Бертраму стыдно было признаваться в этом даже самому себе, но этим летом он чувствовал себя обиженным и знал даже, что в глубине души он немного ревнует к собственному сыну, хотя и очень его любит. Он уговаривал себя, что нельзя ожидать от человека, чтобы он отказался от любви своей жены, от внимания своей жены, от компании своей жены – хотя бы иногда. Более чем естественно было ожидать от нее интереса хоть к чему-нибудь, не упомянутому в «Помощнике матери» и «Научном воспитании младенцев», и он полагал, что нельзя винить себя за то, что он хочет иметь дом для себя, а не только детскую для своего отпрыска.
Бертрам, недовольно споря с самим собой, называл себя эгоистичной скотиной. Как можно думать о таких вещах, когда у тебя есть милая и любящая жена, как Билли, и такой великолепный ребенок, как Бертрам-младший? Он говорил себе, что, когда они вернутся домой и материнство перестанет быть новинкой для Билли, она перестанет растворяться в ребенке. Она вернется к своим старым интересам: мужу, музыке, друзьям, своей жизни. Кроме того, у него всегда оставалась живопись. Так что он рисовал, с благодарностью принимая крохи внимания, падающие с детского стола, и верил, что в будущем Билли станет чуть меньше матерью и чуть больше женой.
Бертрам даже не понимал, как он уверен в этом скором изменении. Не успела семья как следует обосноваться в Страте, как он радостно сообщил, что им с Билли нужно пойти в театр на «Ромео и Джульетту».
Билли была удивлена и даже шокирована.
– Бертрам, но я не могу! Ты же знаешь! – воскликнула она.
Сердце Бертрама сжалось, но он попытался сохранить веселость.
– Почему?
– А ты не понимаешь, что я не могу оставить ребенка?
– Но, Билли, тебя же не будет всего три часа, а ты говоришь, что Делия – очень умелая нянька.
Билли нахмурилась.
– Я не могу, Бертрам. Вдруг с ним что-нибудь случится. Я не смогу расслабиться ни на минуту.
– Но, милая, рано или поздно тебе ведь придется его оставить? – грустно спросил муж.
– Да, конечно, когда это разумно и необходимо. Я вчера была в Приложении и отсутствовала почти два часа.
– И разве что-нибудь случилось?
– Нет, но я звонила сюда… несколько раз, так что я знала, что все в порядке.
– Если тебя это устроит, я могу звонить домой после каждого акта, – предложил Бертрам с сарказмом, которого молодая мать вовсе не уловила.
– Да, пожалуй, ты мог бы, – уступила Билли, – я действительно так давно нигде не была…
– Конечно, я могу, – согласился Бертрам быстро, скрывая свое удивление от того, что она приняла его глупую шутку всерьез. – Пойдем? Мне узнать, есть ли места?
– Ты думаешь, с ребенком все будет в порядке?
– Конечно!
– И ты будешь звонить домой после каждого акта?
– Да, – голос Бертрама звучал так, как будто он повторял свадебную клятву.
– И мы сразу поедем домой? Джон и Пегги отвезут нас.
– Обязательно.
– Тогда я согласна, – выдохнула Билли, явно делая мужу гигантское одолжение, – я люблю «Ромео и Джульетту» и очень давно не видела эту пьесу!
– Отлично! Тогда я узнаю насчет билетов, – воскликнул Бертрам, настолько обрадованный перспективой провести с женой целый вечер, что полчаса телефонных переговоров не показались ему слишком высокой ценой.
К началу они немного опоздали. Ребенок капризничал, обычно Билли клала его в кроватку и уходила, настаивая, что по всем правилам науки он должен засыпать сам, но сегодня она не могла заставить себя выйти из дома, пока ребенок не заснет. Когда они наконец вышли дома, Билли поняла, что Бертраму не нравится ее платье.
– Конечно, милый, оно тебе не нравится, и я тебя не виню, – печально улыбнулась она.
– Нравится… Нравилось, пока было новое, – честно ответил ее муж. – Неужели у тебя нет другого? Это немножко… неопрятное.
– Нет, ну то есть наверное есть, – призналась Билли, – но это быстрее и проще всего надевать, а я же укладывала ребенка. Боюсь, я немного не уследила за современной модой. У меня не было на нее времени после появления ребенка. Но, думаю, скоро я это исправлю.
– Да, конечно, – согласился Бертрам, усаживая жену в автомобиль.
Билли пришлось снова извиняться в театре, потому что к моменту их приезда занавес уже поднялся и началась древняя ссора между семействами Монтекки и Капулетти, а Билли знала, как ее муж ненавидит опаздывать.
Когда же они наконец заняли свои места, Билли вовсе не смотрела на сцену и актеров.
– Как ты думаешь, с ребенком все в порядке? – прошептала она.
– Тс-с! Конечно, да, милая.
Последовала короткая пауза, в ходе которой Билли внимательно изучала программку, несмотря на полутьму в зале, потом она радостно дернула мужа за руку.
– Бертрам, пьесы лучше и придумать нельзя! В ней пять актов! Я совсем забыла, что их столько! Значит, ты позвонишь домой четыре раза!
– Да, милая, – напряженно ответил Бертрам.
– Пусть тебе все-все расскажут о ребенке.
– Да, милая. Смотри, вон Ромео.
