Раз или два он думал позвонить ее друзьям, но что-то его удерживало. Впрочем, он попробовал позвонить Мари, зная, что она, скорее всего, в новом доме и не ответит на его звонок. Отсутствие ответа его не удивило.
Бертрам, конечно, ни на одно мгновение не поверил в дурацкую историю Бесси Бейли. Но его задевало, что она могла предположить такое и что мисс Уинтроп и глупые дети все это слышали. Половину дружков Бесси он узнал – это были дети соседей, и он прекрасно понимал, что сегодня вечером жители Бекон-стрит будут над ним смеяться, сидя за столом. При мысли об этих столах он взвыл. Стол у него, правда, был, а вот никакого обеда на нем не было.
В личности таинственного мужчины Бертрам не сомневался. Это наверняка был Аркрайт или Калдервелл, и, возможно, тут как-то замешана и утомительная Алиса Грегори.
Вот бы Билли…
Пробило шесть, потом половина седьмого. Бертрам по-настоящему испугался и еще сильнее разозлился. И он по-прежнему был голоден. Он впал в ту слепую ярость, в которую испокон веков впадают голодные мужчины.
В десять минут восьмого в замке щелкнул ключ, и в холл вошли Уильям и Билли.
Было почти темно. Бертрам не видел их лиц. Он не стал включать света.
– Ну, – резко сказал он, – вот так ты, Билли, принимаешь гостей? Я приехал домой и обнаружил, что мисс Уинтроп уходит. Ей никто не открыл дверь. Где ты была? Где Элиза? Где мой обед? Билли, я не хочу ругаться, но есть пределы даже моему терпению, и эти пределы достигнуты. Я не могу не заметить, что, если бы ты чуть больше занималась домом и мужем и чуть меньше веселилась с Калдервеллом, Аркрайтом и Алисой Грегори… А где Элиза? – злобно спросил он, включая свет.
Наступила мертвая тишина. Когда Бертрам заговорил, Билли и Уильям остановились и больше не шевелились. Теперь Уильям хотел что-то сказать, но Билли его перебила. Она спокойно посмотрела мужу в глаза.
– Я спущусь вниз и подам тебе обед, – тихо сказала она, – Элиза сегодня не придет. Пит умер.
Бертрам бросился к ней.
– Умер! Билли! Так ты была с ним? Билли!
Но жена его не услышала. Она прошла мимо, не поворачивая головы, и поднялась наверх, оставив его объясняться с печальным Уильямом.
Глава XVПосле грозы
Извинения молодого мужа были многообразны и приниженны. Бертраму было очень стыдно за себя, и у него было достаточно мужества, чтобы это признать.
Почти что на коленях он просил Билли простить его. В порыве самоуничижения он пришел в кухню тем вечером и жалобно умолял поговорить с ним, хотя бы взглянуть на него, дать ему понять, что он еще не окончательно презираем, хотя он сам прекрасно понимал, что ничего, кроме презрения, не заслуживает.
Поначалу Билли не разговаривала с ним и даже не удостаивала его взглядом. Очень тихо она готовила какое-то простое блюдо, не обращая на Бертрама никакого внимания. То, что она не оглохла, а только притворяется глухой, стало ясно несколько позднее, когда после особенно трогательного восклицания тени у ее ног, Билли то ли хихикнула, то ли всхлипнула. И тогда все закончилось, Бертрам схватил ее в объятия, а на пол упали и откатились в сторону и нож, и наполовину очищенная печеная картофелина.
Естественно, что после этого оскорбленная жена не могла больше сохранять гордое молчание. Вместо это последовали слезы, грустные улыбки и печальный рассказ о смерти Пита и его последних напутствиях, а потом – повествование Бертрама о пытке, которую он пережил от рук мисс Уинтроп и Бесси Бейли в пустом одиноком доме (без ужина). Через некоторое время голодный Уильям обнаружил их в углу кухни, и холодная картофелина так и валялась на полу.
Разрываемый голодом и нежеланием мешать возможному примирению, Уильям не знал, что ему делать, но тут Билли обернулась и заметила его. Одновременно она заметила пустую газовую плиту и горку полуочищенной картошки, для которой давно зажгли огонь. Она немедленно вырвалась из рук мужа.
– Господи! Бедному дяде Уильяму так и нечего поесть!
Они пообедали все вместе, то и дело вздыхая и смахивая слезы, потому что все вокруг напоминало им о прилежных старых руках, которые больше никогда не станут заботиться об их комфорте.
Обед получился тихим, и съели совсем немного, хотя все трое пытались храбриться и вести себя весело.
Бертрам много говорил, пытаясь убедиться, что он не виноват в том, что на лицо Билли набежала тень.
– Ты же на самом деле меня простила, правда? – спросил он, следуя за ней на кухню, когда все наконец поели.
– Да, дорогой, конечно, – вздохнула Билли, пытаясь улыбнуться.
– И ты все забудешь?
Она не ответила.
– Билли! Ты забудешь? – умоляющим голосом настаивал Бертрам.
Билли покраснела и прикусила губу. Ей явно было неприятно.
– Билли! – воскликнул он.
– Бертрам, я не могу этого забыть… пока, – тихо сказала она.
Бертрам нахмурился. Сначала казалось, что он всерьез этим озабочен и начнет спорить, но потом он улыбнулся и тряхнул головой – честно говоря, с Бертрама было довольно того, что про себя он называл «сценами» и «трагедиями». Как и любой мужчина, он хотел вернуться к прежнему, предав забвению все неприятности.
