ишь каменные ступени, давно ли он здесь или совсем недавно, пробудет ли здесь долго или его скоро отпустят, и он увидит свет дня, скоро ли он пройдет по улицам и вернется домой, к Алиде и малышу Сигвалду; Алида, и малыш Сигвалд, и он, Асле, их трое, думает он, только ведь он уже не Асле, его зовут Улав, и ведь даже это он, поди, не сумеет запомнить, его зовут Улав, Алиду зовут Оста, а малыш Сигвалд так и зовется Сигвалдом, и он вздрагивает, потому что слышит шаги, слышит ключ в замке, отходит к скамье, садится, все ж таки это, наверное, не Палач идет за ним, может ли быть такое, нет-нет, он вернется к Осте и к малышу Сигвалду, никто не накинет ему на шею петлю и не повесит его, конечно же, нет, пусть думают, что хотят, но этого не случится, думает Улав, ложится на скамью, глядит перед собой и видит, как дверь отворяется и в Пещеру входит мужчина, не больно-то крупный, сгорбленный, в сером капюшоне, он становится рядом, смотрит на Улава, и тот видит, что это Старик
Так-так, вот он, убивец, говорит он
тонким визгливым голосом
Ну что ж, теперь вскорости свершится правосудие, Асле, говорит он
Убийца будет убит, говорит он
и искоса глядит на него, потом достает вроде как черный мешок, надевает себе на голову и долго этак стоит в дверях, потом снимает мешок
Ты видел, Асле, говорит он
и прищуривается
Я подумал, надо тебе знать, кто я таков, кто Палач, говорит он
Давеча вот решил, что ты заслужил узнать
А ты-то как считаешь, Асле, говорит он
Ты разве не согласен, говорит он
Ну конечно же, согласен, говорит он
Молчание – знак согласия, говорит он
Старик оборачивается, и Улав слышит, как он говорит, что теперь им можно подойти, и те двое парней, что привели его сюда, в Пещеру, подходят и становятся по обеим сторонам Старика, чуть позади
Итак, настал день и час, говорит Старик
Я здесь, говорит он
Палач прибыл, говорит он
и приказывает взять его, и двое парней идут через Пещеру к скамье, хватают Улава за плечи, поднимают, и теперь он сидит на скамье
Вставай, говорит Старик
и Улав встает, а они заламывают ему руки и связывают за спиной
Иди, командует Старик
и Улав делает шаг вперед
Иди, снова командует Старик
а парни снова крепко держат Улава
Сейчас свершится правосудие, говорит
Старик
и парни идут к двери, ведут Улава, каждый крепко держит его за плечо, вот они уже за дверью, поднимаются по лестнице, а наверху останавливаются, и Улав видит, как Старик закрывает дверь Пещеры, тоже поднимается по лестнице, останавливается перед ними и глядит на Улава
Сейчас свершится Правосудие, говорит Старик
Пришло время справедливости, говорит он
Ведите его на Мыс, командует он
Ступайте, командует Старик
и сам ровным широким шагом идет по улице, помахивая черным мешком, а парни дергают Улава за плечи, и он идет по улице меж ними, меж двумя парнями, следом за Стариком, а они кричат: Палач прибыл, Палач прибыл, сейчас свершится правосудие, мертвые будут отмщены, воздастся им по справедливости, кричат они, а Улав вытягивает пальцы, и нет здесь никого, не знает он никого, где ты, думает он, где же ты, Алида, думает он и все тянет пальцы, и нет здесь малыша Сигвалда, где они, где Алида и малыш Сигвалд, думает он и видит, Старик машет черным мешком и кричит: Идите, идите смотреть, как вершится правосудие, вот так он кричит, сейчас свершится справедливость, идите все сюда, кричит он, и Улав видит, как вокруг Старика и вокруг него самого начинает собираться народ
Идите, идите, кричит Старик
Сейчас свершится правосудие, кричит он
Идите же, кричит он
Сейчас на Мысу свершится правосудие, кричит он
Идите, идите все сюда, кричит
Идите же, кричит
