– Мистер Аркрайт, я, конечно, не могу отвечать за эту девушку, так что не в моей власти дать вам надежду, но…
– Но это вы! – прервал ее Аркрайт. – Вы, только вы! С самого первого мгновения я люблю вас, и…
– Нет-нет! Я ошиблась! Я не поняла, что вы имеете в виду, – в ужасе сказала она. Билли уже встала и обеими руками пыталась отмахнуться от него.
– Мисс Нельсон, вы же не хотите сказать, что так и не поняли, что я говорю о вас? Что все это время вы ничего не понимали? – он тоже встал и с болью смотрел на нее неверящими глазами.
Билли побледнела и медленно отступила назад. В ее взгляде, устремленном на него, был ужас.
– Но вы же знаете, вы должны были знать, что я не свободна! – резко сказала она. – Я собираюсь стать женой Бертрама Хеншоу. – Эти слова были сказаны Билли одновременно с обвиняющей и злой интонацией. Словно одно только слово «жена» смогло бы заключить ее в защитный круг и сделало бы неприкасаемой.
Аркрайт попятился, увидев гнев в ее глазах.
– Женой? Вы выходите замуж за Бертрама Хеншоу? – было очевидно, что он никак не может в это поверить.
Билли успокоилась. Праведное негодование исчезло, и его место занял ужас.
– Вы хотите сказать, что не знали? – спросила она.
Он не сразу ответил. Какая-то неведомая сила заставила Билли посмотреть в лицо Аркрайта и увидеть, как недоверие сменяется уверенностью, а уверенность – страданием.
– Нет, я не знал, – тускло ответил он, отвернулся к каминной доске и наполовину закрыл лицо рукой.
Билли упала в низкое кресло. Пальцы ее нервно теребили воротничок. Жалобным, просящим взглядом она смотрела на широкую спину и склоненную голову.
– Я не представляю, как вы могли не знать, – сказала она наконец. – Как подобное известие могло пройти мимо вас?
– Я тоже пытаюсь это понять, – ответил он все таким же тусклым голосом.
– Это же было очевидно… Я полагала, что все об этом знают, – продолжала Билли.
– Возможно, в этом и дело, что это было совершенно очевидно, – ответил он. – Я знаю только нескольких ваших друзей, и никто их них не озаботился упомянуть об этом при мне.
– Но мы давали объявления… Ах, вас, наверное, еще не было в городе, – чуть не плакала Билли, – но вы могли заметить, что он часто приходит сюда… что мы очень много времени проводим вместе!
– В некоторой степени, – вздохнул Аркрайт, – но я считал, что вы просто дружите с ним и его братьями. Вот это казалось мне очевидным, понимаете? – горько сказал он. – Я знаю, что вас назвали в честь мистера Уильяма Хеншоу, Калдервелл рассказал мне, как вы приехали к ним, когда остались совсем одна. А еще Калдервелл сказал… – Аркрайт снова замолчал, а потом неохотно продолжил: – Из его слов я сделал вывод, что мистер Бертрам Хеншоу не из тех, кто женится.
Билли вздрогнула и переменилась в лице. Она не могла не заметить этой паузы и очень хорошо знала, что такого мог сказать Калдервелл.
Почему ей постоянно напоминают, что никто не ожидал, что Бертрам Хеншоу когда-нибудь влюбится?
– Но к настоящему времени мистер Калдервелл должен знать о помолвке, – сказала она.
– Очень может быть, но я не общался с ним со своего приезда в Бостон. Мы не переписываемся.
Они долго молчали, а потом Аркрайт снова заговорил.
– Думаю, теперь я многое понял. Странно, что я не замечал этого раньше, но я никогда не думал о Бертраме Хеншоу как о… Если бы Калдервелл не сказал… – Аркрайт снова не договорил предложение, Билли снова вздрогнула. – Какой я дурак. Я был слишком самонадеян. Слепец и дурак, – повторил Аркрайт надломленным голосом.
Билли хотела что-то сказать, но только всхлипнула. Аркрайт резко повернулся к ней.
– Мисс Нельсон, пожалуйста, не нужно, – попросил он, – вы не должны страдать.
– Мне так стыдно, что я допустила нечто подобное, – пробормотала она. – Я уверена, что винить во всем нужно меня. Я тоже была слепа, была поглощена собственными делами и ни о чем не подозревала. Мне и в голову ничего не приходило! Я думала, вы знаете. Я полагала, что нас связывает только музыка, да к тому же вы – все равно что член семьи. Я всегда считала вас… – она залилась румянцем.
– Племянницей тети Ханны. Мэри Джейн, – закончил Аркрайт, снова поворачиваясь к камину. – И в этом виноват я. Мисс Нельсон, меня зовут Михаэль Джеремайя, – устало сказал он. В голосе его звучало отчаяние. – В школе я страшно устал от «Майков» и «Джерри», и уж тем более от «Тома и Джерри», которые так нравились моим друзьям, так что при первой же возможности стал подписываться «М. Дж.», надеясь найти в этом забвение и покой. К огромному моему удивлению, инициалы оказались немногим лучше, потому что они страшно интересуют всех людей. Естественно, чем настойчивее люди стремились узнать мое имя, тем решительнее я хранил его в тайне. Все это очень, очень глупо. По крайней мере, если думать об этом сейчас.
Билли молчала. Она пыталась найти хоть какие-то слова, когда Аркрайт снова заговорил, снова грустно и безнадежно. Билли опасалась, что этот голос может разбить ей сердце.
