Тринадцать этажей — страница 18 из 66

Пожалуй, именно это больше всего раздражало родителей Анны. Анна всегда заботилась о том, чтобы Пенни за столом получила свою тарелку с едой, и всеми силами не обращала внимания на театральные жесты папы, накладывающего еще одну порцию пряных бобов, которой предстояло остаться несъеденной. Анна всячески призывала Пенни подкрепиться, но как бы ни была голодна, по собственным заверениям, ее подруга, она неизменно лишь качала головой, что бы ей ни предлагали. Конечно, Анна знала, в чем дело, но ничего не могла с этим поделать. Пенни обожала всякую ерунду: газировку с химическими красителями, жирный и жареный фаст-фуд и приторно-сладкие конфеты с пищевыми добавками (хотя Анна точно не знала, что это такое). Все то, что не разрешалось в семье Ханов, стремящихся к здоровому образу жизни, к огромному раздражению прожорливой светловолосой подруги Анны. Однажды она предположила, что Пенни, возможно, постоянно голодна, потому что она ненастоящая и ничего не может съесть, но Пенни тогда сильно разгневалась, и больше ее Анна об этом не спрашивала. В гневе Пенни бывала просто страшной.

На самом деле все это не имело особого значения, поскольку, если не считать ужина, родители Анны особо не донимали подруг. В течение последних нескольких недель ее мать постоянно находилась дома, что обыкновенно должно было означать более строгий контроль за дочерью, однако мать проводила все свое время за компьютером, глядя на какие-то цифры и снова и снова набирая одни и те же слова. Анне казалось, что родители чем-то расстроены, но те отвечали, что она ошибается и все в порядке. Так или иначе, летние каникулы в этом году выдались просто архискучными. Как и в прошлом году, Анна должна была отправиться в детский лагерь, но в самом конце четверти отец сказал, что в этом году она никуда не поедет. Хорошо хоть Анна могла играть вдвоем с Пенни, хотя им самим приходилось находить себе развлечения. Но Пенни знала много всяких игр.

* * *

Одна из любимых игр Пенни называлась «Секретные агенты». Пенни жила в этом большом доме гораздо дольше, чем Анна, и постоянно рассказывала про него разные прикольные истории. Больше того, она знала всевозможные потайные места и закутки, где подруги могли играть и прятаться. Анна, разумеется, уже умела читать (по успеваемости она была в классе второй!) и знала, на каких дверях написано «Посторонним вход воспрещен» и «Служебное помещение», но Пенни неизменно настаивала, и, как верно заметила эта белокурая девочка, если бы никому нельзя было заходить в эти двери, их бы запирали на замок. Конечно, в игре «Секретные агенты» нужно действовать скрытно, чтобы вражеские шпионы тебя не увидели, при этом необходимо исследовать все потайные места в поисках секретов.

На самом деле Анна не надеялась найти никаких секретов. В некоторых помещениях, куда проникали подруги, было откровенно скучно: только старые половые тряпки и большие банки с моющими средствами, причем Анне приходилось напоминать Пенни, что это несъедобно. В других было уютно, как, например, в шкафу с большим металлическим баком внутри. Ковролин на полу был такой мягкий, а воздух такой теплый, что прошлой зимой это место стало для подруг любимым, они забирались туда, чтобы вздремнуть в углу под тихое ворчание труб под потолком.

На самом деле самым интересным, что обнаружили подруги, играя в «Секретных агентов», был Томми, но, впрочем, и он оказался довольно скучным. Томми было пять лет – совсем еще ребенок, и жил он в уродливой части дома: Пенни показала, как добираться туда через темные проходы и дыры в стене. Там всегда была мать Томми, усталая женщина, которой Пенни корчила рожи, и, похоже, Анна ей не нравилась, возможно, потому что она всегда пачкалась в грязи, когда пролезала по темным проходам и через дыры в стене. Но это было не важно, поскольку даже если Томми и был плаксой и его мать недолюбливала Анну и Пенни, они, судя по всему, были единственными детьми во всем доме и поэтому частенько играли вместе. Конечно, Томми не был секретом (и уж во всяком случае важным), поэтому до победы в «Секретных агентах» было еще далеко. И Пенни всегда хотела играть в эту игру, всякий раз обещая Анне, что уж теперь-то они точно найдут что-нибудь действительно клёвое.

Сегодня Пенни повела Анну по коридору у старой лестницы в уродливой части, с большими чугунными столбами посреди ступеней. В коридоре было пыльно и душно, обоев на стенах не было, но по крайней мере потолок был достаточно высоким, и подругам не приходилось ползти на четвереньках. Анна знала, что если она испортит еще одно платье, ее отправят спать без ужина – эта перспектива их с Пенни очень пугала. Она в который уже раз спросила у подруги, куда они направляются, а та, обернувшись к ней так, что в полумраке тускло освещенного коридора сверкнули ее глаза, сказала, что они идут в гости к ее маме.