– Тебе же придется забыть, – заявил он весело, – потому что ты обещала меня простить, а нельзя простить, не забыв. Вот! – сказал он, уверившись, что теперь все пойдет, как прежде.
Билли не ответила. Она отвернулась к раковине и занялась посудой. Она не знала, сможет ли когда-нибудь забыть слова Бертрама? Как вообще забыть эти ужасные слова? «Если бы ты чуть больше занималась домом и мужем и чуть меньше веселилась с Калдервеллом, Аркрайтом и Алисой Грегори…» Ей казалось, что эти слова вечно будут звучать у нее в ушах, что они навеки выжжены в ее душе. И Бертрам ни разу не упомянул об этих словах, извиняясь. Он не сказал, что не имел этого в виду. Не сказал, что ему жаль. Он просто о них забыл и надеялся, что она тоже забудет. Как будто она могла это сделать! «Если бы ты чуть больше занималась домом и мужем и чуть меньше веселилась с Калдервеллом, Аркрайтом и Алисой Грегори…» Разве это можно забыть?
Поднявшись наверх, Билли увидела на своем столе «Наставления молодой жене». Придушенно вскрикнув, она отбросила книгу в сторону.
– Ненавижу тебя! Ненавижу! За всю эту ерунду об интересах на стороне! – яростно прошептала она. – Я их нашла. И что из этого получилось?
Когда Бертрам заснул, Билли вылезла из постели и подняла книгу. В соседней комнате, включив неяркую лампу, она тихо переворачивала страницы, пока не дошла до предложения «Возможно, в мире нет другого создания, настолько же неразумного и раздражительного, как голодный мужчина». Вздохнув, она продолжила читать, и только через несколько минут закрыла книгу, выключила свет и прокралась обратно в постель.
Следующие три дня, пока в Южном Бостоне не состоялись похороны, Элиза проводила в Страте только половину дня. Это, к ее ужасу, оставляло многие домашние хлопоты на молодую хозяйку. Билли, впрочем, накидывалась на каждую новую задачу с такой энергией, как будто это была своего рода епитимья за бывшие прегрешения. Но после того как старый слуга обрел свой последний приют, Элиза с отчаянием сообщила, что теперь ее мать очень больна и нуждается в уходе. Билли немедленно сказала Элизе, что она может оставаться с матерью столько, сколько потребуется, и что они смогут справиться без нее.
– Билли, но как же мы будем жить? – спросил Бертрам, услышав новости. – Нам нужно кого-то нанять.
– Я все буду делать сама.
– Глупости! Ты не справишься, – фыркнул Бертрам.
Билли задрала подбородок.
– Ах, не справлюсь? – спросила она. – Ты хотя бы понимаешь, сколько всего я делала последние три дня? А как насчет лепешек, которые ты ел сегодня на завтрак? И вчерашнего пирога? Или ты хочешь сказать, что когда-нибудь ел пудинг вкуснее вчерашнего финикового?
Бертрам рассмеялся и пожал плечами.
– Дорогая моя, я ни в коем случае не ставлю под вопрос твои способности, – быстро сказал он. – Только вот, – он странно улыбнулся, – я должен напомнить, что Элиза половину времени все же проводила тут и что пироги и пудинги, как бы хороши они ни были, – это еще не все, что нужно в таком большом доме. Билли, пожалуйста, будь разумнее, – сказал он серьезно, заметив мятежный огонь, вспыхнувший в глазах супруги. – Ты поймешь, что не справишься, если только задумаешься об этом. В понедельник к обеду приглашены Карлтоны, а завтра у меня чай в мастерской, и это не говоря обо всех концертах и операх, которые ты пропустишь, потому что слишком устанешь. Вот, например, тот концерт вчера, куда тебя звала Алиса Грегори.
– Я не хотела туда идти, – тихо сказала Билли.
– А твоя музыка? Ты за эти дни вообще ничего не сделала, хотя на прошлой неделе говорила, что издатели торопят тебя с последней песней для сборника.
– У меня не было вдохновения, – еще тише пробормотала Билли.
– Конечно, не было! – возликовал Бертрам. – Ты слишком устала. Я об этом и говорю. Билли, ты не сможешь все делать сама.
– Но я хочу. Я хочу заботиться о доме, – сказала Билли, чуть не плача. Она как наяву слышала эти ужасные слова «Если бы ты чуть больше занималась домом и мужем…», а Бертрам очевидно их вовсе не слышал. Казалось даже, что он не слышал их вообще никогда, не то что не произносил сам.
– Заботиться о доме, – засмеялся он. – Я думаю, тебе хватит и того, чтобы следить за горничной. Она нам в любом случае нужна. Я зайду в одно из… Как они называются? Агентств и пришлю кого-нибудь, – добавил он, целуя жену на прощание.
Часом позже Билли, которая сражалась с метлой и ковром в гостиной, услышала телефонный звонок. Это оказался ее муж.
– Билли, ради всего святого, сжалься надо мной. Пожалуйста, оденься, приходи сюда и выбери себе служанку сама.
– Бертрам, что случилось?
– Случилось? Господи! Я зашел в три этих агентства, переговорил с тремя полными дамами, двумя худыми и одной средней, зато с прыщом. Я разгласил все фамильные тайны, пообещал достаточно свободного времени и поклялся, что нас всего три взрослых человека, но я не представляю, сколько носовых платков мы отправили в стирку на прошлой неделе. Билли, ты придешь? Может быть, ты сможешь с ними справиться? Я уверен, что да.