– Да. – Он внезапно собрался с духом. – Алиса, я хочу рассказать вам одну историю.
– Я с удовольствием послушаю. Все любят истории.
– Правда? – глаза у Аркрайта стали совсем больные. Алиса Грегори не знала этого, но он вспоминал другую историю, которую однажды рассказывал в этой комнате. Тогда его слушала Билли, а теперь… Он торопливо заговорил.
– Как-то, еще мальчиком, я был в гостях у дяди, который в юности любил охотиться. Перед камином в его библиотеке лежала огромная тигриная шкура с головой, совсем как живая. Увидев ее в первый раз, я закричал, убежал и спрятался. Я отказывался даже входить в библиотеку. Мои кузены уговаривали меня, дразнили, умоляли и смеялись, но я был непреклонен. Я не пойду туда, где могу снова увидеть страшную вещь, пусть даже это всего лишь, по их выражению, «старый коврик».
И наконец вмешался мой дядя. Он силой привел меня в библиотеку и поставил рядом с ужасным созданием. Одну мою дрожащую руку он положил ему на голову, а вторую сунул прямо в открытую пасть с торчащими зубами.
«Видишь, – сказал он, – бояться тут нечего. Он не причинит тебе вреда. Ты же в любом случае выше и сильнее мертвой шкуры на полу».
И таким образом он преподал мне урок. С тех пор я мог сам спокойно заходить в библиотеку и трогать шкуру.
«А теперь запомни, – велел он, – никогда больше не убегай и не прячься. Так поступают только трусы. Смотри опасности прямо в лицо. Десять к одному, что это снова окажется старая шкура, которая только притворяется опасной. Но даже если опасность будет настоящей, сражайся с ней. Найди подходящее оружие. Пойми, что ты победишь, и ты действительно победишь. Никогда не убегай. Будь мужчиной, а мужчины не бегают, мой мальчик».
Аркрайт сделал паузу и вздохнул. Он не смотрел на свою собеседницу, а то бы увидел, что она переменилась в лице.
– Итак, – продолжил он, – я никогда не забывал ни об этой шкуре, ни о том дне, когда дядя Бен сунул мою руку в жуткую, но совершенно безвредную пасть. Еще ребенком я старался никогда не бегать и стараюсь до сих пор. Но сегодня я убежал.
Аркрайт говорил все тише и тише. Последние три слова не расслышал бы человек менее внимательный, чем Алиса Грегори. После того как они были произнесены, только тиканье часов нарушало тишину. Потом Аркрайт встал с видимым усилием, как будто его удерживала на месте какая-то сила.
– Алиса, я уже говорил вам, и нет нужды повторять, что я любил Билли Нельсон. Это было ужасно само по себе, потому что она была помолвлена с другим. Но сегодня я обнаружил намного худшее: я люблю Билли Хеншоу, чужую жену. И я убежал. Но я вернулся. Я собираюсь сражаться. О, я не обманываю себя! Моя любовь – это не старая шкура. Это чудовище, живое и сильное, и оно – Господи помилуй! – может уничтожить мою душу. Но я собираюсь сражаться с ним и хочу попросить вашей помощи.
Девушка негромко вскрикнула. Он повернулся к ней, но не различил ее лица. Наступили сумерки, и в комнате было полутемно. Он продолжил еще тише:
– Именно поэтому я говорю вам все это. Чтобы вы мне помогли. Вы же поможете?
Ответа не последовало. Он еще раз попытался увидеть ее лицо, но она отвернулась.
– Вы уже сильно мне помогли, милая. Ваша дружба стала всем для меня. Вы же не лишите меня ее теперь?
– Нет! Нет! – ответ был совсем тих, но он его услышал.
– Спасибо. Я знал это. – Он замолчал, а когда заговорил снова, то в голосе его зазвучала вымученная веселость. – Но я должен идти, иначе вы лишите меня своего расположения, и у вас будет на то причина. Пожалуйста, не горюйте обо мне слишком сильно. Я не законченный злодей из мелодрамы и не отвергнутый любовник из десятипенсового романа. Я просто обычный человек, живущий обычной жизнью, и сражаться придется обычным оружием. Тут-то мне и нужна ваша помощь. Мы вместе нанесем визит миссис Бертрам Хеншоу. Она пригласила нас, и вы согласитесь, я знаю. Мы будем музицировать и вести светскую беседу. Увидим миссис Бертрам Хеншоу в ее доме, вместе с мужем, и я не стану убегать. Но я полагаюсь на вашу помощь, – он грустно улыбнулся и протянул ей руку.
Оставшись одна, Алиса Грегори поспешила наверх.
– Я не могу! Не могу! – шептала она.
В своей комнате она посмотрела в зеркало.
– Разумеется, ты можешь, Алиса Грегори, – сообщила она самой себе совсем другим голосом, – это твоя тигриная шкура, и ты будешь сражаться с ней. Ясно тебе? Сражаться! И ты победишь. Ты же не хочешь, чтобы он узнал, что небезразличен тебе?
Глава VI«Художественный вид»
Примерно к концу октября Билли стала замечать, что муж не находит себе покоя. Дважды, играя с ним, она обнаруживала, что он проверяет, не начала ли гнуться раненая рука.
Несколько раз, не получив ответа на свой вопрос, она смотрела на него и видела, что он уставился куда-то в пустоту.