Анна не могла поверить своим ушам. Во-первых, Пенни жила с ней с тех самых пор, как они переехали в новую квартиру, и ни разу не упоминала про свою мать, о чем подруги, естественно, рассказывают друг другу. И что гораздо важнее, мать едва ли можно считать секретом, так что для игры это не считается. Пенни лишь снова беззвучно рассмеялась и объяснила, что ее мать определенно является секретом, поскольку больше ее никто не видел. Она сказала, что ее мама любит прятаться и умеет делать это настолько хорошо, что ее до сих пор никогда не находили – ни разу. Конечно же, Анна не поверила подруге, поскольку знала, что та любит врать, и все-таки ей стало любопытно посмотреть на эту таинственную мать, поэтому она безропотно последовала за Пенни. Они долго бежали по коридорам, лавируя между ногами недовольных взрослых, пока не оказались у маленького деревянного люка в стене, выкрашенного в скучный белый цвет.

Анна с большим усилием распахнула маленькую дверцу. Она была покрыта толстым слоем пыли и поддалась с трудом, а Пенни в таких делах никогда не помогала, потому что была ненастоящей. Но как только дверца достаточно приоткрылась, она проскользнула мимо Анны и скрылась в темноте. Конечно, Анна не боялась темноты, она уже была большой, но все-таки сейчас она включила фонарик – маленький, зеленый, полученный в подарок при покупке какого-то детского журнала, – чтобы видеть, куда идти. Впрочем, луч был такой слабый, что особого толку от него не было, но все-таки он освещал покрытые паутиной деревянные балки, под которыми ползла следом за подругой Анна. Здесь было сыро и пахло плесенью, и Анна, следуя за крошечными туфельками Пенни, зажимала нос, чтобы не чихнуть. Через двадцать секунд она поняла, что полностью потеряла ориентацию. Однако Пенни неумолимо уходила вперед, и на какое-то жуткое мгновение Анна решила, что подруга бросила ее, оставила в темноте на веки вечные ползать по коридорам. Но тут Пенни резко остановилась, указывая на участок стены. Анна надавила на него, и он бесшумно повернулся, открывая коридор, который она до сих пор не видела.

Сперва ей показалось, что это обычный коридор на красивой стороне здания: те же стены, тот же самый ковролин, даже те же самые лампы под потолком. Но здесь не было дверей. По обеим сторонам тянулись глухие стены, заканчиваясь тупиком из плинтуса и обоев. Похоже, попасть сюда можно было только через крошечный служебный лаз. Однако здесь, в самом конце коридора, стояла мать Пенни.

Пенни выскочила на свет и, обнажая острые зубки в радостной улыбке, побежала к женщине, которая стояла совершенно неподвижно, отвернувшись к стене. Она была очень высокая, подумала Анна, и очень-очень худая, совсем как ее дочь. Однако кожа у Пенни не была такой синей, и волосы ее не были такими грязными. Сказать по правде, Анна испугалась этой женщины, хотя Пенни взахлеб рассказывала матери, как прошел ее день, добавив, что она привела сюда свою самую лучшую во всем мире подругу, чтобы поиграть.

Наконец мать Пенни медленно развернулась, хотя ноги ее не двинулись с места. Анна расхохоталась. Понимаете, у матери Пенни было такое глупое лицо, хотя когда Анна потом попыталась его нарисовать, у нее ничего не получилось, и папа выбросил все ее рисунки. А один даже сжег.

* * *

На самом деле людей Пенни не любила. Ей было интересно встречаться с ними, бегать вокруг них, разглядывать их вытаращенными глазами, однако восхищение это быстро перерастало в раздражение, а когда они заговаривали с Анной, она хмурилась. Однако Анна не принимала это близко к сердцу, полагая, что и она сама была бы сварливой, если бы ее никто не видел. Сама Пенни об этом не говорила, а всякий раз, когда Анна пыталась затронуть эту тему, она просто пожимала плечами и заявляла, что кроме Анны все вокруг скучные и глупые. В глубине души Анне это нравилось, хотя она и понимала, что это неправда.

Был еще всего один человек помимо Анны и матери Пенни, кому она улыбалась. Это случилось за три дня до того, как Анна впервые предложила подруге уйти из дома. Они играли в «Тюрьму» в уродливой части здания: еще одна игра, предложенная Пенни, в которой нужно было просовывать голову между прутьями решетки вокруг шахты лифта, после чего дергаться и делать вид, будто ты застрял. Анна отрывалась по полной, но Пенни была недовольна и постоянно останавливала ее, заявляя, что она играет неправильно, что было несправедливо, поскольку она не предупредила Анну о том, что есть какие-то правила насчет того, что говорить, когда у тебя застряла голова. Анна уже собиралась сказать об этом подруге, но тут почувствовала в коридоре какой-то отвратительный запах. Папа не переставал повторять ей, что от курения легкие становятся черными, словно гудрон, и именно поэтому курить в помещении запрещено, но Анна все равно знала, как пахнет табачный дым. В последние несколько недель она даже видела два-три раза, как курила ее мама, когда думала, что никто ее не видит. Ну, сейчас они находились в помещении, из чего следовало, что курить здесь нельзя. Вынув голову из решетки, Анна выпрямилась во весь рост и направилась туда, где находился источник дыма, стараясь сделать такое лицо, которое делала ее мама, когда Анна не хотела чистить зубы.