Билли еще раз обшарила все буфеты и полки. На сей раз она обнаружила банку консервированной кукурузы, банку томатов и стеклянную банку с персиковым компотом. В кухне весело булькала картошка. Настроение у Билли поднялось.
– Ну что, Спунки, – весело сказала она коту, который только что проснулся и бродил у плиты, – и кто говорил, что я не могу приготовить ужин? Может быть, я и пирог успею, персики уже есть.
Но никакого пирога не случилось. Хотя Билли нашла муку и сахар и страшно суетилась, но, когда она посмотрела на часы, то сразу побежала в столовую накрывать на стол – идея с пирогом была забыта.
Глава XУжин, который у Билли получился
В пять минут седьмого пришли Бертрам и Калдервелл. Бертрам позвонил своим особым звонком и открыл дверь ключом, но Билли не встретила его ни в холле, ни в гостиной. Извинившись, Бертрам побежал наверх. Билли не было и в ее комнате, и вообще наверху. У Уильяма ее тоже не было. Спустившись обратно в холл, Бертрам столкнулся с Уильямом, который только что вошел.
– Где Билли? – спросил молодой муж сердито, как будто подозревал, что Уильям прячет Билли в кармане.
Уильям немного испугался.
– Не знаю. Разве она не дома?
– Я спрошу Пита, – нахмурился Бертрам.
В столовой никого не оказалось, хотя стол был очень мило сервирован и на каждой тарелке лежала половинка грейпфрута. А вот в кухне Бертрам обнаружил кучу посуды, запах подгоревшей еды, нагромождение кастрюль и сковородок, испуганного кота, который смотрел на него из-под заваленной чем-то плиты, и раскрасневшуюся растрепанную молодую женщину в голубом чепчике и фартуке с рюшами, в которой он опознал свою жену.
– Господи, Билли!
Билли, которая боролась с чем-то в раковине, резко оглянулась.
– Бертрам Хеншоу! – сказала она, тяжело дыша. – Я считала, что ты великолепен, потому что умеешь писать картины. Я даже порой считала, что я великолепна, потому что могу писать песни. Больше я так не думаю. Знаешь, кто великолепен по-настоящему? Элиза, Роза и все остальные женщины, которые могут приготовить еду – вовремя и съедобную.
– Господи, Билли! – повторил Бертрам, цепляясь за дверь. – Что здесь происходит, ради всего святого?
– Я готовлю обед, – заявила Билли. – Ты не видишь разве?
– А как же Пит, Элиза?
– Они больны. То есть он болен, и я сказала, что мы справимся. Я буду дубом. Но откуда мне было знать, что в доме есть только то, что надо варить много часов? И еще картошка. Откуда мне было знать, что она-то готовится очень быстро, а потом вся размокает в воде? И что все остальное прилипнет и пригорит и что я использую всю посуду в доме?
– Билли! – в третий раз повторил Бертрам. А потом, будучи женатым всего шесть месяцев, а не шесть лет, он совершил страшную ошибку – попытался поспорить с женщиной, которая уже была готова взорваться. – Милая, но это же глупо. Почему ты не позвонила? Почему никого не позвала?
Билли, как разъяренная маленькая тигрица, вернулась к раковине.
– Бертрам Хеншоу! – мрачно сказала она. – Если ты не пойдешь наверх и не будешь развлекать своего гостя, я закричу. Поди прочь! Я поднимусь, когда смогу.
И Бертрам ушел.
Довольно быстро Билли тоже вышла поприветствовать гостя. Она не была ни величественной и впечатляющей в роскошном синем бархате, отделанном горностаем, ни уютной и домашней в золотистом крепдешине. Она была просто самой собой в хорошеньком домашнем платьице из голубого хлопка. Фартук и чепчик она сняла, но на левой щеке остался след от муки, а на лбу – пятно сажи. К тому же она порезала палец на правой руке и обожгла левую. Но она была Билли. И, будучи Билли, она широко улыбнулась и протянула руку – и даже не вздрогнула, когда Калдервелл задел порез на пальце.
– Очень рада вас видеть, – сказала она. – Простите, что не вышла раньше. Бертрам, должно быть, сказал вам, что я сегодня играю в хозяюшку. Впрочем, обед готов. Пойдемте же вниз, – улыбнулась она и взяла гостя под руку.
Бертрам, памятуя переполох в кухне, застыл в изумлении. Впрочем, как уже упоминалось, он был женат всего шесть месяцев, а не шесть лет.
Итак, что же собиралась подать Билли в качестве простого обеда: грейпфруты с вишнями, суп из устриц, вареного палтуса с яичным соусом, запеканку с курицей, кабачки, лук, картошку, пирог с персиками, салат с заправкой и какой-нибудь еще пирог или пудинг. Что она подала в результате: грейпфрут (без вишен), холодную баранину, картошку (разварившуюся в лохмотья), помидоры (консервированные и слегка подгоревшие), кукурузу (консервированную и сильно подгоревшую), салат (без заправки) и на десерт компот из персиков и кекс (засохший). Такой у Билли получился обед.
Грейпфруты все съели. Холодная баранина тоже была встречена с одобрением, особенно после того, как были поданы и попробованы картошка, кукуруза и помидоры. Несмотря на все это, внешне Билли представляла собой воплощение веселья.
