– Хм! Наверное, мне не стоит об этом думать, – упрямо заявила тетя Ханна.
– Наверное, – тоскливо улыбнулась Билли, – я это говорю только для того, чтобы вы поняли, что мне нужно чем-то занять себя… кроме Бертрама. И музыка, конечно, самый лучший выход.
– Конечно, – согласилась тетя Ханна.
– И это какое-то чудо, что Мэри… то есть мистер Аркрайт может помочь мне, когда Сирил уехал, – грустно сказала Билли.
– Да, разумеется. Он же не чужой, – сказала тетя Ханна, как будто пытаясь в чем-то убедить саму себя.
– Конечно! Мне кажется, что он член семьи. Как будто бы он правда ваша племянница Мэри Джейн, – засмеялась Билли.
Тетя Ханна поежилась.
– Билли, – предостерегла она, – он же знает, что ты обручена?
– Конечно знает, тетя Ханна. Все знают, – Билли явно удивилась.
– Да-да, ему должно быть известно, – согласилась тетя Ханна, надеясь, что Билли не поняла скрытой причины ее вопроса. При следующих словах Билли она испытала большое облегчение.
– Я же уже сказала, что он придет вечером? Раньше пяти у него не получится, но ему очень интересно! Эта песня волнует его не меньше, чем меня! И она будет очень хороша, тетя Ханна! Только подождите немножко! – весело сказала она и выскочила из комнаты.
Тетя Ханна, предоставленная сама себе, вздохнула.
«Хорошо, что она ничего не подозревает, – думала старушка. – Наверное, ей и в голову не пришло бы, что можно быть неверной Бертраму. Милое дитя! И конечно же, Мэри, – тут тетя Ханна вспыхнула и поправила сама себя, – мистеру Аркрайту обо всем известно».
В этом тетя Ханна ошибалась. Мистер Аркрайт ничего не знал. Его еще не было в Бостоне, когда объявили об этой помолвке. У него не было в городе общих друзей с Билли, если не считать братьев Хеншоу. Он не получал вестей от Калдервелла с тех пор, как приехал в Бостон. Явную близость Билли с братьями Хеншоу он воспринимал как само собой разумеющееся, потому что слышал об истории их знакомства и о том, что Билли назвали в честь мистера Уильяма Хеншоу. Мысль о том, что Бертрам – возлюбленный Билли, была убита в зародыше давным-давно, когда Калдервелл убеждал его, что художник не в состоянии полюбить ни одну девушку. После приезда в Бостон Аркрайт почти никогда не видел их вдвоем. Его работа, друзья, сам образ жизни мешали этому. Аркрайт ничего не знал – к несчастью для самого Аркрайта и для некоторых других людей.
Ровно в пять часов Аркрайт позвонил в дверь Билли, и Роза проводила его в гостиную, где Билли сидела за пианино.
Билли радостно встала ему навстречу.
– Я так рада, что вы пришли, – весело сказала она. – Я хочу, чтобы вы послушали музыку, которую мне напели ваши очаровательные стихи. Хотя, конечно, она может вам и не понравиться, – грустно закончила она.
– Я уверен, что понравится, – улыбнулся он, пытаясь не показывать, в какой восторг привело его прикосновение ее руки.
Билли кивнула и снова села за пианино.
– Слова очень хороши, – объявила она, выискивая два-три рукописных нотных листа в стопке, – но там есть одно место, которое лучше бы немного поменять… Неудачный ритм. Слушайте! Сначала я сыграю все целиком, – она тронула пальцами клавиши. Нежнейшая мелодия – вначале аккорды, а потом аккомпанемент – наполнила его душу восторгом. А потом Билли тихонько запела – запела его слова!
Неудивительно, что Аркрайт был в восторге. Эти слова родились в его сердце, а теперь их пела девушка, которой они были посвящены. Она пела их с чувством, с таким очевидным чувством, что пульс у него ускорился, а глаза вспыхнули внезапным огнем. Аркрайт, конечно, не знал, что на самом деле Билли поет эту песню Бертраму Хеншоу.
Когда песня кончилась, огонь все еще горел в глазах Аркрайта, но Билли ничего не заметила. Она нахмурилась, пробормотала что-то вроде «вот» и начала толковать о «ритме», «акцентах», «модуляциях» и просила в конце одной строки вписать три слога вместо двух. Потом она перешла к аккомпанементу, и Аркрайт немедленно запутался в «малых терциях» и «больших секстах» и никак не мог отвлечься на песню от певицы. Глядя на нее, на ее озабоченное лицо, на неподдельный энтузиазм, на попытки добиться гармонии, он не верил даже, что это она пела с таким чувством всего несколько минут назад.
В половине шестого появилась тетя Ханна, и Аркрайт, здороваясь с ней, ощутил некоторое разочарование. Билли же посмотрела на нее весело.
– У нас отлично идут дела, тетя Ханна! – воскликнула она и весело спросила у Аркрайта: – Кстати, сэр, на титульном листе мы напишем «Слова – Мэри Джейн Аркрайт», или вы все же раскроете нам тайну?
– А вы не догадались? – спросил он.
– Нет, если вас зовут не Мафусаил Джон. Эта мысль пришла нам в голову позавчера.
– И снова неудача! – засмеялся он.
– Значит, будете Мэри Джейн, – спокойно сказала она, не глядя на возмущенную тетю Ханну.
Она вдруг хихикнула.
– Забавное будет сочетание. Слова – Мэри Джейн Аркрайт. Музыка – Билли Нельсон. Деревенские парни будут писать «дорогой мисс Аркрайт», говоря, как трогательны ее слова, а любвеобильные дамочки – «мистеру Нельсону» с похвалами его великолепной музыке.