Билли притихла и даже немного поаплодировала, изображая энтузиазм, потом снова посмотрела в программку.
– Жаль, между сценами нельзя сделать звонок, – грустно сказала она, – их же целых шестнадцать.
– Надеюсь! Билли, ты вообще не смотришь на сцену!
– Конечно, смотрю, – сердито прошептала Билли, – мне очень нравится, и я совершенно ею поглощена, особенно с тех пор, как я узнала, что актов пять, а шестнадцать сцен все равно бесполезны, – с этими словами она устроилась в кресле поудобнее.
Как будто доказывая, что ее в самом деле интересует пьеса, следующую реплику она адресовала одному из персонажей на сцене.
– Кто это, кормилица? Господи! Мы бы такую ребенку не взяли.
Бертрам невольно улыбнулся. Билли тоже засмеялась и откинулась на спинку кресла.
Не успел занавес опуститься после первого акта, как Билли немедленно дернула мужа за руку.
– Не забудь спросить, не проснулся ли он, – велела она, – и обязательно добавь, что я немедленно приеду, если я там нужна. Давай быстрее.
– Да, милая, – с готовностью заявил Бертрам, – я скоро вернусь.
– Не спеши так уж сильно, – сказала она ему вслед, – задай все нужные вопросы.
– Хорошо, – кивнул Бертрам с загадочной улыбкой и ушел.
Бертрам покорно задал все вопросы, которые смог придумать, и вернулся к жене. В его отчете не было ничего, что могло бы рассердить или встревожить Билли, и она, почти довольная, повернулась к сцене, где как раз начинался второй акт.
– Так люблю сцену на балконе, – радостно вздохнула она.
Ромео не успел прочесть и половину своего признания в любви, когда Билли схватила мужа за руку.
– Бертрам, – трагически прошептала она, – я только что подумала! Что же случится, когда ребенок влюбится? Я уже ненавижу ту девушку, которая заберет его у меня.
– Билли! – пробормотал ее муж, давясь смехом. – Женщина перед нами тебя слышит, честное слово.
– Ладно, – грустно вздохнула Билли, поворачиваясь к сцене.
– «Прощай, прощай, а разойтись нет мочи! Так и твердить бы век: “Спокойной ночи”» [23], – страстно сказала Джульетта своему Ромео.
– Вот уж нет, – прошептала Билли на ухо Бертраму, – я вовсе не собираюсь сидеть тут целый век. Я хочу пойти домой и увидеть ребенка.
– Билли! – взмолился Бертрам так отчаянно, что Билли, искренне раскаиваясь, просидела остаток акта совсем тихо.
Обманутый ее примерным поведением, Бертрам обратился к ней, когда занавес опустился.
– Билли, ты же на самом деле не считаешь, что нужно звонить снова?
Билли расстроилась.
– Бертрам, ты же сказал, что будешь звонить! Конечно, если ты не хочешь… Но я считала минуты этого ужасного длинного акта, так что…
– Господи, Билли, я буду звонить каждую минуту, если тебе этого хочется! – воскликнул Бертрам, вскакивая на ноги и пытаясь не показывать своего нетерпения.
В этот раз он вернулся быстрее.
– Все о’кей, – уверенно улыбнулся он. – Делия сказала, что она только что была наверху, и ребенок спит.
К его невероятному удивлению лицо Билли побелело.
– Наверху! – воскликнула она. – Ты же не хочешь сказать, что Делия сидит внизу, оставив моего ребенка в одиночестве?!
– Но, Билли, с ним все в порядке, – прошептал Бертрам, неловко поглядывая на соседей, которые живо интересовались происходящим.
– В порядке? Может быть, так и было, а теперь нет. Делия должна все время сидеть в соседней комнате, откуда ей было бы все слышно.
– Конечно, милая, так и будет, только объясни ей все, – быстро сказал Бертрам, – все будет хорошо.
Билли затрясла головой, готовая расплакаться.
– Бертрам, я не могу сидеть здесь в тепле и безопасности и смотреть пьесу, зная, что ребенок лежит совсем один в огромной пустой комнате! Пожалуйста, позвони Делии снова, пусть она поднимется к нему.
Бертрам, измученный и прекрасно осознающий, что соседи все слышат, готов был решительно отказаться, но умоляющий взгляд Билли все изменил. Не говоря ни слова, он пошел к телефону.
Занавес уже поднялся, когда он вернулся на свое место, почему-то сильно покраснев. В ответ на торопливый шепот Билли он покачал головой. Когда случилась короткая пауза между первой и второй сценами, он тихо сказал:
– Билли, извини, я не смог дозвониться.
– Не смог дозвониться! Но ты же только что с ними говорил.
– Ну, почти. Я звонил совсем недавно, так что они не ждали звонка. Так что я не смог с ними поговорить.
– То есть ты ничего не сказал Делии?
– Нет.
– И ребенок по-прежнему один.
– Но с ним все в порядке, милая. Делия за ним смотрит.
Минуту Билли молчала, но потом решительно объявила:
– Бертрам, я еду домой.
– Билли!
– Да!
– Билли, ради всего святого, не веди себя как гусыня. Осталось меньше половины пьесы. Мы скоро уедем.
Билли сжала губы в тонкую решительную линию.
– Бертрам, я немедленно еду домой, – сказала она, – ты можешь не ехать, я поеду одна.