Уильям почти благоговейно дотронулся до чайника. Его глаза сияли.
– Билли, посмотри, какое чудо! И это настоящий лоустофт, настоящий мягкий фарфор! А подносик! Ты заметила? – он повернулся к полке. – Такое не каждый день встретишь! Обычно они попадаются по отдельности.
– Эти вещи хранятся в нашей семье несколько поколений, – с гордостью заметила миссис Грегори. – Полагаю, они в отличном состоянии.
– В идеальном! Еще бы!
– Они… ценные? – голос миссис Грегори дрогнул.
– Конечно! Да вы и сами это знаете!
– Мне говорили. Но для меня их главная ценность – память. Этот чайник, сэр, принадлежал моей матери, а до того – моей бабке.
Ее голос снова дрогнул. Уильям Хеншоу прочистил горло.
– Но, мэм, если вы не хотите его продавать… – он вдруг замолчал и жадными глазами посмотрел на чудесный фарфор.
Миссис Грегори почти всхлипнула.
– Я вынуждена это сделать. Мистер Харлоу говорит, что он очень ценный и его следует обратить в деньги, а нам нужны… деньги, – она быстро взглянула в сторону коридора и продолжила без паузы: – Я почти не могу работать. Я шью, – она кивнула на машинку у окна, – но у меня всего одна рабочая нога, а вторая… подламывается, – грустно закончила она.
Билли резко отвернулась, у нее в горле стоял ком. Она неожиданно страшно разозлилась и сама не поняла, на что: то ли на чайник, то ли на дядю Уильяма, который хотел чайник, то ли на то, что мог его не купить.
– Так что, сами понимаете, я очень хочу его продать, – сказала миссис Грегори. – Может быть, вы назовете мне цену? – с дрожью в голосе закончила она.
Глаза коллекционера вспыхнули. Он осторожно взял чайник и внимательно его изучил, потом вернулся к подносу и наконец заговорил:
– В моей коллекции есть только один столь же редкий экземпляр, – сказал он, – за него я заплатил сто долларов. Я был бы рад предложить вам столько же за этот, мэм.
Миссис Грегори дернулась.
– Сто долларов? Так много? – почти радостно воскликнула она. – За все остальное наше имущество столько не выручить… Ну, если он действительно столько стоит… – она вдруг замолчала. В коридоре послышались шаги. В следующее мгновение дверь распахнула молодая женщина лет двадцати трех или двадцати четырех.
– Мама, представляешь, я… – она осеклась, переводя испуганный взгляд с одного лица на другое, а потом увидела чайник в чужих руках. Выражение ее лица немедленно изменилось. Она закрыла за собой дверь и прошла в комнату.
– Мама, что это такое? Кто эти люди? – резко спросила она.
Билли задрала подбородок. Она испытывала чувство, которому не знала названия: Билли не привыкла, чтобы ее называли «этими людьми», да еще таким тоном. Уильям Хеншоу тоже поднял подбородок, потому что и он не привык к такому обращению.
– Моя фамилия Хеншоу, мисс… Грегори, полагаю? – тихо сказал он. – Меня направил сюда мистер Харлоу.
– По поводу чайника, милая, помнишь? – вставила миссис Грегори, с виноватым видом облизывая губы. – Этот джентльмен говорит, что будет рад его приобрести. Это… моя дочь Алиса, мистер Хеншоу, – торопливо сказала она, – и мисс…
– Нельсон, – закончил Уильям, когда она в затруднении посмотрела на Билли.
Лицо Алисы Грегори пошло красными пятнами. Не обращая внимания на гостей, она обратилась к матери.
– Да, но это больше не нужно. Я как раз хотела сказать, что нашла двух новых учеников, так что, – она повернулась к Уильяму, – благодарю за предложение, но мы решили не продавать чайник, – закончив, она отступила в сторону, как будто освобождая проход к двери.
Уильям Хеншоу сердито нахмурился, но его глаза, глаза коллекционера, с тоской смотрели на чайник. Не успел коллекционер – или Уильям – заговорить, миссис Грегори быстро возразила.
– Алиса, дорогая моя, – она чуть не плакала, – ты не позволила мне договорить. Мистер Хеншоу сказал, что чайник стоит сто долларов. Он даст нам сто долларов.
– Сто долларов, – повторила девушка.
Было видно, как она колеблется. Билли терзали смешанные чувства. Она видела, каким взглядом девушка обводит комнату, и понимала, что она видит каждое пятно, штопку и дыру.
Билли не знала, чего больше хочется ей самой – чтобы дядя Уильям купил чайник или чтобы не покупал. Она знала, что хотела бы, чтобы миссис Грегори получила сто долларов. В этом она не сомневалась. И тут заговорил дядя Уильям. В его голосе одновременно слышались понятное негодование человека, который полагает, что с ним обошлись несправедливо, и тоска коллекционера, от которого ускользает сокровище.
– Я прошу прощения, если мое предложение вас обидело, – твердо сказал он, – разумеется, я не должен был ничего предлагать, если миссис Грегори не уверена в своем желании продать чайник.
Алиса Грегори вздрогнула.
– Желании! – мрачно повторила она, очень рассердившись. Ее сине-голубые глаза горели презрением, а ее лицо залилось румянцем до корней волос. – Вы полагаете, что кто-то может хотеть продать свое главное сокровище, последнее напоминание о днях, когда жизнь была жизнью, а не существованием?