– А Мэри Джейн была еще одной глупостью. Ее придумали мои младшие братья и сестры, и даже Калдервелл подхватил. Вы же знаете, что именно он, со смехом спросив: «А почему нет, Мэри Джейн?», посоветовал мне эту дикую схему с письмом тете Ханне? Понимаете, мисс Нельсон, до чего я дошел, чтобы получить шанс познакомиться с вами?
Билли заплакала. Она вдруг вспомнила начало истории Аркрайта и поняла, что он говорил о ней, а вовсе не об Алисе Грегори.
– Вы же не будете говорить, что вас это волновало… Что я… – она не смогла закончить.
Аркрайт отчаянно взмахнул рукой.
– Волновало. Я много слышал о вас. Я пел ваши песни. Я хотел повстречаться с вами. Так что я приехал, чтобы увидеть вас. И тогда по-настоящему захотел добиться вашей руки. Наверное, теперь вы понимаете, почему я не замечал никаких других девушек. Но говорить так нехорошо. Пожалуйста, не вините себя ни в чем! – попросил он, увидев слезы в ее глазах.
После этого он немедленно ушел.
Билли плакала, отвернувшись, так что его ухода она даже не заметила.
Глава XXVIIТо, что стало правдой
Вечером пришел Бертрам. Билли нечего было ему рассказать: она ничего не узнала о прекратившемся на время романе между Алисой Грегори и Аркрайтом. Вместо этого Билли старательно избегала упоминать его имя.
С того момента, как Аркрайт ушел, Билли изо всех сил убеждала себя в своей невиновности. Она не должна была догадаться, что он в нее влюблен, во всем виноваты его, как он сам выразился, слепота и глупость. Но даже немного успокоив себя этим, она не могла избавиться от воспоминаний о страдании на его лице, о словах, которые он произнес, и, конечно, от мысли, что их милая дружба никогда не станет прежней – если вообще сохранится.
Но если Билли и думала, что ее покрасневшие глаза, бледность и тревога во взоре останутся незамеченными для ее жениха, то она сильно ошибалась.
– Милая, что все-таки случилось? – решительно спросил Бертрам, когда она не ответила на менее прямые вопросы. – Ты не убедишь меня, что все в порядке. Я знаю, что что-то не так.
– Да, ты прав, – грустно улыбнулась Билли, – но давай не будем говорить об этом. Я хочу поскорее это забыть, правда.
– Но я хочу знать, чтобы тоже забыть об этом, – настаивал Бертрам. – Что такое? Могу ли я помочь?
Билли испуганно покачала головой.
– Нет-нет. Ты ничем не поможешь.
– Но, милая, откуда тебе знать? Может быть, и помогу. Расскажи мне все.
Билли совсем испугалась.
– Я правда не могу. Это не только моя тайна.
– Не твоя!
– Не только моя.
– Но тебе из-за этого плохо?
– Да, очень.
– Хотя бы о чем она, я могу узнать?
– Нет-нет! Никогда. Это будет нечестно по отношению к другим.
Бертрам посмотрел на нее и вдруг сделался мрачным.
– Билли, о чем ты? Мне кажется, я имею право знать.
Билли замолчала. Она считала, что девушка, которая признается, что вызвала безответную любовь, девушка дурная. Рассказать Бертраму историю любви Аркрайта было совершенно невозможно. Но при этом она обязана была как-то Бертрама успокоить.
– Дорогой, – медленно сказала она, грустно глядя на него, – я не могу рассказать тебе этого. Это в некотором роде чужой секрет, и я не чувствую себя вправе раскрывать его. Я просто кое-что узнала сегодня днем.
– И теперь плачешь!
– Да. Я очень расстроилась.
– И ты никак не можешь помочь этому человеку?
К удивлению Бертрама, лицо, на которое он так пристально смотрел, вспыхнуло алым.
– Нет, сейчас не могу. Хотя когда-то, наверное, могла, – тихо проговорила Билли. Потом умоляюще продолжила: – Бертрам, пожалуйста, давай не будем больше об этом говорить! Это испортит наш чудесный вечер вдвоем!
Бертрам прикусил губу, а потом вздохнул.
– Хорошо, милая, тебе виднее, потому что я вообще не в курсе, – закончил он резковато.
Тогда Билли весело заговорила о тете Ханне и ее шалях и о том, что утром ходила в гости к Сирилу и Мари.
– А, кстати, часы тети Ханны наконец совершили доброе дело и оправдали свое существование. Понимаешь, – радостно сказала она, – Мари получила письмо от кузины Джейн, это сестра ее матери, она мучается бессонницей, потому что ей постоянно хочется узнать, который теперь час. Так что Мари написала ей о часах тети Ханны. Кузина Джейн подвела собственные часы и теперь спит как убитая, потому что каждые полчаса может узнать точное время!
Бертрам улыбнулся и пробормотал вежливо:
– Уверен, это чудесно. – Но при этом он продолжал хмуриться и думать о своем.
Не перестал он хмуриться и после того, как спросил у Билли о второй оперетте, а она вздрогнула и воскликнула:
– Господи, надеюсь, что нет! Я не желаю даже слышать слово «оперетта» в ближайший год.
Вот тогда Бертрам улыбнулся. Он тоже был бы очень доволен, если бы слово «оперетта» не прозвучало ни разу за год. Для Бертрама оперетты означали постоянные помехи, перерывы и неизменное присутствие Аркрайта, Грегори и бесчисленных созданий, которые желали репетировать или примерять парики – а все это Бертрам ненавидел. Неудивительно, что он заулыбался и морщины на его лбу наконец-то разгладились. Он подумал, что их с Билли ждет череда ясных благословенных дней.