жет быть, лучше все же вмешаться в чужие дела? Конечно, она может это сделать и должна. В конце концов, именно этого от нее скорее всего и ожидают.
Когда Алиса пришла к этому невеселому выводу, Аркрайт сам неожиданно открыл ей дверь. Они остались наедине в кабинете Бертрама Хеншоу. Был вечер вторника. Придя, Алиса застала Билли и Аркрайта за их обычной партией в шахматы, но какие-то домашние дела призвали Билли в кухню.
– Боюсь, мне придется уйти минут на десять, не меньше, – сказала она, неохотно вставая из-за стола. – Но вы можете показать Алисе, как ходить, мистер Акрайт, – добавила она и убежала.
– Мне показать вам ходы? – улыбнулся он, когда они оказались вдвоем.
Ответ Алисы был так резок и сердит, что Акрайт, помолчав мгновение, сказал со странной грустной улыбкой:
– Судя по вашему ответу, вы полагаете, что это вы должны показывать мне ходы. В последнее время я не сделал ни одного хода, который вас устроил бы, если судить по вашим поступкам. Алиса, я вас чем-то оскорбил?
Девушка вздернула подбородок. Она знала, что если и решится заговорить, то только сейчас. Никогда больше ей не представится подобного случая. Отбросив всякую осторожность, она решилась высказаться. Вскочив на ноги, она пересекла комнату и села в кресло Билли у шахматного стола.
– Меня! Оскорбили ли вы меня?! – тихо сказала она. – Как будто дело во мне.
– О чем вы, Алиса? – искренне удивился он.
Алиса подняла руку с развернутой ладонью.
– Не притворяйтесь, что вы не понимаете, – попросила она почти жалобно, – не добавляйте хотя бы этого ко всему остальному. Конечно, это вовсе не мое дело, и я не собиралась говорить, но сегодня, раз уж у меня появился шанс, вынуждена это сказать. Прежде всего, я не могу в это поверить, – сразу же заявила она, спеша успеть до возвращения Билли, – после всего, что вы рассказали мне о борьбе со своей тигриной шкурой. Я полагала, что вы просто случайно иногда остаетесь наедине, но потом, обнаружив, что вы всегда проводите вместе время, когда мистер Хеншоу уходит к врачу, я поверила.
Она остановилась, чтобы сделать вдох. Аркрайт, который к этому моменту явно не понимал, к чему она клонит, вдруг покраснел. Он хотел заговорить, но она остановила его жестом.
– Я почти все сказала, подождите еще чуть-чуть. Как будто ваш поступок не достаточно дурен сам по себе, вы еще и решили проделать все это, когда… когда ее муж ведет себя не совсем так, как подобает, и мы все это знаем. Это нечестно – пытаться завоевать ее сейчас. Вы нечестны по отношению к нему, – сказала она дрожащим голосом, – вы притворяетесь его другом, везде бываете с ним. Вы как будто помогаете ему падать все ниже. Вы заодно с теми, другими. – Кровь неожиданно отлила от лица Аркрайта, и он смертельно побледнел, но даже если Алиса заметила это, то не обратила внимания. – Все так говорят. А потом вы приходите сюда тайком, когда его нет дома, и… Разве вы сами не видите, что происходит?
Наступила тишина, а потом Аркрайт заговорил, в глубине его глаз плескалась боль. Он все еще был очень бледен, а у губ залегли грустные морщинки.
– Возможно, лучше будет рассказать вам, что именно я делаю. Или, точнее, что пытаюсь сделать, – тихо сказал он.
И рассказал ей все.
– Вот видите, – добавил он, закончив рассказ, – я почти ничего не добился, а та малость, которая у меня получилась, только отвратила вас, моего лучшего друга, от меня.
Алиса всхлипнула. Лицо ее было ярко-алым. Стыд, ужас и облегчение боролись в ней.
– Я не знала! Ничего не знала! – воскликнула она, ломая рука. – Вы такой храбрый, такой верный… А я обвинила вас в… Вы простите меня? Просто мне очень жаль ее, и это выглядело… – она снова всхлипнула и отвернулась.
Он посмотрел на нее нежно и грустно.
– Да, – тихо сказал он через минуту, – я понимаю, на что это похоже, так что сейчас я скажу вам то, чего не собирался говорить никогда. Здесь ничего не могло быть, потому что я давно обнаружил, что больше не люблю Билли.
– Но ваша тигриная шкура!
– Да, я думал, что она еще жива, – грустно улыбнулся Аркрайт, – когда просил вас помочь в борьбе с ней. Но однажды, очень внезапно, я вдруг понял, что это была просто мертвая шкура, сотканная из мечтаний и воспоминаний. И тогда же я сделал другое открытие. Я понял, что за ней лежит другая шкура, и вот она-то жива.
– Другая? – удивилась Алиса. – Но вы никогда не просили меня помочь вам в борьбе с ней.
Он покачал головой.
– Нет, но вы и не могли мне помочь. Только помешать.
– Помешать вам?
– Да, понимаете, теперь я борюсь с любовью… к вам.
Алиса вскрикнула и покраснела еще сильнее, но Аркрайт продолжил говорить, не глядя на нее.
– Да, я все понимаю, все знаю. Я ни о чем не прошу. Я слышал о вашей помолвке с Калдервеллом. Я много раз пытался сказать положенные слова, но не смог. Попробую еще раз. Примите мои наилучшие пожелания, дорогая. Раз уж я был таким слепым дураком, что не понял собственного сердца…
– Тут какая-то ошибка, – перебила Алиса дрожащим голосом, – я вовсе не помолвлена с мистером Калдервеллом.