– Алиса, Алиса, милая, – возмутилась калека.
– Я ничего не могу сделать, – бушевала девушка, – я знаю, что ты думаешь о бабушкином чайнике. Я знаю, чего стоило решиться выставить его на продажу. А эти люди толкуют о твоем «желании» его продать. Возможно, они считают, что мы «желаем» жить в таком месте, что мы «желаем» стелить на пол протертые ковры и ставить сломанные стулья, и носить одежду из одних заплат!
– Алиса! – в ужасе воскликнула миссис Грегори.
Всплеснув руками, Алиса Грегори отступила на шаг. Ее лицо снова побелело.
– Я прошу прощения, – горько сказала она, – я не должна была говорить ничего подобного. Вы очень добры, мистер Хеншоу, но я не думаю, что мы станем продавать чайник сегодня.
Ее выражение лица и голос были непреклонны, так что Уильям Хеншоу со вздохом взял шляпу. По его лицу было видно, что он не знает, что сделать или сказать, и что он очень хочет что-нибудь сделать или сказать. Пока он колебался, вперед выступила Билли.
– Миссис Грегори, возможно, вы продадите чайник мне? Но немного подержите его у себя? У меня нет с собой ста долларов, но я немедленно их пришлю. Давайте поступим так?
Это были импульсивные и, конечно, глупые слова – если судить с точки зрения здравого смысла и логики, – но от Билли всегда ожидали чего-то подобного.
Должно быть, миссис Грегори поняла, чем вызвано это предложение, и на глазах у нее показались слезы.
– Милое дитя! – воскликнула она и взяла Билли за руку, одновременно отрицательно качая головой.
А вот ее дочь поступила по-другому. Алиса Грегори побагровела и гордо выпрямилась.
– Спасибо, – холодно сказала она, – но как бы нам ни были противны заплаты, мы предпочитаем их милостыне.
– Я совершенно не имела… вы не поняли… – испугалась Билли.
Вместо ответа Алиса Грегори распахнула дверь.
– Алиса, милая моя, – слабо взмолилась миссис Грегори.
– Пойдем, Билли. Хорошего вам дня, дамы, – решительно сказал Уильям Хеншоу.
Билли, погладив миссис Грегори по руке, ушла. Миновав четыре лестничных пролета и выйдя на тротуар, Уильям Хеншоу вздохнул.
– Господи! Билли, в следующий раз, когда я возьму тебя с собой на охоту, я выберу место поприличнее.
– Как же это ужасно, – сказала Билли.
– Ужасно! Это самая упрямая, неразумная, сварливая девица, которую я встречал в жизни! И мне не нужен ее старый фарфор, если она не хочет его продавать. Но она сама меня пригласила, а потом разговаривала со мной подобным образом, – ругался коллекционер, краснея. – Да, мне очень жаль бедную старушку. Я бы хотел заплатить ей сотню долларов, – это уже сказал не коллекционер, а человек.
– И я, – грустно поддакнула Билли, – но эта девушка очень странная.
Билли была озадачена. В первый раз в ее жизни кто-то с презрением отказался от предложенного ею «мороженого».
Глава XVIIЭто всего лишь песня о любви, но…
Кейт с маленькой Кейт отбыли на Запад днем пятнадцатого декабря, а вечером того же дня вернулся из Нью-Йорка Бертрам.
Несмотря на всю суету, сопровождавшую эти события, Билли все же успела обдумать утренние события.
Неприглядная маленькая комната, обставленная бедной мебелью, и ее увечная хозяйка стояли перед взглядом Билли как живые. И так же ярок был в памяти горящий взгляд Алисы Грегори, распахнувшей перед ними двери.
– Понимаешь, – объясняла Билли Бертраму, пересказав ему утреннее приключение, – понимаешь, милый, меня никогда раньше не выставляли из дома.
– Полагаю, что нет, – негодующе ответил ее возлюбленный, – и совершенно уверен, что в дальнейшем этого тоже никогда не случится. Какая немыслимая дерзость! Но, милая моя, ты их больше никогда не увидишь, так что забудь об этом случае.
– Забыть! Бертрам, я не могу. И ты бы не смог, если бы сам видел это. И кроме того, я, разумеется, еще раз увижусь с ними.
У Бертрама отвалилась челюсть.
– Билли, ты же не хочешь сказать, что Уилл, или ты, или вы вдвоем еще раз попробуете купить этот несчастный чайник.
– Конечно нет! – покраснела Билли. – Дело не в чайнике, а в самой миссис Грегори. Милый, ты не представляешь, какие они бедные! Все их имущество такое старое и потертое, что один взгляд на него может разбить тебе сердце. Ковер весь покрыт штопками, а скатерть состоит из одних заплат. Это ужасно, Бертрам!
– Я понимаю, дорогая, но ты ведь не собираешься купить им новые ковры и скатерти?
Билли неожиданно рассмеялась.
– Мерси! – хихикнула она. – Только представь лицо мисс Алисы, если я попытаюсь купить им скатерти! Нет, милый, – продолжила она уже серьезнее, – этого я делать не стану, но я попытаюсь снова повидать миссис Грегори. И конечно же, я не могу принести ей ничего другого, кроме цветка, книги или свежего журнала.
– Или улыбки, и это будет самый лучший подарок, – вставил Бертрам.
Билли улыбнулась и покачала головой.