– Билли! – слабо ужаснулась тетя Ханна.
– Да-да, это никуда не годится, и я так не напишу, – обещала Билли. Но глаза ее смеялись, и вдруг она снова повернулась к пианино и заиграла вальс Шопена. Казалось, что в комнате затанцевали эльфы.
Глава XVIДевушка и фарфор из Лоустофта
На следующее утро, сразу после завтрака, Билли позвали к телефону.
– Доброе утро, дядя Уильям, – сказала она, когда мужской голос ответил на ее «алло».
– Билли, ты сегодня очень занята?
– Если я вам нужна, то не очень.
– Да, нужна, – дядя Уильям явно тревожился, – я хочу, чтобы ты поехала со мной к миссис Грегори. У нее есть чайник, который мне очень нужен. Харлоу говорит, что это подлинный лоустофт. Ты поедешь?
– Конечно! Когда?
– В одиннадцать, если можно, на Парк-стрит. Она живет в Вест-Энде. Я не хочу откладывать, потому что боюсь не успеть. Харлоу говорит, что остальные коллекционеры тоже о нем узнают. Понимаешь, миссис Грегори только что решила продать чайник и попросила его найти покупателя. Я бы не стал тебя беспокоить, но он говорит, что семья довольно странная, особенно дочь, и к ним нужен особый подход. Поэтому ты мне нужна. И потом, ты сможешь взглянуть на чайник. Ведь однажды он достанется тебе, сама знаешь.
Билли зарделась. Мысль о том, что однажды она станет хозяйкой Страты, все еще не казалась ей очевидной.
– Я с удовольствием поеду с вами и посмотрю на чайник, но я не уверена, дядя Уильям, что от меня будет польза.
– Примем этот риск. Харлоу говорит, что миссис Грегори постоянно меняет свое решение и передумывает его продавать.
– Как забавно! Хорошо, я поеду. В одиннадцать на Парк-стрит?
– Да, спасибо, моя дорогая. Я попросил Кейт, но она не согласилась. Кстати, я собираюсь пригласить тебя на ланч. Кейт уезжает вечером, а вчера навалило столько снега, что она не хочет выходить из дома. Может быть, тетя Ханна тоже придет на ланч?
– Боюсь, что нет, – грустно усмехнулась Билли. – Утром она накинула целых три шали, а это значит, что бедняжке совсем нехорошо, но я передам ей приглашение. Увидимся в одиннадцать.
Точно в назначенное время Билли встретилась с дядей Уильямом на Парк-стрит, и они вдвоем направились по адресу, записанному на клочке бумаги. Увидев обшарпанный домик на узкой улочке, Уильям нахмурился.
– Билли, возможно, нам стоит уйти, – мрачно заметил он. – Я не собираюсь тащить тебя в подобное место.
Билли поежилась, но, увидев разочарование своего спутника, решительно заявила:
– Какая чепуха, дядя Уильям! Конечно, мы никуда не уйдем. Меня это не пугает. Но подумайте только о людях, которые здесь живут…
Как оказалась, Миссис Грегори жила в двух небольших комнатках, к которым вели четыре лестничных пролета. Уильям Хеншоу вскарабкался по ним с трудом, на каждой площадке отчаянно восклицая:
– Билли, в самом деле, нам лучше уйти!
Но Билли не собиралась отступать, и наконец они обнаружили седую милую женщину, которая подтвердила, что она и есть миссис Грегори. Она постоянно испуганно оглядывалась, как будто опасаясь, что кто-нибудь опровергнет ее слова.
Миссис Грегори была калекой. Ее худое тело поддерживали два когда-то дорогих костыля. Изношенность костылей и ловкость, с которой она передвигалась по комнате, показывали, что с увечьем она живет давно.
В глазах Билли виднелись жалость и испуг. Она машинально уселась на указанный миссис Грегори стул и старалась не смотреть вокруг, но ни одна деталь в скудно обставленной комнате, от выцветшего ковра до заплатанной, но чистой скатерти, не ускользнула от ее внимания.
Миссис Грегори тоже села, и Уильям Хеншоу нервно закашлялся. Билли не могла бы сказать, обрадовали ее или огорчили его неуверенные слова.
– Мы… Я пришел от Харлоу, миссис Грегори. Он дал мне понять, что вы владеете чайником, который… – глядя на потрескавшийся белый кувшин на столе, Уильям Хеншоу беспомощно замолчал.
Любопытное выражение – или, если быть точнее, несколько выражений – возникло на лице миссис Грегори. Ужас, радость, тревога и облегчение боролись друг с другом. В конце концов победило облегчение, и все же она испуганно посмотрела на дверь, прежде чем заговорить.
– Лоустофт! Да, верно. Я так рада! Конечно, я рада. Сейчас его принесу, – голос ее дрогнул, когда она поднялась со стула.
Теперь на ее лице было написано отчаяние. Уильям немедленно встал.
– Но, мадам, возможно… не стоит, – неуверенно сказал он. – Билли! – вдруг воскликнул он совершенно другим голосом. – Господи! Какая красота!
Миссис Грегори открыла дверь маленького буфета, стоявшего рядом со стулом коллекционера. На одной из полок стоял очень красивый чайник кремового цвета, расписанный розами. Рядом стоял такой же поднос.
– Не могли бы вы взять его, пожалуйста, – попросила миссис Грегори. – Я не хочу… – объяснила она, подняв руку с костылем.