Внутри она кипела от гнева и замирала от ужаса. И именно поэтому она постоянно смеялась, отпускала остроумные замечания и болтала с Калдервеллом, своим гостем. Гостем, который, по ее изначальному плану, должен был понять, как счастливы они с Бертрамом, какой хорошей женой она стала и как доволен Бертрам своим домом.
Уильям, поглощая обед – только очень голодный человек мог есть эту еду, – смотрел на Билли, тревожно нахмурившись.
Бертрам, кое-как съевший пару кусков, отметил оживление своей жены и внимание Калдервелла, и мрачно насупился.
Но это все не могло продолжаться вечно. Компот был подан и съеден, а кекс отвергнут (Билли забыла про кофе – впрочем, он мог получиться таким же). Потом все четверо поднялись в гостиную.
В девять часов испуганная Элиза и печальный пристыженный Пит вернулись домой и обнаружили кошмар, в который превратились когда-то опрятная кухня и столовая. В десять часов Калдервелл с видимой неохотой оторвался от оживленной Билли и попрощался. В две минуты одиннадцатого измученная, выдохшаяся Билли пыталась рыдать на плече у Бертрама и Уильяма одновременно.
– Тихо, детка. Все прошло отлично, – уговаривал ее Уильям.
– Билли, милая, – просил Бертрам, – не плачь, пожалуйста. Я больше никогда не позволю тебе войти в кухню.
При этих словах Билли подняла залитое слезами лицо, пылающее искренним негодованием.
– Я собираюсь провести там остаток своих дней, – заявила она. – Я ничего не буду делать, только готовить. Когда я думаю, что нам всем пришлось есть – и это после того, сколько времени я на это потратила, – я схожу с ума. Ты правда думаешь, что я допущу подобное еще раз?
Глава XIУ Калдервелла возникают вопросы
Наутро после ужина с мистером и миссис Бертрам Хеншоу Хью Калдервелл уехал из Бостона больше чем на месяц. Вернувшись, он первым делом навестил мистера М. Дж. Аркрайта, воспользовавшись адресом, который дала ему Билли.
Калдервелл не видел Аркрайта с тех пор, как они расстались в Париже около двух лет назад после того, как полгода бродили по Европе вместе.
Тогда Калдервелл очень любил Аркрайта, и он не стал терять ни минуты, прежде чем возобновить знакомство.
Адрес, сообщенный Билли, привел его к милому, но весьма скромному отелю рядом с Консерваторией. Калдервелл с удовольствием обнаружил Аркрайта дома, в его удобной холостяцкой квартире.
Аркрайт сердечно его поприветствовал.
– Господи! – воскликнул он. – Неужели это Калдервелл? Как поживает Монблан? Или на сей раз мне нужно спрашивать об озерах Килларни или Сфинксе?
– Еще одна попытка, – засмеялся Калдервелл, сбрасывая тяжелое пальто и устраиваясь в уютном моррисовском кресле, которое подвинул ему друг.
– Не стану, – с улыбкой возразил Аркрайт, – я никогда не делаю ставок при столь неопределенных шансах, могу только предположить разок правильный ответ, как и сделал минуту назад. Ваши перемещения слишком хаотичны и слишком разнообразны, чтобы за ними мог уследить простой смертный.
– Может быть, вы и правы, – усмехнулся Калдервелл, – в любом случае, на сей раз вы бы проиграли, потому что в это время я работал.
– А у врача вы уже были? – спросил Аркрайт, двигая по столу коробку с сигарами.
– Спасибо, – фыркнул Калдервелл, угощаясь сигарой. – Ваше благоразумие в некоторых вещах по-прежнему непревзойденно, – добавил он, погладив тонкий золотой ободок, сказавший ему, что сигара принадлежит к его любимому сорту. – Что до всего остального, то, увы, вы опять ошиблись. Я не болен, и я действительно работал.
– Да? Я слышал, что здесь есть очень хорошие специалисты. Кто-нибудь из них должен справиться с вашим случаем. И давно это началось?
Лицо Аркрайта выражало искреннюю тревогу.
– Бросьте, Аркрайт, – сказал Калдервелл, яростно зажигая спичку, – я признаюсь, что никогда не выказывал особой страсти к работе. Но можно ли этого ждать от человека, который родился в целой дюжине рубашек разом? А я такой и есть, по словам Бертрама Хеншоу. Он же спрашивал, пытался ли я когда-либо поесть самостоятельно, и, возможно, он прав, потому что меня всегда кормили.
– Да уж пожалуй, – рассмеялся Аркрайт.
– И это правда. Я собираюсь есть самостоятельно и зарабатывать себе на пропитание. Я целый год не лазал по горам и не греб в каноэ. Я провел это время в Чикаго, знакомясь с Джоном Доу и Ричардом Роу [20].
– То есть с правом?
– Да. Я немного изучал его здесь, до нашей встречи несколько лет назад. Билли мне тогда отказала.
– Билли? Миссис Хеншоу?
– Да. Мне казалось, я вам говорил. Она отвергла мое примерно сотое предложение с таким пылом, что я утратил всякий интерес к Бостону и уехал. Но я вернулся. Друг моего отца пригласил меня сюда, сказав, что в его юридической конторе есть хорошее место. Я приехал месяц назад и принял его предложение. Потом уехал обратно за вещами. Теперь я снова здесь, и вы все обо мне знаете. Расскажите мне о себе. Вы выглядите свежим, как только что отчеканенная монета, хоть и сбрили бороду. Это реверанс в сторону Мэри Джейн?