Аркрайт посмотрел на нее.
– Нет?
– Нет.
– Но я слышал, что Калдервелл… – он не договорил.
– Вы, наверное, слышали, что мистер Калдервелл помолвлен. Но так вышло, что он помолвлен вовсе не со мной, – прошептала Алиса.
– Но когда-то давно вы сказали… – Аркрайт замолчал, разглядывая ее лицо.
– Неважно, что я сказала давно, – рассмеялась Алиса, пытаясь поймать его взгляд. – Люди вообще очень много говорят.
Новая искра зажглась в глазах Аркрайта. Искра, которой хватило бы единого дуновения ветерка, чтобы превратиться в пламя.
– Алиса, – тихо сказал он, – вы хотите сказать, что с этой тигриной шкурой мне не нужно сражаться?
Она не ответила. Аркрайт протянул ей руку.
– Алиса, милая, я люблю вас уже столько времени. Могу ли я надеяться, что когда-нибудь, если я буду очень-очень терпелив, вы все же полюбите меня хоть немножко?
Она все еще не отвечала, потом медленно покачала головой. К сожалению, Алиса смотрела в другую сторону, потому что, увидь Аркрайт нежность в ее взгляде, он перестал бы быть таким серьезным.
– Ни капельки?
– Я не могу вас полюбить, – ответила она придушенным голосом.
– Алиса! – в ужасе воскликнул он.
Теперь Алиса посмотрела на него, и он увидел в ее глазах свет любви, которая так долго была спрятана.
– Не могу, потому что полюбила вас уже давно, – прошептала она.
– Алиса! – то же самое слово он произнес совсем по-другому. Теперь в нем слышался восторг и чудо настоящей любви.
– Алиса! – на этот раз он прошептал имя в маленькое бело-розовое ухо девушки, которую сжимал в своих объятиях.
– Я задержалась! – сказала Билли, открывая дверь. – Ой! – И она торопливо ретировалась.
Через добрых полчаса она снова появилась в кабинете. На этот раз о ее появлении предупредили звуки песенки.
– Надеюсь, вы простите мне столь долгое отсутствие, – улыбнулась она, входя в комнату, где двое ее гостей благопристойно сидели за шахматным столом.
– Но вы же сказали, что вас не будет минут десять, – вежливо напомнил Аркрайт.
– Да, конечно, – и Билли даже не улыбнулась, хотя он не увидел разницы между десятью минутами и пятьюдесятью.
Глава XXXРукою младенца
В конце концов со всем справился ребенок. И это было правильно и, возможно, ожидаемо. Разве не должен был Бертрам-младший показать своим родителям, что он не встал между ними, а наоборот, оказался драгоценными и священными узами, которые только крепче связали два любящих сердца?
Казалось, что Бертрам-младший так и думает, и он смело принялся за дело. Правда, чтобы достичь своей цели, ему пришлось пойти незнакомым путем – путем болезненным, трудным и опасным.
Это Аркрайт сказал Бертраму, что ребенок болен и что он нужен Билли. Бертрам немедленно вернулся домой и обнаружил там измученную бледную Билли и истерзанное болью маленькое создание, которое совершенно не походило на счастливого мальчика, виденного им только утром.
Следующие две недели в старом доме на Бекон-стрит думали только о крошечной душе, которая подошла к дверям смерти так близко, что дважды едва не переступила этот порог.
Все эти ужасные недели Билли, казалось, не ела и не спала, и все это время рядом с ней был Бертрам, нежный, любящий и заботливый.
Потом наступил кризис, и на мгновение сама Вселенная замерла, наблюдая за дыханием ребенка. Постепенно, почти незаметно, крошечная душа вернулась в протянутые руки, которые обняли и удержали ее. Мать и отец, посмотрев в обведенные темными кругами глаза друг друга, поняли, что снова получили своего сына и снова могут его любить.
Спустившись вдвоем в Долину смертной тени и вернувшись назад, плача и ликуя, они нашли совсем другой мир, не тот, что оставили позади. То, что казалось важным, стало незначительным, а мелочи приобрели свое настоящее значение.
По крайней мере, именно так изменился мир Бертрама и Билли, когда они вернулись вместе со своим сыном.
В последовавшие за этим долгие недели выздоровления, здоровый румянец отвоевывал себе место на восковом личике ребенка, а свет узнавания и понимания возвращался в его глаза, состоялось очень много задушевных разговоров между двумя людьми, которые с радостью и тревогой отмечали каждый проблеск в глазах и каждое розовое пятнышко. Им столько нужно было сказать друг другу, столько услышать, столько обсудить! И всегда, через все разговоры, золотой нитью проходила радость, перед которой меркло все остальное – у них был ребенок и они сами. И все остальное не имело значения.
Конечно, была еще и рука Бертрама. Билли узнала о ней очень скоро. Но поскольку ребенок выздоравливал, Билли не пугало даже это.
– Глупости, милый. Конечно, ты еще будешь рисовать, – уверенно сказала она.
– Но, Билли, доктор говорит… – начал Бертрам, но Билли его не слушала.
– Ну и что из этого? – спросила она. – Да, он говорит, что ты не сможешь больше пользоваться правой рукой, – тут голос Билли на мгновение оборвался, но тут же в нем прозвучало что-то вроде триумфа: – Но у тебя есть левая!