются. Если ты пришел слишком поздно, то билета тебе не достанется. Так что первые слушатели появляются рано утром. Я слышал, что если выступают, например, Падеревский или Мелба [16], очередь собирается уже к рассвету, но в этом я сомневаюсь. Раньше половины девятого людей обычно не бывает. Но даже в самые холодные пасмурные дни люди часами толкаются на ступеньках, и еще длинная очередь стоит на улице.
– И они все время стоят там и ждут? – удивилась Билли.
– Выходит, что так. Каждый платит двадцать пять центов в дверях, пока лимит не будет исчерпан, а остальных отправляют восвояси. Конечно, уходить никому не хочется, так что все стараются прийти пораньше и оказаться среди пятисот пяти счастливчиков. К тому же, чем раньше придешь, тем больше шансов на хорошие места.
– Но стоять столько времени!
– Иногда они приносят с собой складные стулья. К тому же есть ступеньки. Вы не представляете, как на самом деле удобно сидеть на каменной ступеньке, если у вас с собой достаточно газет, чтобы расстелить. Я слышал, что они приносят с собой обед, книги, газеты, вязание и располагаются с комфортом, – улыбнулся Аркрайт.
– Какой ужас, – тихо сказала Билли.
– Они вовсе не считают это ужасным, – объяснил Аркрайт. – За двадцать пять центов они слушают все то же самое, что вы слушаете в своем кресле в партере, за которое заплатили куда больше.
– Но кто же они? Откуда? Кто будет стоять в очереди несколько часов, чтобы послушать музыку?
– Кто они? Кто угодно, откуда угодно. Люди, которым нужна музыка, но у которых нет на нее денег, – ответил он, – студенты, учителя, маленькая модистка из Южного Бостона, портниха из Челси, домохозяйка из Кембриджа, бродяга с дальнего конца земли, может быть, вдова, которая раньше сидела внизу, или профессор, который знавал лучшие дни. Чтобы понять эту очередь, вам нужно на нее посмотреть, мисс Нельсон, – улыбнулся Аркрайт, неохотно поднимаясь. – Как-нибудь в пятницу, прежде чем пройти на свое место, просто посмотрите на забитый балкон, на лица и подумайте, жалеют ли эти люди о своих двадцати пяти центах.
– Хорошо, – с улыбкой кивнула Билли, но улыбалась одними только губами. В эту минуту Билли мечтала владеть концертным залом, чтобы раздавать места бесплатно. В этом была вся Билли. Когда ей исполнилось семь, она предложила тете Элле взять из сиротского приюта Хэмпден-Фоллз тридцать пять сирот, чтобы маленькая Салли Кук и остальные дети могли бы каждый день есть мороженое, если хотят. С тех самых пор Билли старалась обеспечить мороженым всех желающих – в некотором роде.
Аркрайт, уже стоя в дверях, повернулся. Лицо его было ало от смущения. Он вынул из кармана сложенный лист бумаги.
– Как вы думаете, вы могли бы найти мелодию здесь? – тихо спросил он и в следующую секунду ушел, оставив в руках Билли листок с шестью строфами, написанными четким мужским почерком.
Билли быстро проглядела их, а потом прочитала еще раз, уже внимательнее.
– Они прекрасны! – воскликнула она. – Просто прекрасны. Интересно, откуда он их взял? Это песня о любви, и такая красивая! Я уверена, что в ней есть мелодия. – Она попробовала пропеть строку про себя. – Она есть, точно есть, и я напишу ее – для Бертрама. – Билли бросилась к пианино.
Аркрайт к этому моменту уже наполовину спустился с холма Кори. В лицо ему хлестал ветер. Он тоже с радостью думал об этих строках – с радостью и страхом. Он сам написал их, и отнюдь не для Бертрама.
Глава XV«Мистер Билли» и «мисс Мэри Джейн»
Четырнадцатого декабря Билли спустилась вниз радостная и взволнованная. Она получила очень милое письмо от Бертрама (отправленное по дороге в Нью-Йорк), солнце ярко светило, и пальцы у нее чесались от желания немедленно записать мелодию, которая крутилась у нее в голове. Тревоги вчерашнего дня ушли в прошлое. Часы Билли снова шли.
После завтрака девушка направилась прямиком к телефону и позвонила Аркрайту. Тетя Ханна не до конца расслышала даже половину беседы, но через пять минут сияющая Билли ворвалась в комнату.
– Тетя Ханна, вы только подумайте, Мэри Джейн написал эти слова сам, так что я могу их использовать!
– Билли, милая, не могла бы ты его звать мистером Аркрайтом? – взмолилась тетя Ханна.
Билли засмеялась и внезапно обняла встревоженную старушку.
– Конечно! Если вы хотите, я могу звать его хоть «его величеством»! Вы же поняли, что я говорю? Это его собственные слова, так что не нужны никакие разрешения и все такое. Он придет вечером, чтобы послушать мою мелодию, и, может быть, внесет некоторые изменения в текст. Тетя Ханна, вы не представляете, как славно снова заниматься музыкой!
– Да, конечно, милая, но… – повисла неловкая пауза.
Билли удивилась:
– Тетя Ханна, разве вы не рады? Вы же говорили, что будете радоваться!
– Да, милая, я очень за тебя рада. Если бы только… на это не уходило столько времени и это не мешало бы Бертраму.
Билли вспыхнула и горько усмехнулась.
– Нет, это займет не слишком много времени. А что до Бертрама… Если сестрица Кейт говорит правду, тетя Ханна, он бы только обрадовался, если бы у меня нашлось какое-то занятие, кроме его персоны.
– Вздор! – ощетинилась тетя Ханна. – Что это она имела в виду?
Билли грустно улыбнулась.
– Возможно, она права. Перед тем как уехать к дяде Уильяму, она сказала, что я совсем забыла, что Бертрам принадлежит в первую очередь Искусству, а потом уже мне, и что именно поэтому она предполагала, что Бертрам никогда не решится на такую глупость, как брак.
– Вздор! – еще резче сказала тетя Ханна. – Я надеюсь, у тебя хватит здравого смысла не обращать внимания на слова Кейт, Билли.
– Да, конечно, – вздохнула девушка, – но, конечно, у меня есть и свои дела, и я пожалуй немножко обиделась, когда он уехал в Нью-Йорк. И я должна признаться, что в последнее время меня сильно беспокоило то, сколько времени он уделяет своим портретам. И это, конечно, совершенно недопустимо для жены художника.