и Улав видит, что уже много народу собралось, целая толпа обступает их, а потом он слышит, как Алида говорит, скоро ли ты проснешься, и он видит, что она стоит на полу полуодетая, и он встает, а по полу, он видит, ползает малыш Сигвалд, почти совсем голенький, и слышит, как Старик кричит: Идите, идите же сюда, и Улав чувствует, что и зябнет, и весь в жару, и все пусто, и он закрывает глаза, просто идет и слышит возгласы, и крики, и гвалт, и нет, поди, больше ничего, все, что должно быть, летит-парит, ни радости нет, ни печали, одно лишь паренье, он сам паренье, и Алида паренье, думает он
Я Асле, кричит он
и идет с закрытыми глазами
Верно, ты Асле, говорит Старик
Разве же я не говорил это тебе все время, говорит он
Но ты, ты вроде не хотел больше зваться Асле
Лжец ты, говорит он
и Асле пытается быть тем, что́, как ему известно, он есть, – летящим пареньем, а паренье зовется Алида, и ему хочется только парить, думает Асле и слышит крики и гвалт, и вот они останавливаются
Вот мы и на Мысу, говорит Старик
и Асле открывает глаза, а там, впереди, стоит Алида, прижимает к груди малыша Сигвалда, качает его, туда-сюда, спи-усни, пари, живи, счастлив будь, расти большой и живи, живи, говорит Алида и качает малыша Сигвалда туда-сюда, качает Асле туда-сюда, и Асле видит фьорд, полный синего блеска, нынче фьорд блестит синевой, думает он, и совершенно спокоен, думает он, а там, за спиной Алиды, стоит Осгёут из Вика, машет Асле рукой и спрашивает, зовут ли его Асле или Улав и с Дюльгьи он или из Вика, а кругом лишь крик да гвалт, и он видит, как подбегает Девица, подходит к Алиде, протягивает к ней руку с браслетом, а потом глядит на Асле, поднимает руку с браслетом и машет ему, а за Девицей, что машет браслетом, Асле видит Ювелира, тот приближается медленно, не спеша, со всем достоинством, подходит к Асле, а прямо за Ювелиром идет Старуха, посмеивается из-под седых волос, длинных да густых, и волосы ее ближе и ближе, и все, что он видит, это ее седые волосы, длинные да густые, еще он видит лица, несчетное множество лиц, сплошь чужих, незнакомых, а где же Алида, где малыш Сигвалд, вот только что они были здесь, он видел их, но где они теперь, где, думает Асле, а на голову ему натягивают черный мешок, на шею накидывают веревку, он слышит крики и гвалт, чувствует веревку на шее и слышит, как Алида говорит: Ты мой хороший, мой самый лучший на свете, ты здесь, и я с тобой, ты не думай ни о чем и не бойся, хороший мой, говорит Алида, и Асле летит-парит, парит над фьордом, полным синего блеска, а Алида говорит, спи-усни, хороший мальчик, лети, живи, играй, мой мальчик, и он летит над фьордом, полным синего блеска, поднимается к синему небу, и Алида берет Асле за руку, и он поднимается, стоит и держит Алиду за руку
Вечерняя вязь
Алес плотнее кутается в шерстяной плед, холодновато ведь, думает она, сидя в кресле и глядя в окно, почти целиком закрытое тонкими белыми занавесками, лишь в самом низу щелочка, куда проникает свет, она глядит как бы невидящим взглядом, но все же замечает, как кто-то проходит мимо окна, только не может разглядеть, кто это, но кто-то прошел, она видела; теперь она живет здесь, думает она, в маленьком домишке подле самой дороги, в таком вот домишке доживает она свою жизнь, думает она, и, если б не занавески, все бы видели, как она сидит у окна, думает она, хотя они и теперь, поди, видят ее, только смутно, видят, что кто-то здесь сидит, думает она, однако ж не все ли равно, видит ее кто или нет? совершенно все равно, думает она, а может, и нет, думает она, и норовит еще плотнее закутаться в плед, и думает, ты Алес, старуха Алес, думает она, потому как ты тоже состарилась, сидишь в своем кресле, стараешься согреться, думает она, а еще думает, что надо бы встать, подложить дров в печку, и она встает, идет к печке, открывает топку, подкладывает полешко-другое, потом возвращается в кресло, садится, расправляет шерстяной плед, кутается в него, сидит и смотрит прямо перед собой, в окно, смотрит в окно горницы как бы невидящим взглядом и видит Алиду, мамашу свою, та сидит у себя в горнице, в Вике, аккурат как сама Алес сейчас у себя в горнице, видит, как Алида встает, медленно и неловко, и медленно, короткими шажками, идет по полу, но куда идет-то? куда направляется? хочет выйти из дома? идет к печке в углу? и Алес тоже встает и короткими неловкими шажками идет по полу и видит, что Алида отворяет дверь на кухню, и Алес тоже отворяет дверь своей кухни, и Алида входит в свою кухню, а Алес – в свою