Они гуляли, читали, разговаривали друг с другом, и Бертрам несомненно стремился выполнять малейшие ее желания, но все чаще и чаще Билли обнаруживала его в мастерской, перебирающим наброски. Однажды, когда он не явился к обеду, оказалось, что он закопался во впечатляющий трактат «Искусство перспективы».
Как-то раз Билли после часа напрасных попыток записать мучившую ее мелодию все же ухватила ее и помчалась в мастерскую похвастаться перед Бертрамом своей победой.
Но Бертрам ее даже не услышал. То есть он встал, поспешил ей навстречу, сияя, но она не успела сказать ни слова, как заговорил он сам:
– Билли, я снова могу рисовать! – воскликнул он. – Рука меня почти слушается. Посмотри, у меня кое-что получилось! Я просто взял карандаш и… – тут он осекся, глядя Билли в глаза. Лицо его слегка омрачилось. – Ты… ты говорила что-то важное, когда вошла?
Примерно полминуты Билли молча смотрела на мужа. Потом принужденно засмеялась.
– Нет, ничего особенного, – весело ответила она, потом, неожиданно поменявшись, она бросилась через всю комнату, нашла палитру, вытащила из длинного ящика пучок кистей и протянула их мужу театральным жестом.
– А теперь рисуй немедленно! – велела она ему как можно настойчивее.
Бертрам пристыженно рассмеялся.
– Билли, я хотел сказать… – заговорил он, но Билли уже убежала.
Она быстро поднялась наверх, яростно твердя самой себе:
– Ну, Билли Нельсон Хеншоу, это случилось. А теперь веди себя как подобает. Он снова стал художником. Ты знаешь, что это значит. Не забывай, что искусству он принадлежит больше, чем тебе. Так говорит Кейт и все остальные. А ты-то думала, что он будет заниматься тобой и твоими глупенькими песенками. Ты хочешь разрушить его карьеру? Как будто он может проводить все время с тобой и думать только о тебе! Честно говоря, я ненавижу искусство!
– Билли, что ты сказала? – удивленно спросил Уильям, показываясь на лестнице этажом выше. – Ты обращалась ко мне, дорогая?
Билли посмотрела наверх. Лицо ее прояснилось, и она засмеялась, хоть и печально.
– Нет, дядя Уильям, я не с вами говорила, – вздохнула она. – Я просто… просто оказывала первую помощь пострадавшим, – закончила она, проскальзывая к себе.
– Господи, о чем это она? – гадал дядя Уильям, спускаясь по лестнице вниз.
Со следующего дня Бертрам потихоньку начал рисовать. Еще через день он стал рисовать больше, потом еще больше. Он казался птицей, выпущенной из клетки, – таким он стал счастливым. Его глаза стали сверкать как раньше, вернулась и прежняя улыбка. Теперь Билли осознала, что последние несколько недель он почти не улыбался, и она не знала, от чего ей больнее: от того, что этой улыбки не было раньше, или от того, что она вернулась. И одновременно она презирала себя за то, что вообще задается этим вопросом.
Для Билли эти дни выдались непростыми, хотя Бертраму она всячески демонстрировала радость. Дяде Уильяму и тете Ханне тоже доставались улыбки, и, поскольку ей не с кем было поговорить о своих настоящих чувствах, она говорила сама с собой. Впрочем, для Билли это было не в новинку. С раннего детства она именно так и преодолевала трудности.
– Это так глупо, Билли Хеншоу! – бранила она сама себя, когда Бертрам увлекся работой и совсем забыл, что договаривался с ней погулять. – Да, тебе принадлежал каждый его час с того дня, когда вы поженились, но нет никаких причин полагать, что так будет и дальше, раз у него зажила рука! И между прочим, ты говорила, что именно этого-то делать и не станешь – мешать ему уделять работе достаточно времени.
– Но я вовсе не мешаю, – возражала она сама себе, – я наоборот велю ему работать. Просто он так радуется, когда работает. Его вообще не волнует то, что мы не вместе. Он просто счастлив!
– А ты разве не хочешь, чтобы он был счастливым? Фи! Какой стыд! Хорошенькая же из тебя жена художника. Кажется, Кейт была права, и ты в самом деле собираешься испортить его карьеру.
– Хм! – сказала Билли и тряхнула головой. Немедленно бросилась к пианино и уселась на табурет. Из-под ее пальцев полилась веселая мелодия, и в комнате как будто раздался топот танцующих ног. Быстрее и быстрее играла Билли, быстрее и быстрее топали маленькие танцоры. Потом открылась дверь, и Бертрам крикнул:
– Билли!
Музыка немедленно прекратилась. Билли вскочила, ища взглядом Бертрама.
Может быть… Может быть, она нужна Бертраму? Может быть, он больше не собирается сегодня рисовать?
– Билли! – снова крикнул он. – Ты не могла бы прерваться ненадолго? Я знаю, что это очень грубо, но я все время пытаюсь водить кистью в ритме этой твоей дикой мелодии, а рука еще не совсем окрепла и в результате танцует джигу. Ты не могла бы пока заняться шитьем или еще чем-нибудь тихим?
Билли как будто потухла, но ее голос, когда она заговорила, звучал весело и беззаботно.
– Конечно, милый.
– Спасибо. Я знал, что ты не откажешь, – вздохнул Бертрам и закрыл дверь.
Целую минуту Билли стояла неподвижно, а потом посмотрела на часы и побежала к телефону.
– Роза, мисс Грегори дома? – спросила она, когда ей ответили.