Вот и я тоже состарилась, говорит Алес
Быстро годы-то пробежали, говорит она
И ведь я, пожалуй, не видала Алиду старухой, никогда в жизни, а теперь вот частенько вижу, говорит она
Уму непостижимо, говорит она
Состарилась я, говорит она
Н-да, состарилась, говорит она
Что тут скажешь, говорит она
Вот хожу тут, вожусь по большей части в одиночку, но они заходят иной раз, один из мальчиков, один из внуков, поди, говорит она
А обычно по большей части хожу тут, короткими шажками, хожу да разговариваю сама с собой, говорит Алес
и видит она, как Алида садится на стул у своего кухонного стола, и Алес тоже садится на стул у своего кухонного стола, хорошая у нее кухня, думает Алес, здесь, на кухне, самое уютное место, думает она, так она думает всегда, слишком часто, всегда, всегда она думает, что кухня – самое уютное место в доме, кухня не очень просторная, но уютная, думает Алес, здесь у нее есть и стол, и стулья, и шкаф, и печка, точь-в-точь как у матери, у той в одном углу стояла черная печка, которую она топила, для тепла и чтоб еду стряпать, вот и у нее тоже есть печка, совершенно такая же, как у матери, и стол посередине, и лавка вдоль стены, а еще была горница, с полатями, она хорошо помнит эти полати, там они спали, она и Младшая Сестра, но с тех пор столько времени прошло, нет уже ничего этого и вроде как никогда не было, хотя на самом деле было, и вот Младшая Сестра лежит бледная, неживая, а для нее, для Алес, и бледное ее лицо, и открытый рот, и полуоткрытые глаза, наверное, никогда не исчезнут, она всегда их видит, ведь Младшая Сестра захворала и умерла, и случилось все так быстро, была она живая и веселая и вдруг захворала и умерла, а старший брат, Сигвалд, брат, собственно, только по матери, уехал из дома, когда она была еще маленькая, да так и не вернулся, никто не знал, что с ним сталось, но как он играл на скрипке, никогда ей не доводилось слышать, чтобы кто-то играл на скрипке лучше, чем ее брат Сигвалд, ах, как он играл, и, пожалуй, это единственное, что она о нем помнит, отец его, сказывали, тоже на скрипке играл, Асле его звали, и был он повешен в Бьёргвине, ведь в ту пору, в давние времена, людей вешали, и как они только могли, как могли, думает Алес, а мамаша второй раз вышла замуж, за ее отца, Ослейка, да-да, так оно и было, так ей сказывали-рассказывали, за отца ее, по имени Ослейк, по прозванью Вик, ведь он владел земельным участком в Вике, жилым домом, сеновалом, сараем, пристанью, лодкой, всем он владел, всем обзавелся, предприимчивый был мужик, а потом в усадьбе появилась Алида, он взял ее служанкой, вместе с сыном ее, Сигвалдом, отцом которого был Асле, музыкант, тот, повешенный, вот так оно было, в усадьбе она появилась после того, как Асле повесили, во всяком случае, так сказывали, но сама мамаша никогда про это не говорила, никогда словом не обмолвилась ни про Асле, ни про то, что тогда случилось, думает Алес, она сама раз-другой намекала на это, не спрашивала, но как бы намекала, а мамаша тогда сразу умолкала и уходила, ни единого разу на ее памяти мамаша не произнесла имя Асле, про него ей рассказывали другие люди, рассказывали при всяком удобном случае, будто всем страсть как хотелось сообщить, с каким парнем мамаша е